Подозрительные предметы - Святослав Иванов

– Ну что тебе нужно опять?

– Что обычно.

– Майка на мне одета, с портретом Путина. И трусы белые.

– А на ногах?

– Босиком. У меня пол с подогревом.

– Вот это уже совсем другой разговор. Кристиночка, на что ты готова ради любви?

– Не смей называть меня Кристиночкой, урод! Во-первых, мы на брудершафт не пили, во-вторых, если бы вы меня лучше знали, вы бы были в курсе, что я ненавижу это имя. Раз и навсегда это запомните!

– У нас ещё будет время познакомиться, Кристина Эдуардовна. В самом полном смысле этого слова, милая моя.

– Да какая я тебе милая, мудило? «Милая» я только для своего жениха. От меня один звонок – и он приедет и разберётся.

– Да неужели. Он уже выехал, наверно.

– Скоро выедет. Я обо всём ему сейчас сообщу.

– Можешь не беспокоиться. Теперь я – твой жених.

– Ещё чего. Я себе сама женихов выбираю.

– Разочек можно и мне выбрать. Скоро ты будешь моей, можешь не сомневаться. Браки заключаются на небесах.

– Сука, как же ты меня достал.

Тина положила трубку.

Девочки, кто завтра пить пойдёт? Мне необходима психотерапия.

Колоссальная мозаика на корпусе медицинского института: две ладони, а в них сердце человечье. Зима, утро, пустая узкая улица. На противоположной от медицинского стороне высится сталагмитами элитное жильё. Каждый из этих домов раз за разом скрывается за прозрачной белой занавеской: обходит окрестности снежная буря.

И стоит у дороги столб – как обычно по утрам, он ещё не издаёт ни ржавого звука от ветра, ни электрического гула от работы фонаря, хотя фонарь светит своим почти уже не нужным оранжевым светом. Подходит к столбу красна девица – в кожах и мехах, сама румяная, – уверенно берётся она за столб, и, опираясь на него, переступает через сугроб и выходит на дорогу. Не дожидаясь, пока девушка поднимет правую руку, зажигает фары припаркованный автомобиль и подъезжает к ней.

Она пытается открыть дверь, но ручка что-то заедает. Мужчина выходит из машины и, обойдя её сзади, идёт помочь девушке с дверью. Ручка не поддаётся: мороз. Зато с задней дверью всё в порядке: он открывает её и делает учтивый жест рукой. Когда девушка садится в машину и начинает отряхивать ноги, он вдруг наклоняется внутрь машины и суёт девушке в лицо заранее заготовленный платок. После недолгой борьбы она ослабевает, он закидывает её ноги в машину и закрывает дверцу. Садится обратно на место водителя и уезжает.

Пятница! Ничего так не люблю, как утреннюю пятницу и ощущение приближающихся выходных. Всем улыбаться!

IX

А ВОТ ЕЩЁ БЫЛ СЛУЧАЙ

Один мужик приехал в Москву из своего маленького шахтёрского городка. Был там какой-то съезд шахтёров или просто людей физического труда.

А был мужик хоть и очень простой, но всё-таки совсем непростой. Слыл одним из лучших бригадиров на заводе, делу отдавался беззаветно и безропотно, и, хоть и получал для этих мест хорошие деньги, жил скромно, если не сказать убого. Скрипучая кровать, стол да стул о трёх ножках. Ну и телевизор.

Много раз предлагали мужику перейти на административную, так сказать, работу, отсидеться в кабинете, а там и дослужиться до чего-нибудь по совокупности заслуг, да не стал мужик горбатиться в конторских коридорах, предпочёл дальше горбатиться в шахте. Знать, милее ему было выходить вечером из шахты с чёрным лицом, чем садиться вечером в «Волгу» с чёрными мыслями. Лицо-то ведь отмоешь, а душу, как и «Волгу», – нет. Даже если отмоешь, всё равно быстро испачкается – городок-то маленький, а дороги никудышные.

Но думал он об этом мало. Любил помолчать, посмотреть на что-нибудь, да кого-нибудь послушать. Его уважали как раз как хорошего слушателя – секрет его был лишь в том, что он не считал необходимым самому участвовать в любом разговоре.

А тут вот приехал в Москву. Долго ехал, всё глядел в русский простор и ел варёные яйца.

Москва поразила его своим размахом. На вокзал он приехал на Киевский, так что сразу пошёл смотреть на небоскрёбы. На дворе был дурной, слякотный ноябрь, а от небоскрёбов веяло настоящим зимним холодом, и мужик вдруг почувствовал в этих совершенно чуждых ему зданиях что-то родное и знакомое, но так и не смог понять, что.

Потом был продолжительный съезд шахтёров, на котором мужик надел очки и внимательно конспектировал сказанное. Говорились, в основном, глупости, но сам брать слово мужик не стал – чтобы с трибуны выступать, много ума не надо. Правильный человек всё внимательно проанализирует, да и реализует на производстве, а не будет языком чесать. Впрочем, если все будут только слушать и анализировать, кто же будет чесать языками?

Долго ли, коротко ли, а конференция закончилась, и мужик отправился в гостиницу, которую ему оплатило начальство. Администратор уважительно выдал ему ключ от номера и помог донести его скромные пожитки до самой двери.

Оказалось, поселили мужика в шикарный номер – президентский люкс. И тебе шампанское в холодильнике, и кровать огромная, и телевизор плоский – мужик такие телевизоры только по телевизору видел.

Расположившись, мужик тут же пошёл в душ и, согласно твёрдой шахтёрской привычке, тщательно вымылся – больше всего в человеке он ценил гигиену и чистоту. Надел роскошный гостиничный халат и улёгся на кровать, телевизор смотреть.

Тут принесли мужику ужин – рябчик (ух какой рябчик), устрицы и вино какого-то раздремучего года. Вкусил всего этого дела мужик и совсем тепло и хорошо ему стало на душе. Смотрит вокруг себя и не нарадуется – вот это де жизнь, порадовали на старости лет.

Переключает канал, а там такое, чего он никогда не видел. Если без подробностей, то вокруг одного мужика сразу три девки вьются – светлая, тёмная и рыжая – и любят его по-всякому, и он их любит. Раньше стыдно было смотреть мужику на всякие такие картинки, а теперь вдруг стало светло внутри от похабного зрелища. И стало ему вдруг ясно, что разврат это всё равно любовь, и как бы грязно это не было, это всё равно какой-никакой шаг к Господу…

Тут ворвались в его комнату несколько служителей гостиницы, суетливо что-то крича и вроде бы извиняясь. Двое стали вещи его паковать. Мужик прислушался к их речам: не без труда он понял, что поселили его в шикарный номер по ошибке, и что его сейчас переселят в палату поскромнее. И что делать это надо поскорее, так как вот-вот приедут важнецкие гости. Ну, что ж делать, пошёл он с приставленными к нему работниками в скромный номер. А они всё извините да извините.

Затолкали его в какую-то подсобку, поставили ему раскладушку – здесь мол и ночуй. Другого, извините, номера у нас для вас нет, это ваше, извините, начальство не озаботилось, извините. Такие дела.

Стоит мужик в подсобке, сквозняк гуляет, а лампочка мерцает, грозя потухнуть. И никакого тебе телевизора. Только его оставили в покое – врываются в подсобку три девушки в гостиничной униформе и давай с мужика халат снимать. Ну, подумал мужик, сейчас будут его здесь любить, как в том фильме – это как раз светлая, тёмная и рыжая были. А нет – выяснилось, что халат-то тоже коммерческий и ждёт почтенного гостя. Оставили девушки его одного стоять в чём мать родила в неуютном помещении и убежали дальше творить свои хитрые рабочие дела.

Взгрустнулось мужику. Лёг он на раскладушку и собрался задать храповицкого, но совсем ему что-то не спалось. Оделся он потихоньку, да и пошёл гулять в ночной город.

Ветер пронизывал насквозь, да и слякотно как-то было, так что решил мужик в кабак зайти, да и замахнуть там по-человечески. Зашёл в какой-то модный бар, велел принести ему сто грамм, да и выпил. Вроде бы хорошо стало.

Осмотрелся мужик по сторонам и увидел, что у всех посетителей бара на лице та же печать тоски и томления, что у людей, которых он знал и любил. Подумал, что его это люди, и что надо с ними наладить контакт. Присел к одной компании – четверо парней и пара девушек.

Мужик угостил их выпивкой – командировочные позволяли – и давай им истории из своей шахтёрской жизни рассказывать. Без злобы и нравоучений, а так, вприкуску. Никогда мужик не замечал за собой такой болтливости, а здесь как прорвало. Ребята вроде бы сначала смущались и погнать хотели мужика, но потом ничего, оживились, и давай смеяться и даже аплодировать его остроумным байкам. Видать, не зря мужик всю жизнь экономил слова, даже не рассовав их по карманам, а аккуратно зашив по подкладкам – в нужный момент красноречие пригодилось.

Но через какое-то время мужик ребятам наскучил. Выпили ещё – и давай бродить по улице. Девчонки звонко хохотали над всем подряд, а двое парней зачем-то принялись целоваться. Мужик не стал их за это осуждать, но отвернулся – неприятно всё-таки.

А на улице, кажется, начались заморозки, и лужи под ногами кое-где начали хрустеть. Шёл снег. Молодёжь приняла решение попарно разъехаться по домам – и решение это привели в исполнение очень быстро: трое ребят выскочили на дорогу и стали останавливать машины и занудно торговаться с бомбилами.