Мои питомцы - Вера Васильевна Чаплина

лесник Иван Петрович был еще и охотник. В свободное от работы время он брал собаку, ружье и отправлялся в лес. Собака у него была большая, сильная, с темной, почти черной, спиной. Звали ее Дагон. Во всей округе не было гончака лучше Дагона. И уж если возьмет он след лисы, то на какие бы хитрости плутовка ни пускалась, от Дагона ей не уйти.

Охотился Иван Петрович с Дагоном поздней осенью и зимой. А весной и летом, когда охота за лисицами запрещена, сажал его на цепь.

— А то набалуется, — говорил он.

Но мы с сыном лесника Петей все же ослушались и, когда Иван Петрович однажды уехал в город, взяли Дагона с собой в лес. Он радостно мчался впереди, ко всему принюхиваясь, то исчезая среди деревьев, то появляясь вновь. Вдруг совсем рядом раздался его громкий, басистый голос. Я обернулась. Около большого старого пня лаял и прыгал Дагон. Он старался что-то достать из-под корней и даже от злости грыз зубами кору.

— Наверное, ежика нашел! — крикнул мне Петя. — Сейчас достанем!

Я схватила Дагона за ошейник и оттащила в сторону, а Петя взял палку и сунул под пень, чтобы вытащить ежика. Но не успел он засунуть палку, как оттуда выскочил маленький серый зверек и бросился бежать.

— Лисенок! Лисенок! — не своим голосом завопил Петя, кидаясь за ним.

Лисенок был маленький и неопытный. Он метался под самыми ногами мальчика, но Петя никак не мог его поймать. Я тоже не могла ему помочь, так как еле удерживала Дагона, который так и рвался к зверьку. Наконец зверек пойман, и мы, счастливые, возвращаемся домой.

Дома Петина мама пробовала возражать против нашей находки, но Петя так упрашивал, что Прасковья Дмитриевна наконец согласилась.

— Ладно уж, держи, только отец все равно не позволит, — в заключение сказала она.

Но отец разрешил, и лисенок остался.

Первым делом Петя притащил из сарая ящик, и мы принялись за устройство клетки. Одну сторону затянули сеткой, прорезали дверцу, а когда все было готово, постелили туда солому и пустили лисенка. Маленький пленник сразу спрятался в самый темный угол ящика и отказался от предложенного ему мяса.

Весь остаток дня лисенок просидел в углу, а когда наступила ночь, начал скулить, тявкать и так царапал лапками сетку, что даже сорвал себе палец. Петя очень огорчился, увидев утром раненую лапку лисенка, но мы его утешили, сказав, что зато лисенок меченый, и если уйдет, то сразу узнаем по следу.

Следующие дни мы только и делали, что пытались приручить маленького дикаря. Однако все наши старания были тщетны. Едва кто-нибудь подходил к клетке, как он тут же забивался в свой угол и сердито ворчал. Дагона это время мы с цепи не спускали. Ведь он мог разорвать тонкую сетку ящика и загрызть лисенка.

Но как-то сидя с Петей на крыльце, мы вдруг услышали звон цепи, обернулись и, к своему ужасу, увидели Дагона. Он сорвался с привязи и теперь направлялся прямо к лисенку.

— Дагон, назад! Дагон! — закричала я, бросаясь к нему.

Но было поздно. Дагон уже стоял около клетки. Шерсть у него поднялась дыбом, и он, злобно рыча, уже готов был броситься на малыша. Но лисенок, вместо того чтобы спрятаться от огромной злой собаки, вдруг заскулил и пополз к ней навстречу. Он вилял хвостом, лез чуть ли не в самую пасть собаки и все старался ее лизнуть.

Такой прием, по-видимому, смутил и самого Дагона. Стоявшая дыбом шерсть легла, и уже без всякой злобы он старался обнюхать через сетку скулившего малыша. Потом завилял хвостом и лизнул зверька…

С этого дня между собакой и лисенком завязалась дружба.

Как только спускали Дагона с цепи, он прежде всего бежал к своему новому другу. И вот — один за решеткой, а другой на свободе — затевали они игру. Лисенок хватал в зубы какую-нибудь косточку или соломинку, бегал по ящику и всем своим видом приглашал собаку поиграть. А Дагон, словно щенок, прыгал около ящика и лаял. Но лай у него был теперь не сердитый, и лисенок его не боялся.

Нам с Петей очень нравилась такая дружба. Мы даже не огорчались, что зверек по-прежнему нас дичился и никак не привыкал.

Впрочем, мы и сами больше не пытались его приручать, так как решили, когда наш пленник подрастет, выпустить его на свободу.

К концу лета лисенок не только вырос, но и изменился. Мордочка у него заострилась, хвост вытянулся, шерсть стала рыжая, совсем как у взрослой лисы. Он по-прежнему дружил с Дагоном, но прыгать и играть в ящике уже не мог.

Лисенок стал такой большой, что в старом помещении ему было тесно.

— А что, если его выпустить в лес теперь? — предложила я как-то Пете. — Он уже вырос и, пожалуй, сумеет раздобыть себе еду.

Петя сразу согласился, и тут же, не откладывая дела, мы пустили к нему последний раз Дагона. Потом посадили собаку на цепь, а ящик вместе с лисенком отнесли к лесу. Поставили, открыли дверцу и отошли в сторону.

Увидев открытую дверцу, лисенок подошел к самому ее краю, высунул голову и начал оглядываться. Затем осторожно ступил на траву и вдруг как-то скачками бросился в лес. Раза два мы видели, как он мелькнул среди деревьев и скрылся в кустах.

Нам даже стало жалко, что лисенок ушел. Мы долго смотрели в ту сторону, где он исчез, а потом Петя грустно вздохнул и, проходя мимо Дагона, сказал:

— Ну, вот и ушел твой дружок.

Не знаю, скучал ли Дагон без своего друга или нам это казалось, только и в этот и в следующий день он все лежал и плохо ел.

Нам тоже было скучно без лисенка. Мы с Петей даже специально ходили в лес и всё смотрели: не покажется ли он где случайно. Но сколько ни ходили, сколько ни смотрели, лисенка так и не видели.

Прошла осень, наступила зима. За это время Иван Петрович много раз бывал с Дагоном на охоте. И не было случая, чтобы он возвращался домой без добычи: то у пояса висел убитый заяц, то свисала с плеча красавица лисица.

Увидев убитую лису, Петя первым делом бросался к ней, чтобы посмотреть лапу. Он все боялся, как бы не убили лисенка.

— Папа, — каждый раз спрашивал он отца, — а если Дагон на воле встретит нашу лису, тронет