КОМ-2 (Казачий Особый Механизированный, часть 2) - Ольга Войлошникова

охолонила меня в прихожей Лиза. — Не голоси там громко, да не кидайся. Руки-то хоть с дороги помыл?

— Забыл! Да какое там… Щас!

Наконец меня впустили в спальню. Доктор о чём-то чинно разговаривал с матушкой, Марта мешала в кружке какие-то порошочки, а на кровати, уже укрытая нарядным одеялом… тут меня, братцы, до слёз проняло, честное слово. Такой она мне маленькой показалась. Волосы мокрые ко лбу прилипли, вокруг глаз тени синие, а в руках кулёк.

Я осторожно присел на край постели и заглянул за отвёрнутые пелёнки.

Божечки, маленький человечек! Красненький, сморщенный, сопит, к титьке присосался.

— Сын, — сказала Серафима и ткнулась лбом в моё плечо.

Лизавета через кровать протянула мне платок, не дала оконфузиться. Одной рукой обнимал жену… а другой слёзы утирал. Вокруг говорили что-то — слова доходили с трудом.

— Подержишь? — спросила Сима.

— А можно?

Она улыбнулась:

— Ты же отец.

Как странно звучит! Я — отец… Принял свёрток, в моих руках показавшийся мне вовсе уж крошечным, и тут доктор сказал:

— Три семьсот. Довольно крупный мальчик для первых родов. Но, спасибо вашей матушке, всё обошлось без осложнений.

Крупный мальчик спал у меня на руках, насупив крошечные бровки.

Время, наверное, подкатывало уже к полуночи, когда женщины решили, что Серафиме можно осторожно вставать, помогли ей нарядиться в специальное платье с дополнительными застёжками на груди и пелеринкой — чтоб кормить удобно было — и я под ручку вывел её в гостиную.

— Ну, казак лихой, рассказывай теперь про золотую саблю, — расправляя усы, усмехнулся батя.

— Ах ты, пень горелый, я и забыл про неё!

— Как! — матушка глаза вытаращила. — Прям золотая⁈

— Ну, клинок-то стальной. Но рукоять — из золота. И даже камушки какие-то вделаны.

— Ну-ка!

И пошло оханье и передача наградной сабли из рук в руки, и восторги, и прочие цыканья и восклицания.

— Я дойча-то порасспросил, — снова начал батя. Хаген, скромно молчавший, кивнул. — Но теперь хотелось бы от тебя услышать.

— Ну, слушайте…

— Погодите! — всполошилась матушка. — Пойдёмте за стол, там и расскажешь!

Против этого никто не возражал. С сегодняшними хлопотами никто толком не евши.

И пошли истории. Хватило их на заполночь. Из-за стола снова перешли в гостиную, где я наконец имел удовольствие сидеть рядом с женой на диванчике, хотя бы слегка её приобнимая.

Самым, конечно, сногсшибательным известием для родни стало дарование потомственного дворянства, да с землёй!

07. СЮРПРИЗЫ

СИРИЙСКИЕ

Батя с матушкой и Лизаветой, склонившись головами над конторкой, внимательно просмотрели документы и почти хором воскликнули:

— Восемьдесят гектар!

— Илюшка, так ты у нас теперь помещик! — засмеялась Лизавета.

— Теперь я поняла, — чинно высказалась Марта, — почему герр Хаген назвал вас «фрайгерр».

— А эт чего это? — с подозрением уточнила у неё матушка.

— Это есть… м-м-м… владетельный дворянин, так, кажется, обозначается. Обычно воинского состояния.

— А-а, ну, тогда точно подходит.

— С Виталием поговорить надо, — батя аккуратно сложил документы в папку. — Поедем завтра, Илюха. Он с Панкратьичем из губернской земской управы дружен, пусть потолкует с ним по-свойски, а то дадут тебе землицу куда на север в глухомань…

Еле как, в третьем часу, разобрались по спальням. Про сирийский сундук я не сказал ничего — снять его ночью никакой возможности нет, женская часть изведётся ведь от любопытства, спать не сможет толком.

Зато сегодня я наконец-то лёг спать с супругой! Хоть ей доктор и велел неделю воздерживаться, никто не запретит мне рядом прилечь, бережно обнять, тёпленькую-мяконькую к себе прижать… Пока лежали, ещё шептались, да целовались — ну а как? Соскучились же оба. Не успели уснуть — малыш давай кряхтеть да пищать.

Сима подскочила — пелёнки поменять, покормить. Еле как угомонились. Засыпал я с мыслью, что няню надо бы хорошую найти. Вон, как у Лизаветы. Восемь лет уж она с их семейством, надёжная, почти как родная. Иначе поскачи-ка, как белка в колесе. А я хочу, чтоб жена отдохнуть могла, выспаться как следует…

Думал, продрыхну до обеда — ан нет. Через четыре часа малыш нас снова разбудил. Подскочил я как штык — смотрю, семь часов уж натикало. И пока Серафима дитём занялась, побежал до соседней улицы, где тракторист дядь Вася живёт. Тракторёнок у него с небольшим, но краном. Мне, чтоб сундук от шагохода безвредно снять — самое то.

Сговорился за два рубля!

Прикатили во двор — родня к окнам прилипла, давай скорее одеваться, во двор выскакивать. Всем интересно!

— Илюш, чё это? — Лиза слегка подтолкнула меня в бок.

— Увидите! — я махнул трактористу: — Дядь Вась! Я ворота мастерской открою — сможешь туда задвинуть?

Тот сдвинул ушанку на затылок, переключил какие-то рычаги:

— А то! Можно, открывай!

В самом деле, не посреди же двора подарки разбирать? А в дом этот сундук никак не впихнёшь, здоров больно, не войдёт в двери, да и тяжеленный. А от мастерской к дому тёплая галерейка пристроена, немного подтопим — и можно будет всех звать. В первую очередь меня интересовала, конечно, Серафима — кому главному Великим князем подарки-то назначены?

Выпроводив тракториста и заперев за ним ворота, я пригласил домочадцев в мастерскую. Пришли все, даже малыша, завёрнутого в одеяльце, прикатили в специальной колясочке. Я оглядел ряд любопытных лиц.

— Так вот. Что в этом сундуке — я не знаю. Ни я, ни Хаген. По базарам нам ходить было некогда, да и несподручно вовсе, так что всё это — от самого Великого князя подарки, как он объявил: для жены и дитя. Закупались его ординарцы,