Table-Talks на Ордынке - Борис Ардов

Борис Ардов

Table-Talks на Ордынке

Ничто так не ценилось за бесконечным ордынским застольем, как искусство занимательного и веселого рассказа. Среди людей в совершенстве владеющих и владевших этим жанром я могу назвать М. Д. Вольпина, С. И. Липкина, Н. И. Ильину, В. П. Баталова, Л. Д. Большинцову, И. А. Бродского, А. Г. Наймана, Е. Б. Рейна, А. П. Нилина… Надо сказать, сам хозяин — В. Е. Ардов — был, как говаривала Ахматова, «гением этого дела».

Чего греха таить, на Ордынке рассказывалось всякое. Но над столом и самим разговором зачастую высилась величественная фигура Ахматовой, а при ней никому и в голову не могло бы прийти сказать какую-нибудь непристойность. Предлагая читателю застольные новеллы, которые звучали в доме моих родителей, я воспроизвожу только то, что было произносимо в присутствии Ахматовой или могло бы быть при ней произнесено.

I

Ахматова иногда вспоминала такую выразительную сценку, описанную чуть ли не Карамзиным. Русский князь или боярин слушает своего дьяка, который читает некое весьма витиеватое послание. Через некоторое время властелин перебивает чтеца и говорит:

— Это мы пишем или нам пишут?

Профессор Московского университета Владимир Андреевич Успенский нам рассказывал:

— Знаменитый литературовед и историк культуры Юрий Михайлович Лотман в свое время говорил об Отечественной войне 1812 года: «Вторгшись в пределы России, Наполеон собирался занять русский трон или посадить на него кого-нибудь из своих родственников. При этом он рассчитывал на поддержку крестьян, которых он обещал освободить от крепостной зависимости. Однако, желаемой поддержки он не получил, русский народ изгнал иноземцев. Потому что француз не может быть Императором России, настоящим русским царем может быть только немец».

Федор Иванович Тютчев говорил:

— Русская история до Петра I — сплошная панихида. А после Петра непрекращающееся уголовное дело.

Этот изумительный поэт вообще был весьма остроумным человеком. Рассказывают, будто в 1837 году Тютчев спросил:

— А что стало с тем Дантесом, который стрелялся с Пушкиным?

— Его выслали.

— Куда? — спрашивает Тютчев.

— Во Францию.

— Во Францию? — переспросил поэт. — Тогда я пойду и застрелю Жуковского.

Когда Тютчев был при смерти, ему сказали, что государь Александр II намерен его посетить. Поэт взволновался и дал понять, что не хочет этого.

— Ну, отчего же? — говорят ему. — Ведь это — такая честь! Тютчев объяснил:

— Я ведь могу умереть в день августейшего посещения, а это будет неучтиво по отношению к государю.

В свое время Великий князь Михаил Павлович (брат Николая I) прочитал поэму Лермонтова «Демон». Отзыв его был такой:

— Был немецкий Мефистофель, был английский Мельмот, а теперь появился русский Демон. Значит, нечистой силы прибыло. Я только одного не могу понять, кто кого создал — господин Лермонтов Демона или Демон господина Лермонтова?..

Поклонники Лермонтова очень хотели издать эту поэму, а потому решили обратиться к наследнику цесаревичу — будущему Александру II, который был известен своим либерализмом. С этой целью «Демона» переписали на дорогой бумаге и подали царевичу. Будущий государь сказал:

— Стихи — великолепные, но сюжет по меньшей мере странный…

В свое время Александру II доставили для прочтения скандальный роман Чернышевского «Что делать?» На этот вопрос государь ответил краткой резолюцией, которую написал на обложке рядом с названием книги:

«Руду копать!»

Среди отличительных черт государя Александра III было и чувство юмора, которое не покидало его ни при каких обстоятельствах. Во время крушения царского поезда возле станции Борки, император спас все свое семейство — он подхватил руками рухнувшую крышу вагона. А после этого помогал спасать тех, кто оказался под обломками… И вот тут в ответ на крики придворных:

— Какой ужас!

— Покушение!

— Взрыв! Царь проронил:

— Красть надо меньше…

Еще новелла, рассказанная В. А. Успенским. Будто бы царь Александр III решился прояснить вопрос о своем происхождении и проверить упорные слухи о том, что Павел I был сыном не Петра III, а придворного по фамилии Салтыков. И вот некий историк доложил государю, что согласно всем источникам мемуарам, донесениям иностранных послов в свои столицы, камер-фурьерским журналам и т. д. — отцом Павла I может быть признан лишь император Петр III. Царь Александр истово перекрестился и сказал:

— Слава тебе, Господи, мы — законные.

Но через некоторое время к нему явился другой историк, который на основании все тех же мемуаров, посольских донесений и камер-фурьерских журналов с еше большей убедительностью доказывал, что Павел I — сын Салтыкова.

Царь опять перекрестился и произнес:

— Слава, тебе. Господи, мы — православные.

В Российской Империи существовал закон, по которому оскорбление монарха каралось весьма строго — каторжными работами. Но при том все приговоры за это преступление непременно должны были быть утверждены самим царем.

При Александре III произошло такое трагикомическое событие. Некий крестьянин долгое время ходил в уездное присутствие по какому-то делу, а тамошние чиновники никакого решения не принимали. В конце концов, мужик этот явился в канцелярию пьяный, обругал своих мучителей и к тому же плюнул на портрет государя. А это уже подпадало под статью об «оскорблении Императорского Величества». Разумеется, его судили и приговорили к каторге.

Когда же это дело с изложением всех обстоятельств легло на стол Александра III, царь начертал такую резолюцию:

«Помиловать дурака. И передать ему, что Я тоже на него плюю».

В старой России переменить фамилию человек мог лишь с разрешения государя. И вот к Александру III обратился по этому делу какой-то провинциальный купец с неблагозвучной фамилией — Семижопкин. Царь прочел прошение и написал:

«Сбавить две».

И стал бедняга — Пятижопкиным.

В Петербургской Публичной библиотеке есть редкостное собрание французских старинных книг и документов. История этой коллекции такова. В дни революции 1789 года, когда санкюлоты громили дома знати, в Париже был весьма толковый русский дипломат, который за бесценок стал скупать книги и рукописи, вышвыриваемые погромщиками из дворцов и особняков. Любопытно, что государь Александр III предложил в свое время французам вернуть все эти сокровища, но те принять отказались. Свой отказ они объяснили тем, что Франция — страна беспокойная, революции там следуют одна за другой, а Россия — вполне стабильное государство, а потому хранить фолианты и манускрипты в Петербурге — надежнее.