У меня есть твое фото (СИ) - Карвер Крис

* * *

Майков не выходил из мастерской больше суток за исключением быстрых походов в туалет и обратно. Аня за это время прошла все стадии от злости до отчаяния и паники.

Она ничего не понимала. Вернувшись домой, они целовались, потом разошлись по своим комнатам (следует сказать пару слов о том, как долго Аня не могла заснуть, но парой слов здесь не ограничишься), а утром Игорь заперся в студии и не выходил на контакт.

Сначала Аня демонстративно не ходила в ту часть дома и всячески пыталась создавать на лице непринужденность и равнодушие, услышав даже малейший скрип половиц. Но это были всего лишь звуки дома, а Игорь же продолжал сидеть в своем маленьком мире, не впуская ее в него и не выходя. Она пару раз подходила и стучала в запертую дверь, но слышала в ответ лишь тишину.

Позже пришла злость и даже ярость. Она казалась себе грязной, ведь его руки блуждали по ее телу, его губы исследовали ее рот, а сейчас он поступал с ней так. Аня не знала, в чем провинилась, что сделала не так. Ей хотелось от отчаяния грызть ногти, но их не было, потому что она всегда срезала их под корень.

— Нагадь ему в тапки, — сказала Аня Бусе, но тот демонстративно повернулся к ней задом. И когда только этот жук Майков успел влюбить в себя ее кота?

Наступила ночь, и Аня больше не могла выносить этой тишины.

Ей нужны были ответы, хотя бы малейшие. Если ему противно, если он не хочет больше видеть ее — пусть скажет это в глаза.

— Игорь, нужно поговорить, — стучать пришлось громко. Можно было подумать, что Игоря вообще не было в мастерской, если бы свет не просачивался в щель под дверью и иногда не появлялась тень от ног. — Открой мне, я тебе не игрушка!

От обиды горело лицо, слезы собирались в уголках глаз. Аня промокнула глаза рукавом — не хватало еще показать ему свою слабость.

Молчание. Долгое и тягучее, как жвачка. Ане хотелось кричать и топать ногами по полу.

— Игорь!

— Уходи.

Он сказал это тихо, но она услышала. Сердце на секунду остановилось, а потом заколотилось с такой силой, будто хотело проломить ей ребра.

— Мне уйти совсем?

— Пожалуйста, сейчас уйди. Мы поговорим, но не сегодня, прошу.

И… Ей стало нехорошо от того, как звучал его голос. Он был каким-то болезненным, словно его долго и безутешно били, словно выкачивали душу через удары.

— Игорь, — уткнулась лбом в дверь, осторожно опустила ладонь на холодную поверхность. — Что-то случилось? Это моя вина?

Он молчал долго. Аня уже отчаялась услышать ответ. Рыдание рвалось из груди, и ей хотелось быстрее убежать наверх, чтобы как следует проплакаться.

Она услышала шаги. Надежда вдруг вцепилась в горло — вдруг он выйдет, вдруг что-нибудь объяснит сейчас?

Игорь подошел к двери. Аня была уверена — он дублирует ее движения: кладет ладонь на дверь, касается поверхности лбом. Она могла чувствовать его энергетику сквозь этот кусок дерева, и ей не нравилось его состояние. Будто, если он сейчас повернет ключ в замке и появится перед ней — Аня его не узнает. Будто он будет лишен какой-то части себя.

Было удивительно, как она научилась чувствовать его за такое короткое время. Она была готова поклясться, что сегодня его рисунки другие, и он не выпачкался в краске с головы до ног.

— Ты ни в чем не виновата, — сказал он все тем же потерянным голосом.

— Тогда что с тобой?

«Что с тобой, почему все случилось так быстро, что я даже не успела задержать воздух в легких?»

— Ты прекрасна, Аня, ты знаешь? — его слова больно били в сердце. — Но сейчас мне нужно побыть одному.

Она ушла, больше не трогая его.

До поздней ночи Аня лежала на кровати, глядя в потолок. Ее разъедало от желания понять, узнать больше, посмотреть ему в глаза и удостовериться, что он будет в порядке. Она всегда все портила, и сейчас ей нужно было знать — это не она, теперь это не ее вина.

* * *

— Я чувствую себя странно, — Эрик откинул волосы со лба. Аня закончила устанавливать камеру на штатив и подошла, чтобы еще пару раз провести кисточкой по его носу и щекам. Сам себе фотограф — сам себе визажист. И куда только люди смотрят, такой талант пропадает? — Меня впервые снимает профессионал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Если бы я была профессионалом, то не работала бы уборщицей и не жила бы у своего работодателя по его доброте душевной.

— Насчет доброты я бы поспорил…

— Эрик.

Он закатил глаза, но подначивать ее Игорем дальше не стал. Для нее вообще вся эта тема была неловкой, а когда они говорили об этом с Эриком — тем более. Она не могла разобраться с тем, какие чувства в ней вызывает Эрик. Она восхищалась им: его красотой, его силой и любовью к жизни, но еще она чувствовала, как натягиваются нити между ними, преимущественно — с его стороны, и эта тяга пугала. Нельзя испытывать чувства к двум людям сразу.

Они встретились взглядами. Каждый раз, когда Аня смотрела Эрику в глаза — ее ноги немного подкашивались. Уникальные глаза, безнадежно красивые, они заставляли кончики пальцев зудеть от желания запечатлеть эту красоту на фото, составить целый альбом снимков, посвещенных этим глазам. Этому лицу.

— Просто расслабься, я скажу, что ты должен делать.

— Есть, босс.

Кто бы мог подумать, что находящийся в глубокой стадии ремонта книжный магазин усопшей бабушки Эрика станет такой хорошей площадкой для фотоснимков? Здесь было идеальное освещение, и Ане понадобилась лишь часть осветительных приборов, которые она взяла в прокате. Эрика любил свет. Эрика любила камера, его лицо было создано для того, чтобы его снимать, и у Ани вызывало недоумение, почему он до сих пор не пробовал себя в этой сфере.

— Подними руку, — щелчок за щелчком Аня делала кадры. — Дотронься запястьем до своего подбородка. Легче. Отлично, вот так. Застынь. Не двигайся. Теперь поверни голову, посмотри на меня, в камеру. Так. Не щурься, покажи мне свои глаза. О, Боже, как красиво. Ты великолепен.

Игорь был не единственным, кто терял себя, занимаясь любимым делом. Аня тоже теряла себя, а сейчас — особенно. У нее никогда прежде не было такой модели. Эрик умел слушать ее и охотно делал так, как она говорила, и все, что удавалось создать с ним — это наполняло Аню возбуждением и азартом. Каждый кадр был шагом вперед, каждый взгляд Эрика — магнитом, к которому Аня тянулась, как к музе, как к вдохновению, как к источнику неиссякаемой творческой энергии.

— Я должна признаться, — солнце почти полностью село, Аня сидела на подоконнике напротив Эрика и уплетала за обе щеки купленный за углом дешевый сэндвич.

Эрик прожевал кусок от своего и поднял на нее глаза. И снова. Каждый раз эти глаза заставляли ее задыхаться.

— Мне страшно.

Аня засмеялась.

— В моем признании нет ничего страшного! Я хотела сказать, что никогда еще фотография не приносила мне такого удовольствия. Спасибо тебе.

Она посмотрела на свои руки. Откуда-то взялось смущение — говорить человеку комплименты в процессе работы легко, а вот за камерой, без надлежащего настроя и освещения, особенно если этот человек — парень, который так сильно тебя вдохновляет… Это сложно.

Внезапно пришла мысль, что ей не хочется возвращаться домой. Когда она уходила, Игорь все еще был в мастерской, и это беспокоило ее, но быть там, знать, что с ним что-то не то, но не иметь возможности помочь — от этого можно сойти с ума.

— Это тебе спасибо, — Эрик протянул руку, будто хотел достать до ее щеки и погладить ее, но потом вдруг одернул и схватился за ручку своего кресла так крепко, что побелели костяшки пальцев.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})* * *

Знаете это ощущение, когда вас затягивает чернота все глубже и глубже? Как в болото. Затягивает, и вы задыхаетесь, не в силах сделать и вдоха.

Игорь боролся с этой чернотой каждый год, но в этот раз она была сильнее, и все началось р а н ь ш е. Еще три дня впереди, и так не должно было быть, но почему-то происходило. Он не слышал звуков. Не понимал, когда заканчивался день и когда начиналась ночь. Он не мог разобрать смысла картин, которые рисовал, будто это не его рука водила углем по бумаге, не его идеи выплескивались на холст.