Кондор улетает - Шерли Грау

Только конец этот наступил раньше, чем он предполагал. И ему пришлось пересмотреть свои планы.

Он уже привык жить с кем-то рядом, привык к тому, что не одинок. Теперь ему было нужно, чтобы вечером кто-то ждал его с ужином, чтобы кто-то сидел с ним после ужина в гостиной, — пока он дремлет или читает газету. В собеседнике он не нуждался, но хотел видеть перед собой кого-то, когда поднимал голову от тарелки или отрывался от газеты.

А потому он решил отступить от своего плана и жениться. Теперь, не ожидая намеченного срока.

За те годы, пока с ним жила мать, его отношение к женщинам изменилось. Он уже не нуждался в их болтовне, как в фоне для своих мыслей. Ему уже не нужна была их дружба, но была нужна их близость. Он хранил список семи-восьми женщин и поочередно навещал их, оставаясь не дольше, чем было совершенно необходимо.

Но в жены ни одна из них не годилась. Он жалел, что в свое время не знакомился с теми приличными девушками, которых подыскивала для него мать… Он испытал легкий укол совести — она бы так обрадовалась, а теперь он даже не знает их фамилий. Но идти наводить справки в Южноамериканской миссионерской женской лиге он не собирался.

Он сказал Ламотте:

— Составь список всех, с кем я веду дела, пометь, у кого есть взрослые дочери.

— Дочери?

Оливер кивнул и, подумав, спросил:

— Как ты познакомился со своей женой?

По лицу Ламотты скользнула улыбка:

— Мы с ней из одного приюта.

— Мне тоже надо жениться, — с досадой сказал Оливер. — И я берусь за это так.

Оливер обнаружил, что люди очень рады ему помочь — он был завидным женихом, преуспевающим дельцом. Он принимал приглашения на воскресные обеды и субботние музыкальные вечера, ездил верхом, участвовал в пикниках, научился танцевать. Присматривался, тщательно прикидывал. И через полгода остановил свой выбор на высокой блондинке, которая играла на органе в епископальной церкви св. Матфея.

— Благодарю вас, — сказала она, — но я не собираюсь выходить замуж. По крайней мере сейчас.

Он был удивлен и шокирован:

— Почему?

— Осенью я еду в Сент-Луис учиться в консерватории. По-моему, я вам говорила.

— Но ведь никто не принуждает вас поступать в консерваторию, — сказал Оливер, искренне стараясь понять. — Вы можете и не ездить.

— Я сама так хочу. Вы не представляете, как это важно — учиться у настоящих мастеров. Я мечтала об этом еще девочкой, строила планы…

Ему не верилось, что у других тоже могут быть планы.

— Я уже не так молод, чтобы ждать.

— Об этом и речи быть не может.

Он рано вернулся домой, озадаченный и обиженный. Несколько недель ждал, надеясь, что она одумается. Но она не одумалась.

Он нашел себе другую невесту — невысокую, тоненькую, темноволосую и черноглазую девушку, которую звали Стефани Мария д’Альфонсо. Она проучилась один семестр в колледже Софи Ньюком, не захотела туда вернуться и сидела теперь дома, вышивая скатерти, салфетки, белье — свое будущее приданое. Тихая, кроткая семнадцатилетняя девушка, единственная дочь в семье, она не любила ни танцев, ни вечеринок, предпочитая проводить время за книгой в качалке на веранде. Ее отец был городским судьей, дядя — преуспевающим игроком, еще один родственник успешно занимался торговлей фруктами, а старший брат извлекал большие прибыли из джутовой фабрики.

Хорошая семья, решил Оливер, с ней стоит породниться.

Сначала Стефани д’Альфонсо растерялась. Он казался ей странным и чужим.

— Вы не думаете, что я слишком молода для вас? — робко спросила она. — Я хочу сказать… найдете вы во мне то, что ищете?

Оливер искренне удивился.

— Что я в вас ищу? — Его вдруг осенила догадка. — Вы имеете в виду хозяйство? Но ведь ваша мать научит вас, как вести дом.

— Нет-нет, — сказала она. — Дом я сумею вести.

— Тогда что же? У вас будет прислуга. Столько слуг, сколько вам понадобится.

— Нет, — сказала она. — Не то. — Что-то неясное, не облекающееся в слова, в мысли. Смутная тень. — Мне всего семнадцать, и должно же быть что-то, кроме мужчины, которого два месяца назад я даже не знала…

Ее мать сказала со слезами:

— Тебе следовало бы на коленях благодарить Пресвятую Деву за такого прекрасного мужа.

А отец сказал сердито:

— Он даст тебе все, чего ты захочешь, — больше, чем ты можешь мечтать.

Смутная тень, омрачившая ее мысли, побледнела. Стефани д’Альфонсо решила, что любит этого высокого светловолосого человека. В ее обручальном кольце блестел круглый бриллиант, величиной с ноготь на ее большом пальце.

Они обвенчались в полдень в одну из августовских суббот в церкви св. Розы. (Оливер виновато подумал, что его мать, наверное, наотрез отказалась бы пойти туда.) Венчал их двоюродный дед Стефани, а служками были ее двоюродные братья. Невесту сопровождало восемь подружек — все ее родственницы. Маленький кузен нес кольца, но в последнюю минуту он заупрямился, и его пришлось увести.

Они отправились в двухдневное свадебное путешествие в Абита-Спрингс — Оливер не хотел надолго оставлять дела.

Прошло несколько месяцев, и Оливеру стало ясно, что он заключил необыкновенно выгодную сделку, что его жена — замечательная женщина. Она оказалась прекрасной хозяйкой. Равнодушный к еде Оливер вдруг заметил, что с удовольствием садится за стол. Понравилось ему и то, как она заново обставила дом, который он купил для матери, — комнаты стали светлее и удобнее. Он все больше и больше гордился ею. В семнадцать лет она была серьезна, как тридцатилетняя женщина. Серьезна, но общительна. В доме постоянно было полно гостей, и они никогда не обедали одни. Оливер, не знавший, что такое друзья и знакомые, оказался теперь членом давно сложившегося мирка. Дом пустел только по воскресеньям, в часы утренней мессы. Оливер в церковь не ходил; Стефани никогда его об этом не просила. Иногда он оставался дома, покуривая в тишине свои лучшие сигары. А иногда проводил все утро в конторе, положив ноги на запыленный облупившийся письменный стол.

Он был счастлив. Поздно вечером, когда они раздевались, чтобы лечь спать, он ощущал глубочайшее удовлетворение — как смутную дымку в воздухе, как туман, стирающий грани предметов, мягко соединяющий их в единое целое.

В первый же год она забеременела.

Теперь, в глубокой старости, когда только движение мысли придавало окраску его дням, он обнаружил, что почти не помнит ее — Стефани Марию д’Альфонсо, которая одиннадцать лет была его женой и родила ему пятерых детей.

А ведь он помнил множество людей, с которыми почти не был знаком. Их лица вдруг всплывали у него перед глазами, когда он меньше всего этого ждал. Например… как его? А! Сайя, Винсент Сайя, шестьдесят лет назад он торговал спиртными напитками. Худое смуглое лицо, растущая плешь. Оливер подумал: «Я же видел этого человека не больше трех-четырех раз, и то по нескольку минут. Но я его помню».

Помнил он и других. Манцини, своего первого компаньона, который умер пятьдесят лет назад. И много безымянных людей, десятки их, оставшихся в памяти после одной-единственной встречи. Вроде того мальчика, который как-то зашел в казино во Френсискен-Пойнт. Высокий мальчик, который играл в кости, держался спокойно и вежливо, пришел один раз и больше никогда в казино не появлялся. Зачем помнить его лицо? Старуха, которая каждое воскресенье шла к мессе мимо их дома на Керлерек-стрит. Чистильщик сапог в парикмахерской, которого взяли в армию в первую мировую войну. Китаец, который стирал ему рубашки, когда он только поселился в Новом Орлеане.

Всех этих людей он помнил, а свою молодую жену — нет.

Он был тогда очень занят. Дела у него шли как нельзя лучше. Года через два после того, как он женился, в Сараево началась европейская война. Он подумал, взвесил — и его фабрика приготовилась выпускать гимнастерки для американских солдат. Он получал большие заказы, приносившие огромные прибыли… Морис Ламотта только восхищенно кивал. После войны, когда был введен сухой закон, Оливер снова рискнул: он стал бутлегером.

Все началось с его верфи. Он купил эту небольшую верфь милях в двух от города еще во время войны. Я не нажил на ней ни гроша, думал он, но, благодарение богу, я ее не продал. В течение многих лет «верфь Тибодо», как ее называли, изготовляла рыбачьи лодки, а иногда и люгеры для ловли креветок. Старик Тибодо, мастер своего дела, еще работал там. Вместе с ним Оливер придумал лодку особой конструкции.

Когда эта лодка была наконец спущена, Оливер сказал:

— Начинайте строить вторую.

Эти лодки идеально подходили для его цели: довольно большие, с малой осадкой, открытые, если не считать крохотной рулевой рубки. Они были прочны и очень быстроходны.

Внезапно верфь стала приносить большую прибыль. Неизвестные джентльмены заказывали все новые и новые лодки.