Таинственное похищение - Иван Руж

Он засмеялся, вытянул руку к границе и добавил:

— Будешь вести меня в направлении, параллельном границе, а завтра или послезавтра свернем и по ней выйдем к Рудозему. Пошли! — и он, весело шлепнув мула по шее, начал быстро спускаться вниз, к потоку. Мул, не поднимая головы, скосил глаза, чтобы посмотреть, кто это его побеспокоил, помахал хвостом и, высунув язык, захватил зубами новую порцию травы.

«Что у него на уме? Почему он сразу не идет к границе? Отчего так долго нет наших?» — недоумевал паренек. Он оглянулся назад и внимательно осмотрел места, по которым они прошли, но не увидел никого. Затем дернул повод и потащил мула к пенистому потоку, подтачивавшему каменную грудь скалы, на которой они стояли.

Обедать они сели через час, устроившись прямо на берегу. Прохладная вода журчала у самых ног. Расседланный мул торопливо щипал траву. Над ним кружились, стараясь увернуться от ударов хвоста, мухи, залетевшие сюда неизвестно откуда. Геолог откусил порядочный кусок хлеба и принялся резать тоненькими ломтиками копченую колбасу. Он предложил колбасу своему проводнику. На срезанной гладкой поверхности соблазнительно поблескивали в лучах солнца белые крапинки жира. Паренек проглотил слюну, но отказался.

— Возьми! — настаивал геолог, пододвинув к нему несколько кружочков. — Знаешь ведь поговорку: дают — бери, а бьют — беги!

Паренек отсел в сторонку, порылся в своей торбе, вынул оттуда краюху хлеба и кусок домашнего овечьего сыра, набил рот и принялся медленно жевать. Есть ему не хотелось. Геолог же ел с аппетитом, как хорошо поработавший и проголодавшийся человек, который торопится восстановить силы, чтобы продолжить начатое дело. Он несколько раз предлагал пареньку колбасу и, так как рот его, был набит, издавал какой-то неопределенный звук, который должен был означать: «Хватит стесняться, бери и ешь!» Но паренек упорно отказывался, отрицательно мотая головой, Ему казалось, что стоит взять у геолога ломоть хлеба, и он потом не сможет поднять на него руку. В сердце не будет твердости, в руках — силы. К хлебу он испытывал благоговейное уважение, заложенное в нем дедами и прадедами, добывавшими себе пропитание непосильным трудом. Есть вместе, делиться с кем-нибудь куском хлеба значило для него связать себя с ним какими-то узами, а он не желал иметь ничего общего с человеком, которого, может быть, еще до того, как стемнеет, придется связать и передать властям. Он зачерпнул пригоршней воды из ручья, попил, проглотил последний кусок и аккуратно сложил остатки еды в торбу, потом оседлал мула, и когда геолог покончил с обедом, пристроил на седле его рюкзак.

— Ну и неподатливый же ты человек! — сказал геолог, пригнувшись и утоляя жажду прямо из ручья. — Сказал «нет» — и баста.

Паренек, не отвечая, взял повод, и они снова двинулись один за другим по каменистому руслу. Ярко блестели отполированные водой прибрежные камни, меж которыми кое-где пробивались мох и трава.

Медленно, очень медленно тянулось время. Паренек то и дело посматривал на небо, с нетерпением ожидая, когда стемнеет. Порой ему казалось, что солнце вообще не движется и что тени от скал после полудня не стали длиннее. На небе не было ни облачка. Поверх рюкзака сохла мокрая от пота клетчатая рубашка геолога. Он остался в одной майке, обнажив свои мускулистые руки и крепкую шею.

Паренек шел, не скинув с себя рубашки. Поглощенный слежкой за своим спутником, он совсем не чувствовал жары. Тут и там на нагретой солнцем земле застыли на припеке ящерицы. Заслышав звук шагов, они поднимали, свои маленькие головки и тревожно озирались, готовые при малейшей опасности юркнуть в ближайшую трещину. Извиваясь меж камней, прошуршала змея, несколько камешков сдвинулись с места, покатились и шлепнулись в воду. С высокой скалы, тяжело размахивая крыльями, снялся горный орел и взмыл высоко над их головами. Неожиданно выскочил заяц, глянул на них растерянно и помчался по крутизне большими скачками, прижав к голове длинные уши.

— Держи, у-у! — крикнул геолог пронзительно и свистнул. — В горах, наверное, полно дичи, а, Райчо? — обернулся он к пареньку, но тот молча приблизился, бросил повод и пристально посмотрел на геолога.

— Есть ли здесь дичь, спрашиваю? — повторил тот свой вопрос.

Паренек понял, что не может все время отмалчиваться, и неохотно ответил:

— Водится.

— А косули есть?

— Есть.

— Медведи?

— Встречаются.

— А ты встречал медведя?

— Случалось.

— И что? Он тебе ничего не сделал, а? Расскажи!

Геолог с живым интересом смотрел на своего проводника.

— Ничего не сделал. Прошел мимо.

— Как так — мимо?

— Так.

— А ты? Испугался и побежал?

— Я тоже прошел мимо.

Этот простой, лишенный всякого драматизма ответ вызвал на лице геолога разочарование. Но паренек внезапно оживился и начал рассказывать, придавал своим словам особый смысл.

— Здесь много медведей. Как увидят, что человек один, бросаются на него. В этих горах одному лучше не появляться. Задерут.

— А тебя-то как не задрали, Райчо?

Паренек немного смутился:

— Так я… был тогда не один…

— А ты сказал, что один.

— Двое нас было, тот шел позади…

— Когда зверя не трогаешь, он бежит от человека.

— Здешние медведи не бегут.

— Так ведь нас двое, а с мулом даже трое…

— И кабаны есть, — добавил паренек, поняв, что его сообщение о медведях не подействовало на геолога.

— И они такие же страшные, как медведи?

— Еще бы! Как увидят тебя одного, так и бросаются, клыками норовят кишки выпустить. Ты не знаешь здешних кабанов.

Говоря это, он напирал, главным образом, на слово  о д и н.

— Кабанам траву подавай и желуди, а мы все больше по скалам да по ущельям лазаем, — заметил геолог. Он перекинул за плечи сумку, чтобы она не мешала при ходьбе, и снова зашагал.

Тени, отбрасываемые высокими скалами, становились длиннее. Солнце склонилось к горизонту, небо на западе пламенело. Вдалеке синели мягкие очертания гор. После обеда геолог ни разу не спросил о границе, но паренек не мог успокоиться. Он гадал, удалось ли ему напугать геолога своими рассказами о медведях и кабанах, прислушивался, не раздадутся ли два выстрела из карабина, на возвышениях украдкой оглядывался назад, всматриваясь до боли в глазах, не покажутся ли там люди. А что, если они выйдут к Медвежьей реке не там, где надо? В этих горах не то что люди, поезд затеряется, как иголка в сене. Медвежья река — скалистая горная расселина — тонула далеко впереди в зареве заката. По ней хоть целый день иди, все равно конца не достигнешь. Беспокойство паренька росло. Горы стояли безмолвные и безлюдные.