Три карты усатой княгини. Истории о знаменитых русских женщинах - Владислав Петров

Строптивость, с какой Семенова встречала ухаживания князя — особенно на фоне ее бедности, — вызывала всеобщее недоумение; столь же недоуменно — особенно на фоне его богатства — воспринималось трепетное отношение к ней князя. Общество видело во всем этом что-то ненормальное, подрывающее основы…

И вот: стоило Семеновой поселиться на отдельной квартире, как Гагарин тут же оказался у ее дверей. «Уж не хотите ли вы меня скомпрометировать, князь?» — сказала она ему, и Гагарин, сконфуженный, отбыл восвояси. К этому времени, безнадежно влюбленный, он позабыл свой гарем, зажил чуть ли не монахом и мечтал лишь об одном — чтобы Катерина ответила ему взаимностью. Незаметно они поменялись ролями: зависимая от всех Семенова вела себя так, будто управляет не только своей судьбой, но и судьбой князя, а князь, без пяти минут обер-шталмейстер при дворе Александра I и сенатор, наоборот, попал в полную зависимость от «безродной» актерки. История, если перенести ее в наше время, вполне достойная мексиканского сериала — с той только разницей, что она реальная…

Что оставалось делать князю? Как и всем влюбленным во все времена — ждать и надеяться. Тем более что после принятия в штат Семенова получила возможность выезжать и стала появляться у его приятеля, директора Публичной библиотеки Алексея Николаевича Оленина, в доме которого по традиции собирались люди, причастные к литературе и изящным искусствам. Гагарин зачастил к Олениным. В многочисленных мемуарах описывается, как зачарованно он слушал, когда Семенова читала отрывки из ролей.

Дом Олениных был особенным домом. Здесь царила атмосфера раскрепощенности, но не было и намека на пошлость. Сословное неравенство скрадывалось общей причастностью к искусству; следовательно, было незаметно или почти незаметно, — во всяком случае, оно отходило на второй план, и общение богатого вельможи с неимущей актрисой не содержало в себе никакого подтекста. Именно в доме Олениных Гагарин и Семенова стали впервые нормально разговаривать друг с другом, и она, недоверчивая в силу опыта своей непростой жизни, вдруг обнаружила в нем не только интересного мужчину, но и интересного собеседника.

Другим местом, где они виделись, был знаменитый «чердак» — расположенная на верхнем этаже (отсюда и название) дома на Малой Подьяческой улице квартира князя Александра Александровича Шаховского, начальника репертуарной части петербургских императорских театров, у которого собирался весь театральный люд. На «чердаке» царила романтическая атмосфера. В пору сближения Семеновой и Гагарина застрелился из ревности к актрисе Александре Асенковой частый посетитель «чердака» кавалергард фон Лay. Чуть позже постоянные гости Шаховского учинили из-за балерины Истоминой знаменитую «четверную» дуэль, на которой погиб другой молодой кавалергард — граф Василий Шереметев.

Неуловимо отношение Семеновой к Гагарину стало меняться, и в какой-то момент столь тщательно возводимая ею крепость рухнула. Любовь стала взаимной, но соединились они не скоро. Прошло еще немало времени, прежде чем Гагарин сумел убедить Семенову, что он нисколько не намерен стеснять ее свободу, что она по-прежнему будет играть в театре, а он во всем станет помогать ей (многие актрисы, «приняв покровительство», вынужденно оставляли сцену — этого, если отношения приобретали полуофициальный статус, требовали приличия). И в самом деле, в дальнейшем князь никогда не оставлял забот о сценической карьере Семеновой и ограждал свою возлюбленную от любых неприятностей. Он влиял на театральный репертуар — с тем чтобы в него включались пьесы, в которых Семенова могла бы блеснуть во всей красе, мешал творческим планам других претенденток на место примы русского театра (увы, приходится это признать), всячески поддерживал авторов любимых ею пьес и тех, кто помогал разучивать ей роли. К примеру, поэт Николай Гнедич, под чьим руководством были подготовлены многие роли Семеновой, в том числе Мария Стюарт («Мария Стюарт» по Ф. Шиллеру, 1809), Ариана («Ариана» П. Корнеля, 1811), Клитемнестра («Ифигения в Авлиде» Ж. Расина, 1815), получил от князя особый пансион «на совершенствование перевода “Илиады”».

Но главное, Гагарину удалось убедить Семенову в том, что она будет не наложницей, а полноправной хранительницей семейного очага. О браке, правда, поначалу речь не шла, но, если представить дистанцию, которая их разделяла, это вполне понятно. Забегая вперед, заметим, что позже князю (и его родственникам!) пришлось долго уговаривать Семенову выйти за него замуж.

Итак, на четвертый год ухаживаний Гагарин добился желанной цели, и Семенова переселилась в один из его особняков на Большой Миллионной улице. У нее появились свои слуги, свой собственный выезд, своя дача на Аптекарском острове, богатые туалеты и бессчетные драгоценности. Но самым важным ее приобретением стала любовь. В первые годы их романа князь любил ее страстно, до самоотречения. Нив чем не желая стеснять Семенову, он поселился отдельно, в другом своем доме на Большой Морской, и приезжал к ней как бы в гости. Дошло до того, что язвительный поэт Петр Вяземский назвал князя как-то Гагариным-Семеновским, и это прозвище сопровождало его всю жизнь. Семенову «Гагаринской» никто не величал — в глазах современников она сама по себе значила многое.

Именно Семенова подняла русский драматический театр на ту высоту, с которой его уже без квасного патриотизма можно было сравнивать с французским. В историю театра вошла ее сценическая дуэль со знаменитой французской актрисой Жорж, которая в 1808 году прибыла в Россию на гастроли и задержалась на три с лишним года. Негласно одной из причин затянувшихся гастролей называлась необходимость уберечься от преследований своего бывшего любовника Наполеона, которому Жорж предпочла русского флигель-адъютанта Александра Бенкендорфа, впоследствии шефа жандармов и начальника III отделения, получившего печальную известность в качестве «гонителя свободомыслия» в России и чуть ли не личного врага А. С. Пушкина.

Репертуар у Семеновой и Жорж частично совпадал: обе блистали в пьесах Вольтера, Расина и Корнеля. Поначалу никто не предполагал состязания — все вышло почти случайно, но к февралю 1812 года, когда обе актрисы оказались в одно и то же время на гастролях в Москве, ажиотаж достиг предела. Причем Жорж сознательно его усилила тем, что выбрала для своего московского бенефиса, назначенного на 10 февраля, роль Аменаиды в трагедии Вольтера «Танкред» — ту самую, которую несколько раньше выбрала для своего бенефиса 7 февраля Семенова.

М.И. Пыляев в книге «Старая Москва» приводит анекдот, который весьма точно характеризует накаленную атмосферу, сложившуюся вокруг бенефисов: «Мамзель Жорж приехала… в Москву как раз ко дню бенефиса знаменитой Семеновой и послала ей 50 рублей, прося себе ложу в 3-м ярусе. Через неделю шел бенефис Жорж, и Семенова со своей стороны посылает ей 200 рублей и тоже просит ложу 3-го яруса, но гордая артистка отвечает следующей запиской: “Милостивая государыня! Если вы препроводили ко мне ваши 200 рублей для того, чтобы судить о моем таланте, то я не нахожу слов, как вас благодарить, и прилагаю к вашим деньгам еще 250 рублей для раздачи бедным людям. Но если вы присылаете деньги эти мне в подарок, то извольте знать, что в Париже я имею у себя двести тысяч франков”».

Обе отыграли бенефисы блестяще. Московские театралы разделились на два непримиримых лагеря, споры долго не утихали, но в конце концов было признано, что при равной технике Семенова взяла верх за счет неиссякаемого темперамента. Очень точно сказал об этом писатель и театральный критик Сергей Аксаков: «Жорж играла свои роли холодно, без внутреннего чувства, у Семеновой же всегда было одушевление».

Чтобы была понятна ее роль в театральной жизни России первой четверти XIX века, приведем лишь одно мнение, но мнение достаточно авторитетное. Оно принадлежит Пушкину, в те годы еще совсем юному. В статье «Мои замечания о русском театре» он написал: «Говоря об русской трагедии, говоришь о Семеновой — и, может быть, только об ней. Одаренная талантом, красотою, чувством живым и верным, она образовалась сама собою. Семенова никогда не имела подлинника… Игра всегда свободная, всегда ясная, благородство одушевленных движений, орган чистый, ровный, приятный и часто порывы истинного вдохновенья — все сие принадлежит ей и ни от кого не заимствовано… Семенова не имеет соперницы; пристрастные толки и минутные жертвы, принесенные новости, прекратились; она осталась единодержавною царицей трагической сцены». На оригинале этой статьи сохранилось свидетельство, сделанное рукой Гнедича: «Пьеса, писанная А.Пушкиным, когда он приволакивался, но бесполезно за Семеновой»[30]. Пушкин был моложе Семеновой на тринадцать лет…