Право первой ночи - Екатерина Красавина

— Я тебя умоляю, я не хочу говорить о Нике.

— Хорошо, не буду. Я выпила кофе.

— Может, спросишь, что я собираюсь делать во Франции?

— Что ты собираешься делать во Франции? — повторила я.

Мы оба невольно улыбнулись.

— Что? — Руслан шутливо стал загибать пальцы. — Во-первых, гулять по Елисейским Полям, во-вторых, посетить Лувр, в-третьих, выучить французский язык, в-четвертых, сфотографировать Париж с Эйфелевой башни, в-пятых, — работать.

— Работа у тебя на пятом месте. Знали бы об этом твои компаньоны и партнеры.

Руслан приложил палец к губам:

— Ш-ш, тише. Ты же меня не выдашь?

— Не выдам. Гуляй на здоровье по Елисейским Полям.

— Спасибо на этом. А что будешь делать ты? Я вся сжалась.

— Не знаю, — пробормотала я. — Пока я об этом не думала. Наверное, поступлю учиться. Если не опоздала с приемом. Ведь занятия уже идут.

— На коммерческое отделение, наверное, еще можно попробовать. Деньги сейчас решают все. А куда?

Я пожала плечами:

— Не знаю.

— Правильно! Люблю целеустремленных людей. Ты будешь писать мне по электронной почте?

— У меня нет почты.

— Заведи. Это так просто. Вот мой электронный адрес. — Руслан протянул свою визитку, внизу которой был написан его e-mail.

— Это новая визитка. Я взяла ее.

— Ты уезжаешь, а как же Рикки, рыбки?

Ко мне приедет жить сестра. Она и присмотрит за ними. Хочешь еще кофе?

— Хочу.

Мы поболтали еще полчасика, а затем расстались. Когда мы прощались, мне показалось, что Руслан хочет меня поцеловать. Но он удержался и только крепко сжал мою руку.

Постепенно я привыкала к новому дому. К новой жизни. Марина Семеновна получила расчет, Алина тоже исчезла в неизвестном направлении. Может быть, она уехала на родину, в Тверь, а может, по-прежнему обитает в Москве и рыщет в поисках нового спонсора. Мать лежала в закрытой лечебнице… Об отце-маньяке я старалась не думать…

Несколько раз я навещала Антонину Петровну, Ольгину мать. К ней переехала жить дальняя родственница — молодая девушка из Калуги. А ту противную женщину, похожую на курицу-несушку, я больше в квартире Антонины Петровны не видела.

Посоветовавшись с отцом, я подала документы на коммерческое отделение Юридического университета. Но к занятиям собиралась приступить в конце сентября. Я еще была не готова к нормальной жизни. Мне надо было прийти в себя.

Несколько раз я звонила на свою старую квартиру в надежде застать там Нику, но никто не подходил к телефону. Скрылась непонятно где, с горечью думала я. Даже разговаривать не хочет. Ну и пусть!

Я хотела перевезти к себе старинное зеркало, но решила сделать это чуть позже. Я спросила отца, что означает вензель «ПЧ»? Он ответил, что это девичья фамилия Натальи Родионовны, моей матери. Полетаева-Черкесская. Старинный род, чей след теряется в глубине веков.

Отец относился ко мне ласково и предупредительно. Он понимал, что пришлось мне пережить. И старался, чтобы память о прошлом как можно скорее выветрилась из моей головы. Однажды отец вошел ко мне в комнату и сказал:

— Аврора! Я хочу сделать тебе сюрприз.

— Какой? — вяло откликнулась я. У меня с утра болела голова.

— Тебе плохо?

— Мигрень.

— Я принес тебе лекарство от мигрени.

— Какое? — Я сидела на кровати и смотрела на отца.

— Я хочу, чтобы ты выбрала себе тур в Париж. И поехала туда развеяться перед институтскими занятиями. Париж лечит любую мигрень. Поверь мне.

— Париж, — протянула я. Попасть в этот город было верхом моих мечтаний. Лувр, Эйфелева башня, уютные парижские улочки, волшебная аура волшебного города. Я могла там встретиться с Русланом. Это было бы здорово!

Я вскочила с кровати.

— Париж! Не могу себе этого представить. Я и Париж.

— Представишь, представишь! Вот ознакомься с рекламными проспектами. Я их взял специально для тебя. Я уезжаю по делам. А вечером за ужином поговорим.

— Угу. — Я уже погрузилась в изучение глянцевых буклетов.

Со страниц рекламных проспектов Париж представал передо мной во всей своей красе. Мост искусств, «Гранд-Опера», вокзал Сен-Лазар, живописные кафе с уличными террасами, маленькие антикварные лавочки, Булонский лес… Я попадала под очарование Парижа, его легкой дымки грусти и нежности.

Зазвонил телефон. Я сняла трубку. Там было молчание. Потом трубку повесили. Я почему-то подумала о Нике, и у меня сразу испортилось настроение. Я отложила проспекты в сторону и подошла к окну. Окна моей комнаты выходили во двор: ухоженный, респектабельный. Я сложила проспекты в стопку, свернулась на кровати калачиком и уснула. Проснулась я, когда уже сгущались сумерки. Отец заглянул ко мне в комнату.

— Ужинать будешь?

— Да.

Вся готовка лежала на мне. Отец предлагал нанять домработницу, но я отказывалась. Говорила, что сама справлюсь с домашними делами.

Ужинали мы в гостиной за большим столом. Я приготовила курицу в луково-сливочном соусе и отварила итальянские макароны на гарнир. Потом мы пили чай с персиковым тортом.

— Ну как, выбрала тур? Я покачала головой.

— Нет. Отец поднял брови.

— Почему? Я поставила чашку с чаем на стол.

— Я хочу тебе сказать одну вещь… — начала я и замолчала. Я смотрела на скатерть: белый фон, чайные розы и мелкие зеленые листочки.

— Говори, — подбодрил меня отец.

Я хочу, чтобы в этом доме жил еще один человек. Я не могу без него. — Слова давались мне с трудом. — Мне так плохо. Я хочу, чтобы здесь жила моя сестра. Ника. Я прошу тебя. — Я сложила умоляюще руки. — Я готова не пить, не есть и никогда не ездить в Париж…. Но я хочу жить с Никой.

Какое-то время отец молчал. Потом сказал:

— Хорошо. Я согласен. — И он улыбнулся. — Я всегда мечтал о двух девочках.

Я думала, что задушу его в объятьях.

— Спасибо, папочка. Ты у меня самый-самый! Спасибо. — Я хотела поцеловать его в щеку, но он дернул головой, и получилось — в нос.

Он рассмеялся и потер переносицу.

— Смешно? — спросила я его.

— Да. С тобой не соскучишься.

Я поцеловала его еще раз и пулей вылетела из комнаты. Я бросилась к телефону. Но потом передумала, схватила в коридоре сумку и, хлопнув дверью, сбежала вниз по лестнице. Мне захотелось сказать эту новость Нике лично. При встрече. И увидеть Никины глаза.