Тайны прошлого - Джулия Хиберлин

Подойдя ближе, я заметила, что хлам в машине разложен аккуратнее, чем я предполагала. Машина была забита бумагами и папками, не мусором. Но все равно производила впечатление, что хозяин одержим. Крошечный золотой медальон на цепочке свисал с зеркала заднего вида.

Выруливая из гаража, я снова мысленно себя пнула.

Я не спросила у Джека об имени мертвой девочки, с которой мы делили номер социальной страховки. А может, не только номер.

Глава 10

Я больше не знаю, кто я.

Я произнесла это вслух, в пикапе, на полпути домой к Сэди.

Я — результат вранья.

И это новое знание делает меня опрометчивой.

Я не должна была заниматься всем в одиночку.

Не стоило заходить с Джеком Смитом в отель. Рядом со мной на сиденье зажужжал мобильный, и я подпрыгнула, пикап мотнуло на встречную и чуть не впечатало в чей-то «Фольксваген-жук».

Я выровняла машину, схватила телефон и уставилась на экран под грохот собственного пульса.

Марша, секретарь В.А.

Я ткнула в сенсорный экран.

— Алло? Марша? Алло?

Она сразу перешла к делу.

— Здравствуй, милая. Звоню сообщить, что В.А. занесло на полтора метра. Ты же знаешь, как он не любит упускать важные детали. Он не знал вообще, — она подчеркнула последнее слово с помощью техасского акцента, — что твоя мама тайно ведет дела с банком. Сейчас он уже там. Заставил их открыться в нерабочее время, только ради того, чтобы он разобрался. Слава богу, я его слегка успокоила перед тем, как он позвонил президенту банка. — Она шумно вздохнула. — Дикого Запада. Даже для Техаса название дурацкое. Я бы скорее отстрелила себе палец, чем понесла им свои деньги, или спустила бы их на воскресной распродаже. Но президент там оказался вполне вменяемым. Как выяснилось, его папа — Билли Боб Джордан, который в прошлом выступал против В.А. в суде. Ты его помнишь?

Марша всегда спрашивала, помню ли я кого-то, кого никогда не знала. И если я быстро не соскакивала с темы, меня ожидали подробности родословной очередного Билли Боба вплоть до годов существования Конфедерации.

— Ну, по крайней мере, его не занесло на два с половиной метра. Или на три.

Марша много лет подряд оценивала степень «заноса» В.А. Когда цифра достигала более полутора метров, появлялась необходимость в бутылке виски и полицейском.

— Вы знаете, когда я смогу забрать ящик?

— Ну, милая, уже поздно. Я сказала В.А., что лучше не давить на банк без лишней необходимости. Их мисс Биллингтон, похоже, носит на поясе ту еще штучку. Но они открываются в 8:30. Ты бы появилась там сразу после открытия. Хочешь, В.А. тебя встретит?

Ее любопытство явно возрастало, но я не клюнула на наживку, хотя и доверяла ее благоразумию. Марша когда-то сказала, что даже человек с раскаленным клеймом не получит от нее ни грамма информации, и я ей верила. Информации о богатых и влиятельных клиентах В.А., которой она владела и держала при себе, хватило бы, чтобы забить все депозитные ячейки всех банков в округе Таррант.

— Спасибо, я справлюсь, — сказала я, глядя, как желтый «жук» исчезает за вершиной холма.

Папа всегда говорил, что жизнь — игра дюймов.

Всего пара лишних дюймов на повороте, и все это могло закончиться.

Я могла закончиться.

Подобно Таку.

Трейлер Сэди оказался незаперт.

Пару дней назад я бы даже не обратила внимания. И не стала бы перекладывать сорок пятый из-под сиденья в отделение для перчаток или класть папин пистолет, который я зарядила, заехав домой, обратно в сумочку. И не стояла бы пять минут на обочине, не доехав до трейлера, чтобы убедиться, что за мной на грунтовой дороге не светятся чужие фары.

— Сэди, какого черта дверь открыта?

Я заходила с искренним намерением сначала поздороваться, но вместо этого у меня вырвалось злобное замечание.

Мэдди, заткнувшая уши наушниками айпода, радостно помахала мне, одновременно засыпая кислотно-желтым сыром разваренные макароны. Подгоревший крошащийся гамбургер ждал на сковородке, когда его перевернут. Две пустых синих коробки на стойке. Двойное меню. Меня приглашали на обед.

Сэди, погрузившаяся в свои дела за кухонным столиком, подняла глаза, только когда я грохнула засовом чуть сильнее, чем требовалось.

— Мэдди только что кормила кошек и, наверное, забыла. Не надо так нервничать.

Ты не понимаешь. В нашу вселенную десантировалось зло. А ты играешь в карты.

— Возможно, она оставила их в том же порядке, — пробормотала Сэди, среагировавшая на мое появление так, словно мы расставались на пять секунд, а не на пять часов.

Только теперь я поняла, что она делает. Раскладывает на огнеупорном столике бабушкины карты, ряд за рядом. Каждая карта была мне как нож в сердце. Возвращение в тот жуткий день казалось мне оскорблением памяти о Таке. Сэди была слишком маленькой, сказала я себе. Она не запомнила той боли. Тех рыданий и криков. Для нее все это было просто историей.

— Она, наверное, делала быстрый расклад, — бубнила Сэди.

Бабушка любила две особые техники гадания. Более сложная называлась «Четыре веера». Тот, кому гадали, должен был выбрать наугад тридцать две карты, бабушка брала их и раскладывала четырьмя веерами по восемь карт — каждый веер раскрывал один из аспектов жизни: прошлое, будущее, отношения, работа. В основном бабушка делала расклады во время чаепитий после изучения Библии — для леди из воскресной школы, которые считали гадания богохульством и при этом верили каждому ее слову.

До смерти Така бабушка всегда пользовалась одними и теми же картами — потрепанной колодой с двумя розовыми лебедями на рубашке. После его смерти, если удавалось уговорить ее на расклад, бабушка брала одну из колод, которые папа и работники ранчо по пятницам использовали для игры в покер. После смерти Така я только раз видела, как она взялась за эту, старую колоду.

Для нас, детей, бабушкин любимый метод назывался «быстрый расклад», и она всегда добавляла: «У нас нет времени на эту ерунду».

Она брала пятьдесят две карты и одного джокера, раскладывала их на столе рубашкой вверх. Нам нужно было ладонями размешивать эти карты, пока бабушка не велела остановиться и выбрать себе двадцать одну.

А потом, затаив дыхание, мы наблюдали, как она переворачивает их одну за другой.

Сэди продолжала свой собственный расклад.

— Валет бубен означает Така, рядом тройка червей — это праздник. А это было третьего сентября — в день его рождения. Уверена, бабушка не считала это совпадением.

Она перевернула следующую карту. Пиковый туз. Почему ему приписывают такие силы?

— Чем ближе туз к карте Така, тем ближе трагедия, — сказала Сэди.

Она перевернула еще четыре карты. Король пик. Дама бубен. Дама червей. Джокер.

— Посмотри. Пиковый король означает кого-то недоброго, мужчину. Бубновая дама может представлять маму — она блондинка. Или мама может быть королевой червей, это карта материнской фигуры. А вот что означает джокер, я не уверена.

Судя по всему, Сэди относилась к бабушкиным раскладам серьезнее меня. И, словно читая мои мысли (а может, и правда читая), она кивнула на свой ноутбук со словами:

— Я только что быстро прошла пару уроков онлайн.

Мой любимый итог бабушкиного расклада включал в себя червового туза — любовь, конечно же, и трефового валета — обещание того, что я встречу загадочного темноволосого незнакомца. Однажды я все лето приглядывалась к одному из симпатичных мигрантов, которые работали у нас на ферме. Забыв о карте, которая следовала в моем раскладе сразу за ними, о предупреждении — двойке пик. Измена.

Прекрати.

— Сэди, хватит. Не надо их переворачивать. Глупо же думать, что они в том же… — я понизила голос. — В том же порядке, спустя все эти годы.

Мэдди копалась в холодильнике, изо всех сил делая вид, что не слушает.

— Это жутко, — продолжила я. — И глупо. Так попал в аварию, потому что какой-то глупый эгоистичный водитель решил напиться. К сожалению, такое происходит каждый день. И как ты можешь помнить, когда у Така день рождения?

— Помню, потому что это день его смерти. Потому что бабушка каждый год говорила мне не подходить к маме в этот день. Разве тебя она о том же не предупреждала?

Она помедлила, собирая карты.

— Я знаю, что ты веришь, — сказала она. — Ты же видела трость.

— Трость? — Я отлично понимала, о чем она говорит.

— В ночь бабушкиных похорон. Мама разрешила нам спать вместе, в гостевой комнате на первом этаже, на большой кровати с пуховой периной. Я проснулась посреди ночи. Ты сидела и смотрела на пол. И мы обе видели тень бабушкиной трости на ковре.

Трости с ручкой в виде змеиной головы, которую дедушка вырезал из цельной дубовой ветки и отполировал своими руками. Трости, которая постукивала то тут, то там на Бэйли-стрит, где бабушка прогуливалась каждую субботу. Трости, которая разломилась надвое, когда бабушка упала с заднего крыльца и сломала бедро за две недели до своей смерти от пневмонии.