Философские обрывы - Иустин Челийский

ориентируется своей мыслью; ею измеряет все и оценивает, ею, которая и для него самого невидима. Насколько же тогда естественнее и логичнее ориентироваться с ее помощью и в мире духовных реальностей и духовных ценностей. Человек мыслью связан не только с миром видимых, вещественных реальностей, но и с миром реальностей духовных. Даже крайние сенсуалисты[29] в гносеологии не могут этого отрицать. Они должны признать: человеческий дух – это чудотворная лаборатория, в которой чувственные впечатления непостижимым образом превращаются в мысли.

Серьезный наблюдатель мира, с какой бы стороны ни приступил он к вещественным или духовным реальностям, должен ощутить присутствие бесконечной таинственности во всех явлениях. Это – дань, которую каждый мыслитель платит загадочной мистерии мира. Нет сомнения, что правильная ориентация человека в этом загадочном мире зависит от духа, которым человек ориентируется, или, точнее: от природы этого духа. А свою природу дух человеческий выказывает и обнаруживает через опыт, обретаемый в своей деятельности. Из всего этого опыта вырастает тяга человеческого духа к бесконечности во всех выражениях: в знании, в жизни, в существовании.

Человеческий дух неутомимо стремится к бесконечному знанию, к бесконечной жизни, к бесконечному бытию. А через все это он жаждет одного: преодолеть временность, конечность, ограниченность и сделать возможным и обрести нетление, бесконечность, безграничность. Во всех культурах и цивилизациях, в конечном счете, все муки духа человеческого сливаются в одно гигантское усилие: преодолеть смерть и смертность и обрести бессмертие и вечную жизнь, обрести любой ценой.

Но разве не побуждает нас все это спросить: откуда у духа человеческого это стремление и тяготение к бесконечности во всех направлениях? Что гонит человеческую мысль от проблемы к проблеме, от бесконечности к бесконечности? Допустим, что это стремление к бесконечности может навязать себя человеку слабому, но тогда откуда оно у самых независимых мыслителей? Более того, у них оно разработано в наисложнейшую проблематику. Все это обнаруживает, что стремление к бесконечности исходит из самой природы человеческого духа. Природа самого разума стремится к бесконечному знанию, природа самого чувства стремится к бесконечности чувства, природа самой жизни стремится к бесконечной жизни. Весь дух человеческий – и через сознание, и через чувство, и через волю, и через жизнь – хочет быть бесконечным, а это означает – бессмертным. Голод по бесконечности, голод по бессмертию есть исконный, метафизический голод человеческого духа. Он гнал дух человеческий к бесконечности и бессмертию через многочисленные религии, философии, науки, муки и подвиги. Одним словом: дух человеческий хочет бесконечности, хочет бессмертия – любой ценой и в каком бы то ни было облике.

Очевидно, что это стремление к бесконечности не могла внушить человеку вещественная природа, поскольку сама она ограниченна и не имеет в себе этого стремления. Столь же очевидно, что его не могло внушить духу человеческому также и тело человеческое, поскольку оно само ограниченно. В качестве единственного логического выхода остается предположение: человеческое стремление к бесконечности, к бессмертию исходит из самой сущности человеческого духа. Созданный по образу Божию, человек – весь в этом стремлении. Ибо богообразие и есть в человеческом существе то, что стремится к бесконечным Божиим истинам во всех мирах. Имманентное человеческому духу, это богообразие побуждает человека богоустремленно напрягаться и тянуться ко всем Божиим бесконечностям.

Для богообразной души естественно стремиться к Богу как своему оригиналу. Это не априорное, а совершенно апостериорное[30] заключение, ибо весь опыт человеческого рода свидетельствует об этом мощном и таинственном стремлении человеческого духа к бесконечности, к бессмертию, к вечной жизни, будь то в этом или в ином мире. Опираясь на всеобщий опыт рода человеческого и сводя человека к его основным элементам, к праэлементам, мы обязательно натолкнемся на это стремление к бессмертию как на самый основной элемент, на котором основан и из которого онтологически состоит весь человек.

Создавая человека по образу своему, Бог тем самым разлил по его существу стремление к божественной бесконечности жизни, к божественной бесконечности сознания, к божественной бесконечности совершенства. Потому-то это неутолимо алчное стремление человеческого существа не может полностью удовлетвориться и насытиться ничем, кроме Бога. Объявляя божественное совершенство в качестве главной цели человеческого существования в мире: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5:48), Господь Христос ответил на основное желание и потребность богообразного и богоустремленного человеческого существа.

Богообразие человеческой природы имеет свой онтологический и телеологический смысл: онтологический, ибо в нем дана сущность человеческого существа; телеологический, ибо в нем определена человеку цель жизни – Бог со всеми своими божественными совершенствами. Богообразие есть сущность человеческого существа, на которой и по которой человек устрояет и выстраивает себя в этом мире. В самом деле: в человеческом существе Бог есть первое, а человек – второе; другими словами: человек создан как потенциально богочеловеческое существо, задача которого, следуя богообразной душе, во всем уподобить себя Богу и так действительно соделать себя богочеловеческим существом, т. е. существом, в котором человек идеально соединен с Богом и живет Его божественными, бесконечными совершенствами. Но вместо того, чтобы богообразием души пронизать всю свою эмпирическую жизнь, человек отделил свой дух от всего Божиего в себе и отправился в путь сквозь таинства этого мира без Бога, т. е. без своего естественного путеводителя. И натолкнулся в этом мире на непреодолимые пропасти и жуткие расселины.

В сущности своей, падение человека состояло в том, что человек восстал против богообразного устройства своего существа, отверг Бога и Божие и свел себя к чистому веществу, к чистому человеку. Первым бунтом против Бога человек смог до некоторой степени исторгнуть Бога из себя, из своего сознания, из своей воли, чтобы остаться при чистой человечности, при чистом гоминизме[31] и тем самым при чистом гуманизме. Horrible dictu[32], но гуманизм есть на самом деле основное зло, первобытное зло человеческое. Во имя этого первобытного гуманизма человек изгнал Бога в сверхчеловеческую трансцендентность и весь остался при себе и в себе. Но при всем том человек не мог полностью обезбожить себя, чтобы полностью исторгнуть из себя богообразные особенности своего духа – они остались, чтобы и в его гуманизме проявляться в форме стремления к бесконечному прогрессу, к бесконечному знанию, к бесконечному усовершенствованию, к бесконечному существованию. Сознательно и бессознательно, во всех видах борьбы, которую ведет человек в своем гуманизме, он тщится вернуть себе загубленное богообразие. И это ему отчасти удается, удается ровно настолько, насколько необходимо, чтобы почувствовать и осознать, что он, сам по себе, при своей чистой, обезбоженной человечности, никогда не сможет исправить дух свой, реинтегрировать богообразие своего существа. Во всей своей