Вверх тормашками в наоборот-2 (СИ) - Ночь Ева

– Ты обещал, – тут же загнала его в ловушку. – Поэтому не сопротивляйся.

– Тебе сложно сопротивляться, Дара, – вздохнул Айбингумилергерз, – сметаешь на своём пути всё.

– Зато не соскучишься, – возразила я и, поднявшись, отправилась к костру за едой: как говорится, война войной, а ужин отдайте мне. Чтобы бороться, нужны силы.

Глава 12 Беседа у костра

Алеста

Первые воспоминания – руки матери. Алеста не помнила её, ушедшую в другую жизнь. Всегда казалось: мать обманула Предназначение, ускользнула, чтобы не знать инакости, а потому не захотела иметь прошлого, в котором оставила её, Алесту, и свой дар.

Первые шаги и первые слова – корявые и неловкие – остались там, где белели материнские руки. Тонкое изящество, запах растительных благовоний, красивое тело – пожалуй, всё, что помнилось о той, кто дал ей жизнь.  Может, это и к лучшему: хранить нужно только хорошее – этому учила её бабушка что всегда была рядом.

Алеста не знала отца, не помнила матери, зато очень долго находилась рядом с мудростью и вечным терпением. У бабушки хватало сил справляться с непоседливой девчонкой, пророчествовать и сеять свет. Алеста видела его не душой, а глазами – голубоватую полупрозрачную пыль, что окутывала фигуру размытым контуром.

Она не встречала такого больше ни у кого, а потому считала: бабушка особенная. В детстве это удивляло, а позже, измерив жизнь десятками лет и толпами людей, утвердилась в мысли, что свет – явление уникальное, присущее только той, что шла с Алестой долго-долго, пока не иссяк источник.

Всё случается вовремя, даже трагедии.  Когда бабушка ушла, Алеста растерялась: никогда не была сильной, а потому позволяла вести себя, не задумываясь, что будет дальше. Не заботил быт, тяготы и лишения – всё проходило стороной и не задевало, потому что было кому заботиться и баловать.

Они не всегда жили в горах. Долго кочевали городами, меняли места и везде находили приют: прорицательниц если и не встречали всей душой, то никогда не отказывались узнать будущее или прошлое, а потому быстро находились кров и еда.

Бабушка заставляла её учиться. Алеста не понимала, зачем нужны знания, когда сила, сидящая внутри, позволяла видеть острее, чувствовать больше и поражать воображение даже искушенных.

У каждого свой дар – так считала она. Нет смысла средненько владеть чем-то ещё, если твоя сила уникальна и неподвластна рожденным с другими способностями. Но бабушка рассуждала иначе.

– Ты только подумай, Алли: сила помноженная на силу даёт толчок, и пробуждается нечто, недоступное ранее.

– Если так думать, – возражала Алеста, – то и пророчествовать могут все.

– Могут, –серьёзно говорила старая Янула, – но не хотят.

– Я считала, прорицательницами рождаются, а не учатся, что дар наш – уникален.

– Конечно. Ты права. Исключительная сила, как и любая другая, – соглашалась бабушка и загадочно улыбалась.

Гораздо позже Алеста поняла, что хотела втолковать мудрая Янула.

Лишившись самого дорогого, беспомощная и жалкая, дева-прорицательница не знала, что делать дальше. Жизнь, казалось, потеряла смысл. И тут она снова увидела свет.

Светилась девчонка, что пришла на порог её дома вместе со стакером. Алеста не сразу увидела её контур – проступил после пророчества. Не голубое мерцание, как у бабушки, а розоватый перламутр, но какая разница? Это был знак: ушёл один свет, появился другой, а значит надо идти вслед – не раздумывая и не колеблясь. Тем более, что горы, хоть и давали уединение и покой, всегда пугали безмолвием и одиночеством, подогревали страхи. Перемены Алесту не страшили, а новая жизнь сулила неожиданности и приключения, новые ощущения и знакомства.

В глубине души таилась слабость: Алеста любила находиться среди людей. Ей нравилось становиться центром внимания. И долгие годы отшельничества не смогли стереть желание притягивать взгляды, владеть вниманием.

Она купалась в этом. Кто-то мог подумать, что дева прорицательница – искусная лицедейка. На самом деле всё проще: она добирала то, чего не хватало ей для внутренней гармонии и душевного равновесия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Внимание мужчин – маленький рычажок, дергая за который, можно чувствовать себя слабой и женственной, обласканной вниманием и заботой. Для этого не нужно колдовать и напрягаться: окружающие легко отдавали излишки тепла. В мире сильных и независимых женщин мужчины охотнее откликались на слабость:  их желание быть нужными зашкаливало, так почему бы не взять то, что отдавалось легко и с радостью?

Мужчины подспудно хотели быть сильными. Она неосознанно стремилась остаться маленькой девочкой, которую любит мать и боготворит отец. Чем не выгодный взаимообмен? И всё равно, что думают другие. В мире, где сила била фонтаном, можно не заботиться о мнении окружающих: слова всего лишь звуки – рассыпаются и тонут в водовороте событий.

Алесту всегда тянуло к тайнам. Осторожность уступала место безрассудности, а прорицательский дар в таких случаях помогал ей развивать чутьё. Не для кого-то, а лично для себя.

Долгий путь, пришедший с видением, стелился ей под ноги. По дороге она шла рядом с Гелланом и Дарой, поэтому бросила всё легко и не задумываясь. Тем более, что «всё» вмещало в себя заброшенную лачугу в горах и одиночество.

Алесту не страшили тяготы: жизнь научила расставаться с ерундой и хранить важное. Для неё не существовал барьер между внешним и внутренним: узнавать истинную суть вещей и людей  – каждый раз откровение. Именно поэтому не страшилась и не пугалась кровочмака. После Чаши Доверия не понимала, почему другие косятся и остерегаются лохматого кровососа.

Было в нём что-то притягательное. Не удивительно: именно так кровочмаки очаровывали жертв. Но кроме вполне понятного магнетизма существовало нечто другое. Любопытство. Алеста встречала кровочмаков в бытность переездов из города в город. Никогда не боялась их, но и не интересовалась. Живут и живут себе, забитые и подавленные, как мохнатки или деревуны.

Тогда не хотелось узнать, почему с ними случилось такое – хватало смутных обрывочных сведений из легенд да баллад. А сейчас она бы не отказалась заглянуть в темень и увидеть свет.

Айбингумилергерз терпел Алестино внимание – она чувствовала. Терпел, как животные покорно принимают внимание и любовь хозяев. Кровочмак не нуждался в заботе, а если и нуждался, то прятал это низменное желание очень глубоко. Лишь с Дарой он становился другим. И не потому, что девчонка давала ему еду. Алесте казалось: он тоже видит свет.

Все понимали: Айболит обречён. Он в безопасности, пока приютившие его люди движутся по пустынным дорогам, но первый же город на пути грозил разоблачением и смертью. Только Дара не хотела с этим смириться. Алесту восхищала её настойчивость и желание добиться своего. Такому упорству можно позавидовать.

– Завтра. Завтра попробуем, – сорвалось с Алестиных губ, и она ничего не могла поделать. Ей хотелось помочь упрямой девчонке и презренному кровочмаку. Но больше всего будоражил Алесту внутренний азарт: сможет ли она уломать мага? Шансы невелики, но от куража никуда не деться.

Она давно ловила его взгляды. Молчаливый Ренн держался от всех в стороне. Мало разговаривал, почти ни во что не вмешивался, безропотно взял на себя обязанность постоянного куховара. И хоть Ренн вообще не магичил, многие старались не сталкиваться с ним ни в пути, ни на отдыхе.

Звенящее одиночество. Алеста знала, что это такое, но и у неё не было желания сближаться с изгоем. Не потому что он плох, а потому, что строил барьеры. А она не скаковая лошадь, чтобы пытаться перемахнуть через забор до небес. Пусть уж сам преодолевает свои стены или научится их ломать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Этим вечером, мило беседуя у костра и невольно натыкаясь на его взгляд, вдруг поняла: они похожи – маг и кровочмак. Оба отверженные, опасные, сильные. Кто знает: не будь противостояния несколько веков назад, может, они смогли бы дружить? Но в мире, где силы с избытком, каждый почему-то пытается помериться: у кого больше, кто мощнее, кто победит. Алеста знала ответ: в спорах на жизнь проигрывают все.