Секс. Любовь. Свадьба (СИ) - Шталь Шей

— Это только начало, — говорю я, стиснув зубы от боли.

Избавлю вас от большинства деталей, потому что, по-моему, в этом нет ничего романтичного. Но если Ноа этого хочет, может быть, все не так плохо, верно? Ох, но это так. Каждое движение причиняет боль, которую моя задница в жизни никогда не испытывала. Вагина привыкла к боли. Задница… Бедная девочка вообще не была готова к подобному. В какой-то момент я всерьез думаю, чтобы взять телефон и зайти на сайт «Вебмедицина», чтобы посмотреть, может ли анальный секс причинить мне вред и нанести непоправимый ущерб моему заду.

Так и не привыкнув к боли, я начинаю психовать. Поверьте, вы бы не хотели оказаться со мной на одном этаже, когда я рожаю. Что уж говорить об одной комнате. К сожалению, сейчас тот самый момент.

— Ты в порядке? — наконец спрашивает Ноа, когда я пытаюсь сменить положение и при этом не соскользнуть с его члена. Ощущение, будто я пытаюсь просверлить свою задницу или что-то в этом роде. Это ужасно, но горячее и тяжелое дыхание Ноа бесит меня еще больше.

— Просто не трогай меня.

Серьезно, я испытываю такую боль, словно сру колючей проволокой.

— Хочешь остановиться? — задыхаясь, спрашивает он возле моего уха.

— Нет.

Вы решили, что я хочу прекратить это, верно? Я должна бы остановиться. Но дело в том, что не хочу. Боюсь, если сделаю это, то в тот же момент мы потеряем искру. А ведь мы только ее обрели.

— Дорогая, если тебе больно, мы можем остановиться. — Ноа кряхтит напротив моей ключицы, когда я выгибаю спину, позволяя его члену проникнуть еще глубже. Он изо всех сил пытается удержать мое скользкое тело. — Причинение боли не очень-то меня возбуждает.

Могу сказать, что он действительно борется. С одной стороны, Ноа хочет остановиться, потому что это причиняет мне боль, а с другой — нет, если разобраться.

Я извиваюсь, но, когда понимаю, что не могу пошевелиться из-за крепкой хватки мужа, все-таки сдаюсь. Взглянув на него, я на мгновение теряюсь в блаженном видении похоти, которая доставляет моему мужу такое удовольствие. Его спутанные волосы отброшены набок, по телу струится вода, брови нахмурены, нежные губы слегка сжаты, а грудь дрожит при каждом движении. Ему это нравится, и если бы не тупая жгучая боль, я бы, наверное, продолжила.

Но в какой-то момент все эти игры с задницей прекращаются, и жжение достигает апогея. Думаю, если я пошевелюсь, то станет лучше. Честно говоря, наша вина заключается в том, что мы пытались сделать это стоя. Вот где мы прокололись. Но самая большая проблема заключается в том, что когда вы смешиваете смазку с водой, она становится чертовски скользкой. Это напоминает сцену из «Рождественских каникул», где Кларк слетел с горы на металлической крышке и оказался в соседнем штате.

Пока я пытаюсь изменить свое положение, смазка каким-то образом попадает на пол и разбрызгивается повсюду. Становится очень скользко, поэтому я поскальзываюсь, Ноа падает назад и летит в стену душевой. Он врезается в стекло, разбивает его и падает на пол.

Как так получилось?

Вы бы не смогли повторить подобное дерьмо, даже если бы захотели. Все это было так неловко. Спустя мгновение я понимаю, что из руки Ноа сочится кровь. Нам требуется время, чтобы осознать происходящее, и Ноа хватает свои причиндалы, чтобы убедиться, что они все еще на месте. Разумеется, они никуда не делись. Подняв руку, он смотрит на нее. При движении рана открывается, и кровь льется с новой силой.

Черт, черт, черт!

Я сдерживаю слезы, когда Ноа молча осматривает мое тело. Муж выглядит так, словно он… в бешенстве.

Я шепчу и понимаю, что мой голос дрожит:

— Думаю, тебе понадобятся швы.

Ноа глубоко вздыхает, глядя сначала на меня, затем на свою руку. Поднявшись, он в недоумении смотрит на кровь и разбитое стекло вокруг. Пока я собираюсь сделать язвительное замечание и накричать на него из-за того, что он порежет ноги, расхаживая по осколкам, Ноа подходит к раковине. За ним тянется кровавый след. Если бы кто-нибудь сейчас вошел в ванную, то наверняка искал бы здесь тело. Она чертовски похожа на место преступления.

Склонившись над раковиной, Ноа хватается руками за ее края. Он стискивает зубы, когда кусает нижнюю губу. Ноа смотрит в точку прямо перед собой, отказываясь обращать внимание на меня. Я знаю почему. Он злится, что все закончилось именно так. Как бы мы ни старались, что-то всегда нас разделяет.

А затем муж поднимает руку — ту самую руку, которую он порезал, разбив дверь душевой, и бьет по зеркалу, словно не может смотреть на свое отражение. От неожиданности я кричу:

— Ноа!

И начинаю задыхаться, когда замечаю, что теперь в порезах и запястье и пальцы. Отлично. Как раз то, что нам нужно. Он механик и серьезно облажался.

Ноа морщится.

— Одевайся, — рявкает он на меня и оборачивает полотенце вокруг своей руки. — Мне нужно наложить швы.

ГЛАВА 8

Ноа

Сучьи швы

(Мне противен вид крови. А прямо сейчас и всего остального)

Переступив через спящего в коридоре Севи, я спускаюсь вниз. На самом деле я спотыкаюсь, но мне повезло не упасть с лестницы. Строительный пистолет, который я оставил, прострелил бы мой член, будь в нем аккумулятор.

Мне бы этого не хотелось, но мысль неплохая.

Осмотрев на кухне руку, я очень пожалел о своем решении разбить зеркало. Почему я сделал это? Не так мне представлялось окончание сегодняшнего вечера, но когда вы женаты и у вас есть дети, то жизнь похожа на игру в русскую рулетку.

Я уже говорил вам, как сильно ненавижу кровь? На дух не переношу. При виде нее у меня кружится голова. Знаете, что еще хуже? Черт возьми, я не в силах ничего с этим поделать. Кроме того, рука, которая теперь представляет собой кровавое месиво из порезанной плоти, является рабочей, чтоб вы знали, так что ничего хорошего.

Когда я, раздраженная задница, оказываюсь внизу, то беру мобильный телефон со стойки и размышляю, кому можно позвонить, чтобы попросить присмотреть за детьми, пока Келли отвезет меня в отделение скорой помощи. Другого выхода нет. Даже если не было необходимости накладывать швы после того, как я разбил душевую, то после удара в зеркало мне они определенно нужны.

Келли спускается вниз, одетая в свои гребаные леггинсы, и следит за моей реакцией.

— Ты в порядке? — робко спрашивает она, а затем поглядывает на мой стоящий колом член, едва ли скрываемый джинсами.

Сначала я ничего не отвечаю. Ей бы не понравилось то, что я хочу сказать.

— Нет, не в порядке.

Я смотрю на нее: щеки покраснели, волосы торчат во все стороны. В этот момент меня переклинивает. Я больше не могу так. Не могу продолжать избегать того, что на самом деле происходит между нами, но мне также чертовски необходимо кончить. Вот единственное правильное решение. Делаю шаг к Келли. Она смотрит на меня, нахмурившись.

— Я не хотела… — она не успевает закончить предложение, так как рукой, обернутой полотенцем, я толкаю ее к кухонному островку.

О, перестаньте. Я не зол. Просто подождите.

Стянув ее леггинсы до лодыжек, я наклоняю жену над столешницей. Мне тяжело расстегивать свои джинсы одной рукой, но если вы полны отчаяния, то справитесь и с этим. Расположив член у входа в ее киску, я нажимаю на головку и жду возражений. Келли так дрожит, что мне становится понятно: возражений у нее нет. Одним рывком я вхожу в нее, прежде чем она успеет отказать. В тот момент, когда я оказываюсь внутри нее, Келли хватается за столешницу и стонет от удовольствия. Ее щека прижата к плитке, рот раскрыт в экстазе. Охренительно захватывающее зрелище.

Мы ничего не говорим. Если, конечно, не принять за разговор мое тяжелое дыхание и хрипы каждый раз, когда я вхожу в Келли, и ее тихие мольбы о том, чтобы я продолжал. Это неправильно, мы ведь не должны были заниматься сексом на нашей кухне, где дети могут легко нас обнаружить. Но, кажется, меня это сейчас не беспокоит.