Table-Talks на Ордынке - Борис Ардов

А Дикий твердил свое:

— Никакой разницы между моей речью и речью товарища Сталина не замечаю.

С каждым днем драматизм усиливался, ибо уже пора было показать готовый фильм самому Сталину. В конце концов, оттягивать «высочайший» просмотр было решительно невозможно, и, трясясь от страха, чиновники повезли картину к кремлевскому начальству.

Эффект был самый неожиданный. Сталину игра Дикого очень понравилась, и тому были две существенные причины. Во-первых, потому, что в отличие от низкорослого оригинала актер был довольно высок, а во-вторых, именно потому, что он говорил без грузинского акцента. Это особенно импонировало тирану, который в те годы мнил себя эдаким всероссийским императором, а отнюдь не сыном сапожника из Гори. Благоволение Сталина к его игре Дикий не без основания воспринял, как своего рода индульгенцию, и он стал позволять себе слова и поступки, которые любого другого человека в те годы просто бы погубили.

Дикому позвонили с Мосфильма:

— Мы вас просим сняться в роли Иосифа Виссарионовича. По размерам роль небольшая, но для картины это самый важный эпизод…

— Хорошо, — отвечает актер, — я у вас снимусь за сто тысяч.

— Мы никак не можем заплатить вам сто тысяч. У нас по положению максимальная плата актеру за роль — шестьдесят тысяч.

— За шестьдесят сниматься не буду. И Дикий кладет трубку. Через некоторое время раздается новый звонок.

Тот же голос говорит:

— Алексей Денисович, мы все уладили. Вы получите свои сто тысяч. Шестьдесят заплатим мы, а сорок — ЦК из своих средств.

— Нет, — отвечает Дикий, — я сниматься не буду…

— Как? Почему?

— Я не могу, чтобы Центральный Комитет партии платил мне меньше, чем Мосфильм…

Дикий поставил какой-то спектакль.

На генеральную репетицию пришли начальники и театроведы.

По окончании — обсуждение. Высказывались и похвалы, и критические замечания.

Последним берет слово сам Дикий.

— Простите, — обращается он к одному из сидящих, — вы из газеты «Правда»?..

— Да, — отвечает журналист.

— Прошу вас, — говорит режиссер, — пересядьте, пожалуйста, вот сюда… А вы — из газеты «Советское искусство»? Пожалуйста, вот туда сядьте… А вы — из Комитета по делам искусств?.. Вы — сюда…

И так он в течение нескольких минут перемещал всех присутствующих…

— Все уселись? — сказал режиссер, наконец. — Вот и хорошо… И после паузы:

— А теперь идите-ка все отсюда — к такой-то матери! Ясно?

В Малом театре, где в то время служил Дикий, было собрание труппы. Обсуждалось поведение актрисы Валентины Серовой. Она, бедняжка, была алкоголичкой, а потому пропускала и спектакли, и репетиции.

И вдруг на ее защиту поднялся Дикий.

— Эти фарисейки, — говорил он, указывая на старейших актрис театра Яблочкину и Турчанинову, — они ополчились на юное дарование…

И далее в том же тоне.

Когда собрание окончилось, к Дикому подошла трясущаяся от обиды и возмущения Яблоч-кина.

— Алексей Денисович, как вы могли позволить себе такое… В этих стенах… которые помнят еще Марию Николаевну Ермолову…

Дикий при этом невозмутимо курил. Потом он погасил огонек плевком, бросил окурок на паркетный пол и раздавил ногою.

— С тех пор, мама, — сказал он Яблочкиной, — здесь два раза ремонт делали…

Одним из постоянных собутыльников Дикого был драматург Константин Финн. Кто-то из тогдашних шутников заметил, что имена этих двух пьяниц увековечены на постаменте памятника Пушкину — «финн и ныне дикий».

У Дикого была довольно большая библиотека, но в конце концов книги он продал, а деньги пропил. И вот кто-то из его друзей вдруг заметил, что все книжные полки — пусты.

— Алеша! — вскричал гость. — А где же твои книги?

Дикий сделал широкий жест и возгласил:

— Все прочитано!

Артист Григорий Ярон составил целую эпоху в отечественной оперетте. Карликового роста, чрезвычайно комичной внешности, превосходный танцор, он был к тому же очень остроумным человеком.

Один из гостей как-то зашел в общую Ярона с женой спальню. Там стояла новая неподходящая для малютки-хозяина, огромная — на полкомнаты кровать.

— Гриша, — сказал гость, — наверное, когда ты в ссоре с женой, вы с ней в этой кровати даже не встречаетесь?

— Встречаемся, но не раскланиваемся, — отвечал Ярон.

Одно время театром оперетты руководил режиссер Туманов, которого, надо сказать, Ярон терпеть не мог. Литератор Лабковский как раз тогда сочинил музыкальную комедию и пытался ее пристроить. Встретив Ярона, автор пожаловался ему:

— Ты представляешь, ведь мы с Тумановым вместе учились в гимназии. А он теперь не хочет ставить мою пьесу… Каков подлец!

— А у вас вся гимназия такая, — сказал Ярон.

Когда Туманова назначили главным режиссером театра имени Пушкина, Ярон сказал:

— Ну, теперь это — театр имени Дантеса.

Ярон почти во всякую роль вставлял то, что у актеров называется «отсебятиной», то есть сам придумывал себе текст. При его остроумии это иногда бывало совсем не дурно.

Например, в спектакле «Сильва», играя роль комического старика, он рассказывал о своем когда-то бывшем свадебном путешествии:

— Мы отправились в роскошном автомобиле…

Тут его перебили:

— Когда вы женились, никаких автомобилей еще не было!

— Да, да, — подтверждал Ярон, — автомобилей еще не было… Но лошади уже попадались…

Вообще же тексты музыкальных комедий часто оставляли желать много лучшего. Ардов вспоминал такую историю. В какой-то оперетте хор в частности исполнял такое:

Кем Руан был город взят?Генрих Пят…

Среди тогдашних литераторов возникла игра, они изощрялись, придумывали «вариации» на эту тему. Например, так:

Кто поэтами воспет?Генрих Трет…

Однако же, лучшим экспромтом был признан такой:

Кто приехал из Мытищ?Генрих Тыщ…

А вот пример в ином роде. В оперетте «Екатерина II» автор стихов сочинил такой припев к куплетам заговорщиков против очередного фаворита императрицы:

Пусть носит башмаки Петра,Пусть носит он носки Петра,Но скипетра, но скипетраЕму не увидать!

Актер Владимир Яковлевич Хенкин любил юмор и шутил при любых обстоятельствах. Во время спектакля в театре Сатиры у него случился инфаркт, после которого артист так и не поправился. Его уложили за кулисами, вызвали скорую помощь. Прибывший врач спросил актера:

— На что жалуетесь?