Попутчик - Лорен Биел

Так не должно быть, но это так. Я узнаю появление той стороны меня, которая хочет это видеть. Знакомая мне, но чуждая ей, сущность, которая иногда кричит в моей голове. Временами эту мою сторону трудно игнорировать.

Я страдаю от неприятной пульсации, которую не могу игнорировать. Моя рука скользит к члену, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, обхватывая пальцами головку. Сжимаю его рукой, пытаясь быть тихим и неподвижным, как должен был делать, когда был в тюрьме. По крайней мере, я был уважителен к сокамерникам, в отличие от некоторых моих соседей, которые дергали свой член достаточно громко, чтобы разбудить весь ряд.

Я сдерживаю стон. Черт, я хочу ее. Она нужна мне. Никогда в своей жизни я так сильно не хотел сорвать одежду с женщины.

В этот момент, когда моя голова находится во всех неправильных местах, я переворачиваюсь и придвигаюсь ближе к ее спине. Она остается неподвижной, когда я прижимаю свой твердый член к ее заднице. Не может быть, чтобы она этого не чувствовала. Я провожу рукой по ее боку, зная, что под моими прикосновениями остаются синяки. Если она не почувствует, как мой член прижимается к ней, она почувствует это.

— Не притворяйся спящей, кролик, — шепчу я.

Она напрягается и пытается изобразить тяжелый сон, когда моя рука достигает пояса ее брюк и перемещается к передней части. Расстегиваю их и опускаю молнию. Запускаю руку в только что расправленную ткань, потирая нежную кожу ее нижней части живота и мягкие волоски на ее тазу.

— Не может быть, чтобы ты этого не чувствовала, — говорю я приглушенным тоном, стягивая с нее штаны. — То, что ты спишь, не делает это менее неправильным, понимаешь? То, что ты притворяешься спящей не делает это менее греховным.

Стягивая штаны с ее задницы, толкаю свой член между ее бедер. Я стону от тепла ее киски.

— Помнишь, когда я сказал, что трахал женщин, которые не могли согласиться? Если ты думаешь, что сон отпугивает меня, это не так. — Я сжимаю свой член и направляюсь в нее.

Мышцы внутри ее киски дергаются от вторжения, и напряжение поднимается по всему ее телу. Она все еще пытается оставаться верной. Это жалкая и печальная попытка бороться с тем, чего хочет она, и с тем, что мне нужно. То, что нужно нам обоим. Она чертовски мокрая, чтобы притворяться, что не хочет этого.

— Черт возьми, кролик, — стону я, отводя бедра назад и врезаясь ими в нее. Слишком темно, чтобы разглядеть ее лицо и оценить ее реакцию. Я надеюсь, что пара фар пересекет окно, чтобы я мог видеть ее открытые глаза. Потому что я знаю, что она не спит. — Ты ведешь себя по-детски, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Меня тошнит от этого. Я отказываюсь играть в ебанутую игру, которую она придумала, чтобы избежать реальности, в которой мы находимся. Чтобы не впускать меня.

Я погружаю пальцы в худший из ее синяков, и она визжит. Наконец-то, гребаная реакция. Я переворачиваю ее на живот и держу свой член глубоко внутри нее, прижимая ее лицо к подушке. Ее ноги сжимаются вместе подо мной, и трения достаточно, чтобы мне захотелось кончить.

— Лекс…

Я толкаю бедра вперед, входя глубже в нее.

— Доброе утро, кролик, — говорю я с рычанием, убирая волосы с ее щеки.

— Ты… делаешь мне больно, — шепчет она.

— Я даже не делаю ничего, чтобы причинить тебе боль… пока.

Когда она задыхается, боль пронизывает каждый вдох. Она мокрая, растягивается вокруг меня в самый раз. Я не причиняю вреда ее киске. По крайней мере, не так.

— Слезь с меня… пожалуйста, — умоляет она.

Несмотря на то, как чертовски хорошо она ощущается вокруг моего члена и как сильно я не хочу выходить из нее, я делаю это. Самоограничение никогда не было моим сильным навыком, поэтому я борюсь между той частью человечности, которую она вытягивает из меня, и тем, кем всегда был.

Я встаю с кровати, набрасываю на себя простыню и щелкаю выключателем, освещая комнату. Она подтянула штаны, но они все еще расстегнуты.

— Что, черт возьми, с тобой происходит? — Спрашиваю я резче, чем намеревался, хотя ее влажность, покрывающая мой член, делает меня почти слишком голодным, чтобы держаться от нее подальше.

— Я… — начинает она, но остальные слова заглушаются. Ее губы дрожат, и она отводит от меня взгляд. Ее тело сотрясается, и эта сломленная маленькая девочка внезапно снова оказывается передо мной.

Я вздыхаю, проводя рукой по волосам. Собираю все свое самообладание, насколько могу, и подхожу к ее стороне кровати, рука все еще сжимает белую простыню вокруг моей талии. Я приподнимаю ее подбородок другой рукой, заставляя посмотреть на меня. — Что причиняло тебе боль? — Я спрашиваю снова, на этот раз более настойчиво. — Это не от моего члена, так что же это было?

— Синяки, — шепчет она.

— На животе? — Когда я перевернул ее на живот, я был осторожен с ней. Я пытался быть, по крайней мере.

Она качает головой.

— Есть где-то ещё? — Я спрашиваю, но уже знаю ответ. На ее коже должно быть больше отметин, чем то, что она мне показала. Я заставляю ее подняться на ноги, и она вздрагивает, когда хватаю ее за ушибленное запястье. — Покажи мне, — приказываю я. Я не оставляю места для споров.

Когда я протягиваю руку к пуговицам на ее блузке, она выкрикивает "нет", что почти заставляет меня остановиться. Отбрасываю ее руку и возвращаюсь к пуговицам. Она продолжает извиваться и сопротивляться мне. Я отпускаю простыню, и она падает к моим ногам, когда толкаю ее обратно на тумбочку. Лампа качается позади нее. Хватаю ее за руки и прижимаю их к бокам, и она издает всхлип.

— Прекрати бороться со мной, — киплю я.

— Пожалуйста, не надо, — умоляет она. Ее глаза расширяются от страха, как будто она думает, что я возненавижу ее, как только увижу, что скрывается под ее одеждой. Или, по крайней мере, буду думать о ней по-другому. Ее руки снова тянутся к моим запястьям.

— Если ты не будешь держать руки по швам, Селена, то я схвачу свой пистолет, приставлю его к твоей хорошенькой головке и заставлю тебя раздеться для меня. Выбор за тобой. — Она действует мне на нервы до последнего.

Ее руки, наконец, опускаются по бокам и остаются там. Я расстегиваю пуговицы, одну за другой. Она отворачивает от меня лицо, когда ткань расправляется на ее груди. Еще синяки. Они покрывают ее грудину и омывают ее грудь. Я даже не