Скованные намертво - Илья Рясной

— Там столько мусора, — отфыркиваясь, произнес водолаз.

— Ищи, браток, там еще один ствол должен быть, — сказал Аверин.

Еще через сорок минут извлекли на свет Божий второй «ТТ».

— Желтая сборка, — сказал Савельев. — Дерьмовая машинка. Всего на несколько выстрелов хватает.

— А им и нужно было несколько выстрелов, — сказал Аверин, упаковывая пистолеты.

Для ближнего боя убийцы пользуются с большим удовольствием оружием иностранного производства, изготовленным по советским лицензиям в Китае и других соцстранах. Качество оружия достаточно невысокое, надежность — тоже. Но первые несколько выстрелов оно производит достаточно точно, что и необходимо. Стоит оно недорого и без всякого сожаления оставляется на месте убийства или сбрасывается в каком-то тихом месте.

Потом оперативники отправились в окружную прокуратуру. Следователя, ведшего дело по расстрелу Бобы и Спортсмена, они застали в его крошечном кабинетике. Он с остервенением долбил на машинке постановление. На полу валялись отпечатанные листы.

— Здорово, Коля, — сказал Савельев.

Осторожно, чтобы не наступить на бумаги, он подошел к следователю и протянул руку.

— Привет, брат опер, — кивнул следователь, оторвавшись от машинки.

Не было человека в московской правоохранительной системе, которого Савельев не знал бы и по-приятельски не похлопывал по плечу.

— Какими судьбами? — осведомился следователь, мужчина лет тридцати пяти. На нем ладно сидел синий мундир с майорской звездой в петлицах. Под глазами пролегли тени. Он походил на человека крайне уставшего, зашившегося в многочисленных делах. Все столы и стулья были завалены папками, на сейфе стояли коробки с вещдоками, которым не нашлось места в камере хранения.

— На тебе подарочек, — Савельев извлек пистолеты.

— Это что за железо?

— Это стволы, которыми уделали Бобу и Спортсмена.

— Бобу? — Следователь задумался, потом щелкнул пальцами — А, вспомнил. Знаешь, после того расстрела столько народа угрохали. Вон, смотри, — он потянулся и распахнул дверцу сейфа. Сейф весь был забит папками с уголовными делами. — Ничего не успеваем. Только и делаем, что приостанавливаем следствие.

— Оформи поручение на производство осмотра, — потребовал Савельев. — И приобщай к делу, направляй на экспертизу.

— Слушаюсь, — сказал следователь.

— У нас есть два фигуранта, — объяснил Савельев. — Надо подвести под арест.

— Как с доказухой?

— Попробуем провести опознание.

— Это можно. А если не опознает? Свидетель — существо капризное. Сегодня он дает показания, а завтра насмотрится криминальной хроники, наслушается о бойне в Москве и решит, что жизнь дороже абстрактных интересов правосудия.

— Нам их нужно опустить в камеру, — сказал Савельев. — Хотя бы на трое суток.

— Это можно… Но лучше, если вы их с начинкой возьмете. Анаша, оружие. Тогда запрем на два месяца минимум, если суд не выпустит. И за это время подведем под убийство.

— Попробуем, — кивнул Савельев. — Хоть и нелегко.

— Кто хоть фигуранты?

— Братва московская. Авторитеты.

— Тогда адвокаты, как мухи на дерьмо, слетятся. Сразу подмазка в прокуратуру и в суд пойдет. Судьи сейчас всем меру пресечения меняют, кто подмажет. Им зарплату перестали платить, вот они и добирают недостающее на жизнь.

— А вам платят?

— Мало. Но в нас пролетарская злоба тлеет. Я бандюков из классового чутья в трюм опускаю.

— Молодец, Колян, давай твою руку, — Савельев пожал руку следователя.

В машине Аверин сказал:

— А он прав. Цеплять их надо сразу. Иначе слетят моментом. К Долгушину. — Савельев крутанул руль и обогнул троллейбус. — Поспрашиваем, вдруг он нам поможет их флажками, как волков, обложить.

— Давай.

Еще только ходили слухи о том, что РУОП выселят на Шаболовку. Долгушин обитал через несколько кабинетов от Савельева. Начальник отдела РУОПа сразу въехал в ситуацию.

— Понятно… Артем Смолин любит со стволом ходить. Можно подгадать момент и принять его. Двести восемнадцатая статья.

— И постановление об изменении меры пресечения за подписью народного судьи, — кивнул Савельев.

— Попробуем нейтрализовать такие гадские помыслы, как говорят урки, — сказал Долгушин. — А ты уверен, что вы его расколете?

— Никакой уверенности. Но попытаться можно. С экспертами посоветуюсь — может, привяжем как-то к нему ствол.

— Глухое дело. Сколько в воде пролежал… Ладно. Считайте, я включился в работу. Как чего — свистну. Запишем как совместное раскрытие.

— Вымогатель, натуральный, — возмутился Савельев.

— Что поделаешь! Жизнь сурова. У нашего начальника истерия — раскрытия требует. Орут благим матом — в РУОПе палок нет.

— Ладно, решим… Артема если опустим в изолятор — это хороший удар Росписному по зубам…

Вечером Аверин зашел в магазин. Одурманенный рекламой, он купил банку «Вискаса». Дома открыл ее, отложил немного содержимого в блюдце, которое поставил на пол. Потом позвал Пушинку, сосредоточенно гонявшую новую игрушку — пластмассовую собачонку.

— Иди, Пушинка. Папа тебе вкусненького принес. Пушинка чинно прошла в кухню, понюхала «Вискас» и брезгливо мяукнула.

— Ты чего ж не ешь? Столько денег стоит, привереда несчастная. Мне самому это есть, что ли?

Ответное фырканье можно было расценить как согласие. Пришлось варить рыбу и наливать молока.

— Заелась, животина.

Едва он подобрался к телевизору и сел с ногами в кресло, как затренькал звонок и появился Егорыч. Его сумку оттягивали четыре бутылки с пивом.

— Не, ну ты представляешь, чего эти супостаты творят, — начал он очередную политическую дискуссию, расставив бутылки на столе.

— Егорыч, отстань.

— Но они совсем от рук отбились. Неужели думают, что Россию проглотят с хвостом и чешуей и не подавятся.

— Кто?

— Да необольшевики эти. Ебелдосы.

— Брось ты, Егорыч, давай поговорим о прекрасном.

— Ницше писал — любовь и голод правят миром. Он ошибался. Миром правит телевидение.

— Егорыч. Пить мешаешь, — Аверин отхлебнул из кружки пиво, блаженно зажмурился.

Послышался звонок. Егорыч пошел открывать.

— Слава, к тебе такая женщина!

В комнате возникла Светлана. Она критически осмотрела стол с пивом, кивнула:

— Привет.

— Садитесь, Наташа, — вежливо пододвинул к ней стул Егорыч, и Аверин едва не подавился. Егорыч мельком видел всех его женщин и постоянно путал их имена.

— Я не Наташа, а Света, — произнесла Света возмущенно. — Который раз, Егорыч, видимся. Мог бы запомнить.

Аверин зажмурился, представив, как Егорыч возьмет и ляпнет сейчас: «Извини, все время тебя с Наташей путаю». Егорыч, видимо, и хотел ляпнуть что-то вроде этого, но прикусил язык, а потом бодренько произнес:

— Тьфу, с детства склероз на имена. Светочка, вам говорили, что вы прекрасны?

— Да? — Она окинула Егорыча серьезным взором.

— Вы прекрасны.

— Говорили, и не раз.

Света отхлебнула немного пива. Она не испытывала страсти к спиртным напиткам. А йогурт как раз оказался в холодильнике. Кроме йогуртов, она не ела ничего. Блюла фигуру, хотя и без того выглядела весьма воздушным созданием. Егорыч сделал попытку навести антиправительственную пропаганду, но Света отрезала:

— Вам бы все о совке мечтать, когда всем одинаковую долю из кормушки отмеривали и электрички за колбасой ездили.

— Это лучше, чем поезда с гробами. Мы вымираем.

— Кто должен вымереть, тот и вымирает. По партсобраниям соскучился, Егорыч?.. Оставь, надоела на работе политика.

Егорыч поскучнел. Он быстро допил пиво и исчез. Когда Света затащила Аверина в постель, он почувствовал себя похотливой двуличной скотиной, пользующейся доверчивыми женскими сердцами и лицемерно говорящей даме о любви. А ведь совсем недавно лежал в постели с другой и терял голову.

Впрочем, это был еще не предел. Вскоре он почувствовал себя уже трехличной сволочью. Они выключили свет. Светлана начала осыпать поцелуями его шею, а он лениво ласкал ее спину и его руки скользили все ниже. И тут раздался звонок в дверь.

— Это кто? — подозрительно спросила Света.

— Наверное, с работы, — прошептал, пытаясь подавить лживые нотки в голосе, Аверин.

— Врешь?

— Не вру.

— Зачем ты им нужен?

— На место происшествия поволокут. Опять кого-то грохнули.

— Черт их возьми.

— Будешь лежать тихо — сделаем вид, что меня нет дома.

— А можно.

— Нельзя. Но куда же я тебя оставлю?

— Ах ты мой котик, — она лизнула его шею.

Он на носках подошел к двери, поглядел в глазок. Ну, так и есть. Там стояла Наташа. И даже в глазок было видно, что лицо у нее злое. Она рассержена и слегка под мухой.

Он направился к кровати и нырнул под одеяло.

— С работы, — произнес он.

Звенел звонок минут пять. Потом в дверь зло пнули три раза, после чего все стихло.