Деревянные актеры - Елена Яковлевна Данько

опуская рога полумесяца, и в то же время плавно вел вагу над сценой, держа руку на одной и той же высоте. Труффальдин четко топал ножками и бежал по сцене, как живой.

Но едва вага очутилась в моей руке, Труффальдин принялся за прежнее. Он шагал левой ногой и волочил правую.

Я начал изо всех сил раскачивать пальцами полумесяц, равномерно поднимая и опуская его рога. Труффальдин зашагал правой и левой, но как зашагал! При каждом шаге его деревянное тельце круто поворачивалось то направо, то налево, голова подпрыгивала, руки болтались врозь, словно он не шел, а плясал какой-то дурацкий танец.

Паскуале, чуть не плача, возился с Тартальей. Тарталья упрямился не меньше, чем Труффальдин. Его тонкие голубые ножки то заплетались, то разъезжались врозь. Он то качался, как маятник, то волочился по сцене.

Управлять куклами, стоя на тропе, оказалось труднее, чем на полу каморки дяди Джузеппе.

Мариано стоял перед сценой и покрикивал на нас:

— Пеппо, не вертись! Пеппо, не подгибай колени! Куда ты ползешь, дуралей! Паскуале, не ходи по воздуху! Я тебе полетаю!

Нужно ли говорить, что я вовсе не подгибал колени, а Паскуале не собирался ходить по воздуху? Все это проделывали куклы в наших неумелых руках.

Опустишь вагу чуть-чуть ниже, чем следует, — кукла подгибает колени. Приподнимешь вагу — ножки куклы отделяются от пола, и она висит в воздухе! Забудешь на миг про то, что надо равномерно раскачивать полумесяц, — ноги у куклы заплелись, и она не идет, а тащится по сцене.

А когда дело дошло до того, чтобы заставить куклу поклониться на ходу или поднять ручки, или опуститься на одно колено, — я чуть не взвыл. У меня не хватало пальцев, чтобы дергать все нужные нитки, да и не знал я, которую нитку надо потянуть. Хочешь, чтобы кукла подняла руку, дернешь нитку, а у куклы поднимается нога. Хочешь, чтобы кукла стала на колени, а она ложится животом на сцену и на животе сползает вбок.

Немало тумаков получили мы от Мариано, немало насмешек услышали от долговязого Пьетро. У меня до боли устала рука, державшая вагу над сценой. Спину ломило. В глазах рябило от ниток, которые приходилось дергать. Мне казалось — я никогда не научусь водить кукол.

Усталые ушли мы из балаганчика поздно вечером. Бедняга Паскуале еле ковылял. Но все же он счастливо улыбался и говорил:

— Как будет хорошо, когда мы научимся водить кукол!

Мы приходили в балаганчик рано утром, а уходили домой поздно вечером, иногда вовсе не уходили, а укладывались спать на крашеных полотнах в углу. Мы боялись встретить на улице тетку Теренцию или аббата Молинари.

И вот однажды, когда мы шли в балаган, Паскуале, побледнев, зашептал мне:

— Смотри, смотри, Пеппо!

Навстречу нам выступала Барбара, возвращавшаяся с рынка. Мы остолбенели.

Вдруг на другой стороне улицы раздался крик. Подрались две торговки. Все бросились их разнимать, Барбара — тоже, а мы улепетнули в переулок и, запыхавшись, прибежали в балаган.

Долговязого парнишку звали Пьетро. Он смотрел на нас злыми глазами и всегда старался нам напакостить То будто нечаянно уронит моего Труффальдина, а ты потом сиди и распутывай нитки под ворчанье Мариано. То вобьет гвозди в тропу, и мы рвем штаны, то подставит ножку Паскуале, и тот упадет на пол под хохот Лизы. Однажды я поймал Пьетро на том, что он ударил молотком по ножке Тартальи.

— Что ты делаешь? — крикнул я.

— У хромого чертенка и куклы должны быть хромые! — злобно ответил Пьетро.

Я кинулся на него. Он кусался, как собака, отбиваясь от меня, но я все-таки сел на него верхом и тузил его изо всех сил. Лиза оттащила меня за шиворот и утерла Пьетро разбитый нос, но Пьетро от меня здорово-таки попало. С тех пор он не смел трогать кукол.

Так я научился защищать нашу работу.

Наконец наступило утро первого представления. Паскуале, нагнувшись с тропы, в сотый раз повторял сцену с апельсинами. Большой картонный апельсин лежал на полу. Паскуале дергал его за ниточку, и он распадался на шесть ломтиков. Из его желтой середины подымалась на нитках маленькая красавица и протягивала ручку. Паскуале говорил за нее жалобно: «О, дай мне пить!» и ронял ее на сцену, будто она упала в обморок.

Я возился с Труффальдином, проверяя его нитки. Пьетро начистил мелом медные бляхи на бубне, приколол на свою шляпчонку какой-то цветок и повязал себе на шею огненную тряпицу.

— Гляди, как расфрантился, настоящий индюк! — крикнул я Паскуале.

— А тебе завидно? — огрызнулся Пьетро, охорашиваясь перед осколком зеркала.

— Пьетро, куда ты запропастился, чертенок? — крикнул с улицы Мариано.

Пьетро, схватив бубен, выбежал на улицу. Я выглянул тоже. Мариано, Лиза и Пьетро пошли по улице. Лиза наигрывала на гитаре, украшенной розовым бантом, Пьетро бил в бубен, а Мариано, сняв шапку, кричал:

— Сегодня неаполитанский театр марионеток дает представление «Любовь к трем апельсинам»! Сегодня Тарталья украдет апельсины у великанши Креонты! Сегодня прекрасная Нинетта превратится в голубку! Спешите все смотреть чудесную фиабу Карло Гоцци!

Мне очень хотелось быть на месте Пьетро и бить в бубен на всех перекрестках. То-то подивились бы соседки, и торговки с рынка, и ребята с нашего переулка! Все узнали бы, что я работаю в кукольном театре, и все, наверное, позавидовали бы. Если б тетка Теренция увидела меня с бубном, она, небось, не посмела бы прогнать меня на рынок и посадить за рыбные корзины!

Но я не подал виду, что завидую Пьетро.

Вскоре пришел старый Анджело с двумя носильщиками. Они принесли кресла из дома Гоцци — резные кресла с шелковой, выцветшей от времени бахромой. Синьор Гоцци пригласил много важных господ на представление своей сказки — не сидеть же им на грубых скамейках, как другие зрители!

Мы внесли кресла в балаган и поставили их в ряд перед самой сценой. Старый Анджело ворчал и бранил, как обычно, выдумки своего «молодого господина». Однако и он принарядился ради праздника — надел на шею шелковый платок и обулся в новые башмаки с пряжками!

Синьор Гоцци пришел строгий, нахмуренный, без улыбки на чисто выбритом лице. Он заставил нас с Паскуале еще раз повторить ту сцену, в которой Труффальдин гоняется за голубкой по всей кухне.

— Эта сцена всегда нравилась зрителям, — сказал он.

— Только смотрите, чтобы голубка не запуталась в нитках Труффальдина. Иначе все будет испорчено!