Черный паук - Иеремия Готтхельф

Лишь только закончилась схватка, наступило перемирие и на небе: тучи заспешили в свои темные убежища, мягким светом звезд осветилась долина, в которой еще недавно так неистово бушевала буря. Сильно запыхавшись, пастор подошел к дому, в котором совершилось злодейство над матерью и ребенком.

Мать все еще не приходила в себя: пронзительный крик лишил ее остатков сил; рядом с ней молилась старуха, не утратившая веры в превосходство сил Добра над Злом. Вместе с ребенком пастор вернул матери жизнь. Когда, очнувшись, она увидела свое дитя, ее переполнило такое счастье, которое знакомо лишь ангелам на небесах. И уже на руках матери пастор крестил ребенка во имя Отца, Сына и Святого Духа. Теперь силы тьмы не были властны над ним, если только он сам не подчинится им добровольно. Но от этого его уберег Господь, в чьей власти теперь находилась его душа — ведь тело его было отравлено пауком.

А душа ребенка вскоре покинула тело, которое все было словно испещрено ожогами. Долго еще рыдала мать, но именно там, куда возвращается каждая часть: к Богу — душа, в землю — плоть, — там она и находит свое утешение, чья раньше, а чья и позже.

Как только пастор совершил святой обряд, он вдруг ощутил странное щекотание в руке, которой он отшвырнул паука. Глянув, он увидел, что рука покрыта маленькими черными пятнышками, которые прямо на глазах увеличивались и набухали, и смертельный ужас закрался в его сердце. Он осенил крестным знамением женщину, охваченную горем, и заторопился домой: как подобает настоящему воину, он хотел отнести священное оружие — дароносицу — туда, где ему надлежит быть, чтобы оно могло послужить и другим. Рука сильно распухла, черные нарывы вздувались все больше и больше. Смертельную слабость почувствовал пастор во всем теле, но не поддавался ей.

Когда он вышел на крутой подъем дороги, то увидел Ханса, оставленного Богом отца, которого не видел с того момента, как покинул на этом месте. Теперь крестьянин лежал на спине прямо посередине дороги. Его лицо почернело и чудовищно распухло, а на лбу восседал паук — громадный, черный, жуткий. Когда священник подошел ближе, паук вздыбился, взъерошились волосы на его спине, и дьявольские глаза, сочась злобой, уставились на пастора; паук вел себя как кошка, собирающаяся прыгнуть и вцепиться в лицо смертельному врагу.

Но тут пастор начал читать грозное святое изречение и занес над пауком распятие, — и паук мгновенно сжался, соскользнул с черного лица, встав на свои длинные ноги, и затерялся в шуршащей траве. Только после этого священник решительно направился в сторону своего дома, где сложил распятие и святые дары на их место. И пока дикая боль не вырвала из жизни его тело, умиротворенная душа пастора готовилась к встрече, с Богом, во имя Которого она вела этот жестокий бой. И Бог не заставил ее ждать слишком долго.

Но что же происходило в долине? Что делали в это время люди?

С того момента, когда Кристина с похищенным ребенком на руках спустилась с гор на встречу с дьяволом, отчаянный ужас поселился в сердцах людей. В то время, когда бушевала гроза, крестьяне тряслись в смертельном испуге, так как сердца их знали, что если их и поразит Божья десница, то они это заслужили. Когда же гроза миновала, всю деревню облетела весть, что пастор вернул матери дитя и окрестил его, а Кристины нигде нет. Занимающаяся заря выхватила из тьмы бледные лица людей, понявших, что теперь-то и должно случиться самое ужасное. Тут пришло известие, что, покрывшись черными нарывами, умер пастор; был найден Ханс с обезображенным лицом, а о жутком черном пауке, в которого якобы превратилась Кристина, вообще рассказывали что-то совсем странное и непонятное.

Стоял прекрасный день уборочной страды, но никто не подумал выйти в поле; люди старались держаться вместе, как всегда бывает после того, как случается большое несчастье. Только сейчас люди почувствовали своими дрожащими душами, что это такое — пытаться откупиться от земных тягот и невзгод ценой бессмертной души; поняли, что на небе есть Бог, Который всегда отомстит за несправедливость, причиненную бедным, беззащитным детям. Так дрожали жители долины от страха и стенали, и плакали, но никто не решался возвращаться домой. Они попрекали друг друга, и каждый пытался доказать свою невиновность, и каждый призывал наказать виноватого, но ни один из них не винил себя. И если бы в разгар этих споров они смогли выбрать себе новую невинную жертву, ни у кого бы не дрогнула рука совершить злодеяние в надежде спасти себя и собственный дом.

Тут кто-то в середине толпы дико вскрикнул: ему показалось, будто он наступил на раскаленный шип, и огонь разливается по всему телу. Толпа расступилась, и все взгляды обратились на ногу, которую кричащий обхватил рукой. На ноге сидел громадный черный паук и злорадно таращился остановившимся ядовитым взглядом. В первую секунду у людей застыла кровь в жилах и перехватило дыхание. Они словно остолбенели. Паук же спокойно стал оглядываться по сторонам, в то время как нога крестьянина на глазах чернела. Затем страх согнал оцепенение с людей — и толпа бросилась врассыпную. Но с удивительным проворством паук сорвался с места и бросился вслед за бегущими. Настигая очередную жертву, он хватал ногу или впивался в пятку, и огонь тут же разливался по телу, а жуткие вопли несчастных еще больше подстегивали бегущих впереди. В смертельном ужасе мчались люди быстрее ветра к своим домам, и каждому мерещился паук за спиной; вбежав в дом, они запирали двери, но, казалось, нет спасения от вездесущего паука.

Потом паук внезапно исчез. Больше не доносились душераздирающие вопли. Когда люди были вынуждены выходить из дому в поисках пищи для себя или чтобы задать корм скоту, смертельный страх не покидал их. Ведь никто не знал, где скрывается паук, он мог быть где угодно, — он был вездесущим. Но именно самые осторожные вдруг находили паука уже сидящим на руке или ноге, либо он уже карабкался по их лицу. Черный, гигантский, сидел он на носу и смотрел в глаза жертве, а огненные иглы вонзались в ее плоть, адский огонь поглощал ее, и человек в муках испускал дух.

Так паук то исчезал, то появлялся в самых разных местах: то он обнаруживался в долине, то высоко в горах; он шипел в траве, сваливался с потолка, возникал из-под земли. Люди не знали, как укрыться или избежать встречи с ним, он был везде и нигде; и спящие, и бодрствующие были бессильны спастись от него. Паук не щадил ни ребенка в колыбели, ни старца на смертном одре. Это было подобно неслыханному дотоле мору, и страшнее самого мора был невыразимый ужас перед пауком, который был везде и нигде, который обнаруживался глядящим тебе в глаза и несущим смерть в момент, когда ты чувствовал себя в наибольшей безопасности.