Куда ворон костей не приносил - С. Бельский

Надо вам сказать, милостивые государи, что наука придает необыкновенную ценность последним людям любого цвета и сложения, где бы они ни жили. Наши черепа и скелеты ничего не стоят, — самое большее годятся для изучения анатомии. Но если бы я был последним Аррином, Омоком, Каттом или Тасманийцем, за мной охотились бы, как за чернобурой лисицей, и ни одна академия не задумалась бы заплатить за любую принадлежность моего платья больше золота, чем она весит, На международном аукционе, если бы такой был устроен, какойнибудь грязный бродяга, шляющийся по лесам и растерявший во мраке времен всех своих родственников, мог бы выручить за свой жалкий багаж, состоящий из костей, ремней и черепков, неизмеримо больше, чем можно получить за целый магазин,  набитый лучшею мебелью, коврами, хрусталем и бронзой.

Теперь вы понимаете, что за таким сокровищем, как последний человек любого народа, выгодно охотиться, не щадя никаких трудов и издержек. Я еще не упоминаю о славе, газетной шумихе, лекциях, докладах в ученых обществах и о всем прочем, что косвенно даст вам грязный фитиль, пропитанный жиром, редкий обломок древности, и его жалкая утварь, в которой заржавленная жестянка или сломанный нож представляют для их обладателя величайшую драгоценность из всех существовавших когда-либо на земле.

Миллеру был нужен такой зверь. Но где его достать? После долгих колебаний он открыл мне цель своих путешествий и просил помочь ему в поисках последнего человека.

За несколько месяцев до, нашей встречи, я искал золото на одном из безымянных левых притоках реки Зеи, и в тайге встретил семью бродячих инородцев, состоящую из четырех или пяти человек. Эти люди казались дикарями даже в сравнении с гиляками или камчадалами. Одетые в потёртые, облезлые меха, голодные и жадные, они напоминали одичавших кошек, заблудившихся в глубине леса. Люди эти называли себя Каттами, что на их языке значило „Владыки мира". Тогда я не обратил на них особенного внимания, и если еще помнил об этой встрече, то потому только, что „Владыки мира" с необыкновенной жадностью набрасывались на всякую пищу, какая бы она ни была. Для них годилось все; сырое мясо, рыба, соль, вакса, смазочное масло, свечи! Они съели фунт порошка для истребления насекомых и выпили все лекарства из нашей аптеки.

Накормить их досыта было невозможно! По крайней мере, когда в один воскресный день мой товарищ вздумал пожертвовать частью наших запасов, чтобы посмотреть сколько питательного вещества войдет в одного Катта, то этот интересный опыт не мог быть доведен до конца.

Катт, худой как карандаш, уселся на корточки под кедром и, блаженно вздыхая от счастья, съел мешок сухарей, банку варенья, 90 полбочонка сельдей и пять фунтов сахарного песка. Это было все, что мы могли ему предложить, но когда исчезла последняя горсть сахара, мой товарищ впал в ярость.— Он отдал „Владыке мира"бутылку прованского масла, банку с французской горчицей и мой резиновый плащ. Но тут уж я вмешался в дело и прекратил пиршество.

Можете мне не верить, но дикарь говорил, что он голоден, потому что не привык к „легкой пище", и желал бы съесть еще что-нибудь „тяжелое"!

Узнав, что люди, о которых я сейчас рассказывал, называли себя Каттами, Миллер пришел в восторг. Он даже не пытался скрыть от меня своей радости, как сделал бы на его месте всякий другой человек, с хорошими коммерческими способностями, и признался, что каждый Катт стоит в настоящее время на международном археологическом рынке трех Арринов, шести

Оммоков и восьми Тасманийцев.

Племя это с середины прошлого столетия, считали совершенно вымершим, но так как ученые подозревали, что

Катты были родственны ассирийцам и явились в Сибирь из страны соседней с Месопотамией, то даже я понял, какое огромное значение для науки имели последние отпрыски народа, заблудившегося в северных лесах и ушедшего в землю, как исчезает река в песках пустыни.

Миллер хотел, чтобы мы немедленно отправились в ту местность, где обитало это живое археологическое сокровище, но я желал предварительно охранить свои интересы и поставил ученому немцу некоторые условия.

— Милейший господин Миллер,— сказал я ему, договоримся до конца и заключим письменное соглашение. Я и вы образуем компанию, для разработки открытых мною последних остатков племени Каттов. Вы получите славу,— мне достанутся деньги. Оценим добросовестно каждого Катта, установим его рыночную стоимость. Уплатите мне рублями, франками, или марками, как вам угодно, и получите их в вашу полную собственность!

Немец заявил, что с меня будет довольно высокой чести участвовать в научных изысканиях такой необыкновенной важности, и что он со своей стороны может предложить мне только оплату путевых расходов.

Я поблагодарил и отказался, предупредив Миллера, что он сам, или все археологи вместе только напрасно потеряли бы время на поиски вымирающего племени.— Оно поместилось так хорошо, что только слепой случай мог навести на его следы.

Тогда Миллер пошел на уступки и предложил мне самому определить цену Катта. Но в этом то и заключалась главная трудность!

Я в своей жизни покупал и продавал много различных вещей, но как определить настоящую цену последнего человека? Я боялся продешевить и всеми способами старался выпытать у Миллера справочную цену на такого рода товары. Но ученый, когда дело дошло до денег, насторожился и упорно отказывался от всяких разговоров о стоимости древнего человека. Наконец я остановился на следующем, по-моему совершенно справедливом, способе расценки.

Дело шло о продаже древности, имеющей по самому скромному подсчету три тысячи лет. Каждый наличный Катт являлся продуктом тридцативековой культуры, и стоил он по крайней мере столько, во что обошлось бы его содержание в течение всего этого времени. Считая самое меньшее по двести рублей в год, выходила очень почтенная сумма в шестьсот тысяч рублей за каждого! Если принять во внимание обжорство Каттов, то надо признать цифру эту очень умеренной, но к моему удивлению Миллер на отрез отказался вести переговоры, основанные на такого рода расчетах.

Он сказал только, что последние люди никогда еще не продавались по таким высоким ценам, и что с моей стороны было бы благоразумнее получить несколько сот рублей за черепа, костяные ножи, посуду и прочий хлам, чем ничего не получить!

Но я отлично видел, что хитрый немец желает чужими руками загребать жар и набить себе карман за счет таких сибирских простаков, каким был я и эти древние чучела, не подозревавшие о колоссальной стоимости своей жалкой утвари.

Катты принадлежали нам, русским, и я не мог за дешевую цену допустить расхищение национального богатства, да еще быть пособником немецкого пройдохи! Пусть заплатит! хорошо заплатит! тогда другое дело. Но кто же согласился ограбить родную землю за путевые издержки.

Когда Миллер еще раз заговорил о больших расходах на путешествие в Сибирь; жаловался на бедность и скупость ученых учреждений; насчитывал в рублях и копейках, в марках и пфеннигах, предстоящие расходы, цену провизии, лодки, упаковочных материалов, у меня явилась новая мысль.

— Хорошо!— сказал я. Пусть будет по вашему,— вы оплатите путевые расходы и дело с концом!

Не знаю как благодарить вас. Наука нуж дается в бескорыстных работниках и ваш труд, ваше великодушное содействие...

— Подождите!

Вы или ваша академия оплатите путешествие, это решено! но только не наше с вами, а всех этих Каттов, целого народа, каким он был две тысячи лет тому назад, когда двигался из Месопотамии на далекий север. Скажем для ровного счета, что их было тогда сто тысяч душ, включая сюда и грудных младенцев. Это немного, но я вам сделаю еще одну уступку.— Расстояние от Евфрата до Амура, мы определим по прямой линии, как летает птица, хотя конечно первобытные люди должны были колесить, блуждать взад и вперед, потому что сами не знали, куда идут. В этом пункте вы меня не собьете, господин

Миллер, со всей вашей ученостью!— Древние народы никогда не знали, куда они идут, когда и куда придут. Путеводителей тогда еще не было. Думаю, что мое предложение покажется вам вполне справедливым.— Если вы хотите получить последних людей у нас в России,— берите их! Берите, но по крайней мере заплатите за транспорт, возместите стоимость трудов и лишений, которые потрачены были первобытной ордой для того, чтобы достигнуть места, где их возьмет ваша академия.

— Вы с ума сошли!— сказал Миллер. Не надо мне Каттов. Я отказываюсь от вашего предложения.

Скажите, что мне оставалось делать? Все козыри в этой игре были на руках у немца. Я начал опускать цену и наконец мы заключили вот это условие.

Крымзов достал из бокового кармана истрепанную четвертушку бумаги и прочитал.

„Мы, нижеподписавшиеся, доктор философии Иоганн