Амурная примета - Евгений Евгеньевич Сухов

служил судебным следователем в Рязани. Помнится, тогда его обуял почти животный ужас. Глядя на посиневшие тела мертвецов, он представлял, что вот сейчас один из них откроет глаза, другой пошевелится, а третий и вовсе пробудится и направится к выходу, вытянув перед собой руки, как слепой. Самое удивительное заключалось в том, что его опасения во многом подтвердились.

В тот раз молодой Иван Федорович вместе с пожилым служителем рязанского морга проходил мимо металлических секционных столов, на которых лежали тела покойников. Неожиданно самый свежий из них, слегка приподнявшись, стал с характерным звуком и запахом испражняться. Воловцов в испуге, его обуявшем, непроизвольно шарахнулся в сторону. В это время начал покряхтывать и постанывать, как стонут, изнывая в любовной неге, крайний труп справа, находящийся в морге почитай уже пятые сутки и начавший разлагаться.

Лицо молодого судебного следователя Рязанского окружного суда, искаженное животным ужасом, заприметил служитель морга и, скривив губы, откровенно над ним подсмеивался. Когда Иван Воловцов спросил, все ли, что он увидел, характерно для покойников, пожилой служитель морга, ничуть не раздумывая, серьезно ответил:

– Вполне обыкновенно. – После чего добавил: – Случается и не такое… Свежие трупы справляют малую нужду и испражняются… Явление частое, ежели не повсеместное, связанное с наступившим расслаблением всех телесных мышц. Покойники хрипят и стонут, а случается так, что и надрывно плачут.

– А плачут-то почему?

– Потому что тела, вступив в стадию разложения, наполняются газами. А им нужен выход, и таковым для газов становится трахея. Отсюда и звуки… Вот где-то в годе тыща восемьсот семьдесят девятом понадобилось мне руку одного покойника, согнутую в локте, выпрямить, покуда окоченение трупное еще не до конца сковало тело. Ну, взялся я за ладонь и потянул, – охотно продолжил рассказывать пожилой служитель морга. – А тут – раз! – воскликнул он так, что Воловцов вздрогнул. – Пальцы мертвеца сжались, и получилось, будто мы с ним за руку здоровкаемся. Конечно, страх меня так сковал, что я минуты три стоял, рукопожатствуясь с трупом. Со стороны, верно, любопытно было такое наблюдать… Ну, тогда и я еще молод был. Не сообразил, что это с покойником мышечный спазм такой случился. А чего с молодого взять-то, окромя глупости? – Служитель морга ухмыльнулся и немного помолчал… – Или вот еще случай, – продолжил он свои байки, решив, верно, окончательно запугать молодого судебного следователя. – Помогал я как-то полицейскому врачу вскрытие совершать. И как только доктор руку над трупом занес, чтобы его резать, тело вдруг возьми да и задрожи. Мелко так задрожало, будто от страха или стужи лютой. Признаюсь, сердце у меня так и сжалось…

Сейчас, раскрыв обитые жестью двери Дмитровского морга и вспомнив россказни пожилого служителя, Иван Федорович лишь мысленно посмеялся над собой прежним. Разве покойников следует бояться? Пусть даже они шумно испражняются, впадают в дрожь и испускают разные горловые звуки. Отнюдь, милостивые государи. Бояться следует живых, которые как раз и делают людей мертвыми…

Посетителей в морге опять не ждали. Служитель в «приемной» по своему обыкновению жевал бутерброд с колбасой и запивал его чаем из железной кружки, когда к нему подошел судебный следователь по особо важным делам Воловцов.

– Я бы хотел осмотреть тело, – заявил он начальническим тоном. – То самое, что нашли в мешке мальчишки в леске около деревни Игнатовки восемнадцатого января.

Служитель морга не стал спрашивать Ивана Федоровича, кто он таков и имеет ли он право на осмотр трупов, и ответил просто:

– Ничего не выйдет.

– Это отчего же? – недовольно покосился на него Воловцов, ибо никак не ожидал отказа.

– Так закопали его уже, – поднял бесстрастный взор на Ивана Федоровича служитель морга, продолжая жевать.

– Как закопали? – машинально спросил Воловцов.

– Дык, никто его не опознал… Никто не хватился… А сколь можно ему тут лежать, место казенное занимать? Вот его и закопали, – как мог пояснил служитель морга.

– И где же вы его закопали? – поинтересовался Иван Федорович.

– Так на Ильинском погосте, – последовал бесстрастный ответ служителя морга.

Воловцов повернулся было к выходу, сделал шаг, затем остановился и спросил:

– А кто проводил первичный осмотр трупа, когда его привезли?

– Дык, я и проводил, – последовал незамедлительный ответ.

– И что вы можете сказать по этому поводу? – заинтересованно спросил Иван Федорович.

– А что сказать, – ненадолго призадумался служитель морга. – Когда его нашли мальчишки, тело пролежало на морозе неделю, потому разложение шло медленно. Смерть наступила неделю, может, чуть поболее назад. Причина смерти – удушение. Ежели что хотите подробнее узнать, так это вам надо к уездному врачу обратиться…

– Ну, а какие-нибудь особые приметы у него на теле были? – задал новый вопрос Иван Воловцов. – Может, шрамы какие или родинки приметные? Вспомните, пожалуйста. Это очень важно при установлении тождественности тела.

– Не было ни шрамов, ни родинок, – уверенно ответил служитель морга. Затем, чуть помолчав, добавил: – Хотя, было родимое пятно…

– Так, очень интересно! – мгновенно отреагировал на сообщение служителя морга Иван Воловцов. – Где находилось это родимое пятно? Какой оно было формы, какого размера?

– Оно было вот тут, вершках[7] в двух пониже пупка, – ткнул себя пальцем в живот служитель морга. – Пятно было почти круглое, размером… с ноготь большого пальца руки.

Иван Федорович удовлетворенно кивнул, после чего спросил уже ради очистки совести:

– Больше ничего?

– Ничего, – ответил служитель морга и принялся за второй бутерброд.

* * *

Дело складывалось непростым.

О первых результатах расследования следовало телефонировать начальнику московского сыскного отделения Лебедеву с поручением дождаться его результатов; переговорить с городским патологоанатомом по поводу смерти человека из мешка и, возможно, даже эксгумировать тело.

На все действия требовалось немало времени, а потому Воловцов отправился в гостиницу «Княжеская», которая была названа так в честь состоявшегося в Дмитрове в 1301году съезда князей Северо-Восточной Руси (их пригласил внук Александра Невского, князь Переславль-Залесский и Дмитровский Иван Дмитриевич).

Гостиница оказалась неплохой. В ней Иван Федорович останавливался в прошлый свой приезд и остался доволен и нумером, и обслуживанием.

В «Княжеской» его признали и предложили тот самый нумер, в каковом он останавливался осенью прошлого года.

– Превосходно, – заявил управляющему гостиницей Воловцов и, оставив в нумере нехитрый скарб, отправился в полицейскую управу.

Его кабинет был уже подготовлен для работы. Секретарь услужливо раскрыл перед Иваном Федоровичем дверь и отошел, пропуская его вперед.

Одним из преимуществ кабинета являлось то, что он был просторен. Воловцов не любил небольшие помещения, а тем более каморки. Ему казалось, что в них недостает воздуха.

А вот и знакомая пальма в деревянной кадке. По разумению Панкратия Самсоновича Разумовского, столь экзотическое растение должно было скрашивать деловой стиль кабинета и