Огненные стрелы - М. Георгиева

Разведчик слегка усмехнулся.

— Большое значение. — И, стараясь сохранить спокойствие, продолжал задавать вопросы:

— Бывают ли такие дни, когда цех не работает?

— Да, конечно, по праздникам, — ответил директор.

— Да к чему этот вопрос? — проворчал себе под нос секретарь.

— Посмотрите, на снимке нет никаких людей, — заметил лейтенант. — Это показывает…

— Да, — нервно прервал его секретарь. — Снято в выходной день, когда завод не работал.

— Задача в том, чтобы определить, какой именно был этот день. Разрешить такой вопрос можно только здесь, у вас.

— Мы постараемся вам помочь, — любезно вставил секретарь. — Но как?

— В году столько праздничных дней! — воскликнул директор.

— Но по убранству помещения можно приблизительно определить, — заметил лейтенант.

Партийный секретарь и директор переглянулись. Многолетняя совместная работа научила их понимать друг друга с одного взгляда. Этот хлопец, присланный из Софии, начинал им нравиться. «Знает толк в своем деле», — говорили их глаза.

Директор нагнулся и долго разглядывал снимок в лупу. Потом поднял голову и молча подал лупу партийному секретарю.

Тот тоже сосредоточенно рассмотрел фотографию.

— Убранство ко дню Советской Армии, — сказал директор.

— В нынешнем году, — дополнил секретарь. Оба разглядели подробности убранства, им удалось прочитать лозунг, висевший на стене цеха:

«Слава Советской Армии — освободительнице народов!»

— Можно ли определить, когда именно повесили лозунги и когда их убрали?

Директор взглянул на партийного секретаря.

— Помнится, что повешены они были за два или три дня до 23 февраля. Но когда их сняли — труднее сказать.

Партийный секретарь задумался. Тик на правой его щеке усилился.

— Может быть, комсорг цеха поможет? — неуверенно сказал он.

Директор поднял телефонную трубку и велел позвать руководителя цеховой молодежи.

Косев внезапно задал еще один вопрос.

— А как ведется учет в проходной?

— Обыкновенные корешки бланков пропусков, — с некоторым удивлением объяснил директор.

— Нет, не в том дело, я хочу спросить: аккуратно ли ведется учет?

— Да, думаю, все в порядке, недавно я делал проверку.

— Можно посмотреть пропуска с начала нынешнего года, а также и за весь прошлый год?

— А зачем вам старые пропуска? — вмешался партийный секретарь. — Неужели…

— Никто не должен узнать, что происходит проверка посетителей, бывших на заводе.

Директор отдал новое распоряжение — принести пропуска из проходной.

В тот же момент раздался стук в дверь. Вошел высокий, худой человек, с умным, спокойным лицом: комсорг механического цеха.

— Петров, — спросил партийный секретарь, — какие лозунги висят сейчас в цехе?

— К Международному женскому дню.

— Так, а перед этим какие висели?

— Ко дню Советской Армии.

— Помните вы, когда их повесили?

— Отлично помню. Начали украшать цех в субботу, перед праздником, а кончили в воскресенье.

— Не ошибаетесь?

— Нет, хорошо помню, нас была целая группа комсомольцев. По окончании мы все вместе пошли на вечеринку.

— Спасибо, Петров. Мне кое-что надо было проверить.

Когда Петров вышел, директор повернулся к календарю, висевшему за его спиной.

— Суббота, о которой он говорил, приходится на 21 февраля, — заметил лейтенант.

— Что отсюда следует? — спросил директор.

— То, что снимок сделан 22-го или 23-го. Я не считаю 21-ое, потому что тогда в цехе были люди.

Косев вынул из кармана маленькую записную книжку. Порылся в ней и прибавил.

— У меня есть основания предполагать, что фотография снята 22-го февраля.

— Какие основания? — полюбопытствовал директор.

— Я навел справки в метеорологической службе аэропорта. 23-го февраля день был облачный, а 22-го — солнечный. По фотографии видно, что она снята при солнечном освещении. Поэтому я исключаю 23 февраля.

— Остается еще установить и час, когда сделан снимок, — заметил директор. В его голосе шутка смешивалась с нотками искреннего уважения к молодому разведчику.

— Это мы сейчас сделаем. Нельзя ли, товарищ директор, пройти на самое место?

Они зашагали втроем по узкой дорожке цеха между колоннами.

Косеву казалось, будто он уже много раз бывал в этом помещении, так он его изучил по фотографии.

У одного станка лейтенант остановился. На этом станке работал комсорг.

— Петров, — обратился к нему Косев, — вы работаете лицом к солнцу. Вам не мешает, когда свет бьет в глаза?

— Пока еще нет, — отвечал юноша, — даже приятно.

— А замечали вы, в котором часу лучи падают на переднюю бабку вашего станка?

— После полудня, часам к трем.

— Всегда?

— Да, почти всегда. Конечно, если день солнечный.

— Недавно в окне возле вас стекло было разбито?

— Нет, не так недавно, недели 2—3 назад.

— Как у вас обстоит с нормой?

Юноша улыбнулся и поглядел на партийного секретаря. Тот ответил вместо него:

— Обыкновенно 150 процентов!

Попрощавшись с Петровым, Косев двинулся дальше, в глубь зала.

Когда они вернулись в директорский кабинет, там на столе лежала груда корешков и две переплетенных тетрадки — документы проходной.

— Ну как? — не утерпел партийный секретарь.

— Снимок сделан около двух часов дня, — ответил лейтенант.

Директор поджал губы, но в выражении его лица не было ни недоверия, ни иронии. Он спросил:

— Как вам удалось это установить?

Косев опять показал ему фотографию.

— Вот, посмотрите, светлое пятно на передней бабке станка. Это от солнца. А вот это темное пятно — тень от разбитого окна, временно завешенного бумагой или картоном. Остальное вы сами видели в цехе.

Лейтенант взял со стола бумаги проходной и начал рассматривать корешки выданных пропусков. На каждом было аккуратно отмечено, в котором часу посетитель вошел на завод и когда вышел.

Косев отложил в сторону февральскую книжку пропусков.

— Эту я должен взять с собой, — сказал он сухо официальным тоном. — А остальные подержите у себя, пока я не сообщу, что их можно вернуть в проходную.

Из книжки, задержанной Косевым, ясно было, что 22 февраля выдан только один пропуск — группе в 30 человек с завода № 36. Руководителем группы был инженер Михайлов. Группа вошла на завод сельскохозяйственных машин в 13.00 ч. и вышла в 17.00.

ЧТО-ТО УПУЩЕНО

Подполковник Огнянов удобнее уселся в глубоком кожаном кресле и зажмурил глаза. Веки его нервно подрагивали, мускулы лица были напряжены, челюсти стиснуты, желваки играли на щеках.

На круглом столике посреди его кабинета были разложены вещи, привезенные Везневым после осмотра двух сбитых самолетов: переносный радиопередатчик, пистолет, патроны, пара тяжелых туристских ботинок, две круглые металлические коробки, портсигар, карманный ножик в чехле, гребешок, пачка банкнот, записная книжка, карандаш, карта, маленькая алюминиевая рамка, носовой платок.

Везнев, сидевший против подполковника, внимательно скоблил ножиком уголок фотокарточки на паспорте, привезенном вместе с другими вещами.

— Готово, — тихо произнес он и отложил в сторону ножик.

Подполковник открыл глаза, взял паспорт и осмотрел соскобленный угол фотокарточки.

— Ну что ж, — проговорил он будто про себя, — именно так, как мы и предполагали.

— Да, товарищ подполковник, паспорт не фальшивый. Сменен только портрет. Это паспорт человека в штатском, убитого при падении самолета. В этом я уверен.

— Итак?

— Итак, нет смысла вести поиски на основании данных паспорта. Это чужой паспорт.

— В этом я и не сомневался. Убитый был человек… аккуратный. Гребешок у него в футляре, ножичек в чехле и паспорт в чехле, но сам паспорт грязный, потрепанный. Его долгое время носил кто-то другой. Паспорт истрепан не убитым, а настоящим его владельцем.

Подполковник подошел к окну, невидящими глазами посмотрел на улицу, на играющих там детей и задумчиво сказал:

— Материалов у нас, конечно, немало, но все-таки мы не можем определить, с какой целью послан был сюда этот человек: только в качестве курьера или…

— Только как курьер, товарищ подполковник.

— Вы опять за свое! А какие у вас доказательства?

— Прежде всего снаряжение, отсутствие фотоаппарата.

— Вы кое-что упускаете из виду, Везнев.

— Упускаю? Нет! В этих коробочках, — Везнев протянул одну из металлических коробочек, найденных в каблуке тяжелых ботинок, — 36 катушек пленки для микрофотоаппарата. А где сам аппарат? Нет его! Я очень внимательно искал…

— В вашем рассуждении есть принципиальная ошибка.

— Какая именно?

— Вы слишком поспешно делаете вывод, что аппарата нет, потому что не нашли его. А может быть, он все-таки существовал.