Маги и мошенники - Елена Долгова

– Я надеюсь на тебя, но будь осмотрителен с этой дикой кошкой. Я не понимаю ее неистовства. Ведьма не отомстила жителям Тинока ничем, кроме бездействия в дни чумы и, тем не менее, готова на край света мчаться за Хронистом, которого не видела никогда.

– Здесь имеется тонкая разница, государь. – ответил Людвиг фон Фирхоф. – У жителей Тинока много сердец и много голов, они все разные, и все не очень умны, у Адальберта же – только одна душа и одна, и притом очень умная, голова. Знахарку гонит в путь желание разом покончить с тем, кто стал в ее глазах олицетворением умудренной и преднамеренной несправедливости.

Стуча сапогами, вошел и по-солдатски отсалютовал Кунц Лохнер.

– Мой император…

Гаген Справедливый обернулся, растерянно сощурив близорукие глаза.

– Капитан? В чем дело, я не звал вас…

Встревоженный Людвиг фон Фирхоф поспешно набросил на мерцающий магический кристалл парчовую ткань.

– Тревожные вести с юга, мой император.

Император встал, обычная печать легкой расслабленности и меланхолии покинула облик правителя.

– Людвиг, останься. И позаботься, чтобы нас не беспокоили.

Лохнер протянул повелителю футляр со свитком, Гаген склонился над пергаментом, потом протянул послание другу:

– Читай и ты.

Фон Фирхоф расправил испачканный свиток и прочитал торопливые, в брызгах и мелких кляксах, бурыми чернилами написанные строки:

«Государю Церена, императору Гагену Справедливому капитан форта Толоссы, Мориц Беро шлет с оказией пожелания доброго здравия и заверения в верности.

Довожу до ведома вашего, государь, что в ночь перед кануном праздника св. Регинвальда форт наш был изменнически взят в осаду. Причиной тому явились горожане, ведомые бывшим священником церкви св. Коломана, а ныне мятежником, именуемым Клаус Бретон, в ослеплении злобы коими убиты были епископ толосский, отец Гильдебранд, множество священников и лиц благородного происхождения, а также состоятельные горожане, в числе них находился и бургомистр Толоссы, мэтр Симонен. С печалью души моей и стыдом непомерным принужден признать, государь, что часть солдат, находившихся под началом моим, презрев клятвы, данные короне Церена, и увлекшись посулами Бретона и сообщников его, Штокмана и Арно, соединилась с бунтовщиками. Солдаты гарнизона в числе пяти сотен мечей, сохранив верность величеству вашему, замкнулись в стенах форта, с малым количеством провианта и скудными запасами масла и стрел.

Заверяя и клянясь Господом Единым нашим в сугубой верности своей, умоляю вас, государь, кровью лучших из лучших граждан политой Толоссе помощь оказать солдатами, продовольствием и воинским снаряжением, до той поры, пока форт не пал, взятый толпой озлобленных противудействием нашим мятежников. В противном случае не вижу я способов избежать наихудшего и остается нам лишь предать души свои в руки милосердного Творца.

Мориц Беро».

Фон Фирхоф видел, как судорога ярости на короткий миг изуродовала оплывшее в последние годы лицо императора, сделав его похожим на покойного отца – на Гизельгера.

– Да поразят их стрелы святого Иоанна! Будь прокляты они все – и ересиарх Бретон, и растерявшие остатки мозгов горожане, и трусливые солдаты и этот capitaneus debilis Беро. Сколько пробыло в пути письмо?

– Немного – всего неделю, государь. – невозмутимо ответил капитан Кунц. – Гонец выбрался из Толоссы ночью, перелез через стену при помощи веревки и крючка, потом он отыскал лошадь, что само по себе не так легко в краях, охваченных мятежами, и скакал так быстро, как только было возможно.

– Немного? Да за неделю дело могло перемениться многократно. Что ты думаешь про это, Людвиг?

Фон Фирхоф помедлил, подбирая слова – он не хотел увеличивать едва народившийся гнев императора.

– Оказать помощь Толоссе все равно придется, государь. Это ваш город, а капитан Беро прост, но честен и верен короне. Однако я хотел бы знать, что поделывает в этот момент наш драгоценный Хронист.

– Мы сможем это проверить прямо сейчас?

– Кристалл. Он настроен на ведьму, а та, в свой черед, не хуже гончей собаки идет по следу Адальберта.

– Вы можете уйти, Лохнер. Я не забуду вашей преданности, – поспешно сказал император.

Людвиг снял покрывало с магического кристалла. Острые блестящие грани слегка опалесцировали. Шли минуты. Двое – советник и император вместе склонились над магический предметом.

– С нами Святая Защита! – Гаген отпрянул и приложил руку к широкой груди. – Подай мне карту, друг мой Людвиг.

Они тут же занялись чертежом Империи.

– Вы видите, государь, чародейка свернула на юг, значит, туда же торопится и Адальберт.

Ниточка пути, прочерченная на пергаменте, будучи продолженной, упиралась прямо в Толоссу.

– Он торопится, спешит, словно на крыльях летит.

Император помрачнел.

– Отныне, Людвиг, тебе следует отставить все прочие дела. Я прошу тебя как друг и приказываю как император твой – займись Адальбертом. Во что бы то ни стало ты должен отыскать Хрониста, схватить его и доставить в Лангерташ. Возьми с собой кристалл и отправляйся в дорогу, наблюдай за ведьмой издали, не приближаясь, но и не удаляйся от нее чрезмерно. Держись так, чтобы в опасный момент оказаться на месте. И помни – я, твой государь, по праву рождения и воле Бога правитель Империи. Мне нестерпима мысль, что ход событий в моих владениях по собственной прихоти перекраивает какой-то Хронист…

– Я выполню ваше желание, государь. – ответил Людвиг и склонил голову так, чтобы Гаген не видел его лица.

«По праву рождения правитель Империи?» – подумал встревоженный фон Фирхоф. «Господь и все святые! А есть ли в Церене хоть один человек, будь он император или последний слуга, который не был бы порождением вымысла Адальберта?».

Глава VIII

Встреча с румийцем

Адальберт Хронист. Дорога на юг, Церенская Империя.

Бывают странные дни, когда крик птицы, шелест травы, кружевная тень от кроны дерева – все это пронизано тревогой, словно само светило вместе с благодетельным теплом изливает на землю некую субстанцию, содержащую немое предупреждение: «берегись!». Я называю такие дни «зиянием небес».

Зияющие небеса обостряют интуицию, они же заставляют совершать самые странные, подчас нелепые поступки. Если ты способен на вольный полет воображения – это твой день и час, если ты готов к тому, чтобы натворить глупостей, оставайся-ка лучше дома.

Воистину, дар Вселенной-универсума не добр и не зол, мы сами окрашиваем его собственной этикой и воображением.

Именно в такой день я остановил верного Бенедикта на перекрестке трех дорог, внезапно задумавшись о продолжении путешествия. До сих пор мои метания по Церенской империи не имели видимой цели, за исключением непрерывного бегства от цепкой руки инквизиционного трибунала да, быть может, преходящих развлечений.

Чем кончались развлечения, неплохо видно по истории о вдовствующей красавице-демономанке фон Гернот – мои побитые ребра, синяки и царапины тому честные свидетели. Наверное, попадать в неприятности – неотъемлемое свойство странствующих хронистов.

С инквизицией дело обстояло куда лучше, еще бы – к этой задаче я, разумеется, подходил со всею серьезностью. Заготовленные заранее малые гримуары (на самом деле, просто небольшие исписанные свитки), срабатывали безотказно, усеивая мой след одураченными до невменяемости стражами. Как правило, доносчики и солдаты просто забывали о том, что видели меня – я не стремился причинить вред охотникам, удовлетворяясь отпугиванием. Для этого достаточно подсунуть человеку такой свиток, не важно, грамотен имперский страж или нет. Как правило, для наступления эффекта хватало простого разглядывания, пусть очередной «сержант Умбиликус» – девственный разумом неуч и держит мои ученые писания вверх ногами.

Итак, имперской инквизиции я почти не боялся.

Но зачем же я тогда мотался по дорогам? Увы, ответа я и сам не знал. Художественное совершенствование мира обладает бесконечной привлекательностью. Штришок – здесь, крошечная деталь – там. Творцу простительно любоваться результатом…

Если этот результат, конечно, удачен.

К сожалению, я не мог сказать этого о Церенской Империи. Оговорюсь сразу же – я не творец гизельгеровского наследия. Я, скорее, гранильщик, который превращает самородный самоцвет в камень, который не стыдно вставить в перстень. Там, где шлифуют, там сыплется пыль, где пыль, там есть недовольные чистоплюи – наверное, нет сонета или картины, которые восхищали бы всех, и я не создатель благостного рая…

Впрочем, я отвлекся. В тот день, когда «зияли небеса», странная тоска охватила меня и мул Бенедикт остановился на перекрестке. Я сверился с картой. Одна из дорог вела на восток, к Фробургу, вторая – на северо-запад, к столице Эберталю, третья поворачивала на юг, устремляясь к Толоссе, жемчужине южных провинций Империи. Я выбрал ее, повинуясь скорее прихоти, а также принимая во внимание, что лето достигло вершины расцвета и начинает незаметно увядать. Как-никак, зиму лучше проводить в теплых краях, где вместо разбавленного пива – хорошее вино, а таверны не продувает насквозь ледяной ветер.