Багровая судьба - Венди Оуэнс

— Мне нужно, чтобы ты назначил встречу с Казалетто, — мои слова отрывисты и остры, словно каждое из них может ранить.

— Понял, босс. Где и когда? — голос Марко спокойный и собранный, это ответ человека, пережившего рядом со мной множество бурь.

— Завтра, — отвечаю я, — я хочу, чтобы всё произошло незаметно и безопасно. Ты знаешь, что делать.

— Сделаю. Что-нибудь еще?

— Убедись, что все начеку. Я не знаю, чего ожидать от встречи, — я завершаю разговор, не говоря больше ни слова, звуковой сигнал эхом разносится в тишине.

Я стою один, окруженный тенями, которые, кажется, приближаются всё ближе с каждой секундой. Слова Евы задерживаются в моей памяти, смешиваясь с адреналином, который течет по моим венам.

Я возвращаюсь в гостиную и наливаю себе еще напиток, жидкий янтарный огонь отражается на гранях хрустального стакана. Первый глоток обжигает горло, напоминая, что я жив, и каждое мой поступок с этого момента должен быть таким же уверенным, как вкус этого виски.

Создать семью… Эта концепция всплывает в моих мыслях, резко контрастируя с моей нынешней реальностью. Я отбрасываю её, испытывая раздражение. Сейчас не время для таких размышлений. Мне нужна сосредоточенность и ясность. Мой отец не воспитывал мечтателя, он воспитывал короля.

Может быть, если бы я нашел кого-то вроде Евы. Я думаю про себя. Идея семьи, чего-то большего, чем власть и контроль, мерцает в моем сознании, как свеча на ветру — хрупкая и готовая вот-вот погаснуть.

Я не могу позволить себе отвлекаться. Не сейчас. Не сейчас, когда империя балансирует на грани хаоса. В моей памяти звучит голос моего отца, суровый и неумолимый: «Король не может править сердцем. Только своим умом».

Беспокойство Евы, ее страх за меня — роскошь, которую я не могу себе позволить. И всё же ее тепло сохраняется. Хотя Амелия ее лучшая подруга, она сказала, что заботится обо мне не меньше. Это что-то значит, не так ли?

Я качаю головой, отгоняя эту мысль так же быстро, как она приходит. Здесь нет места «что, если» или «может быть». Есть только суровая реальность короны и кровная клятва защищать ее.

Завтра я напомню Энтони, почему я сижу на этом троне.

Глава 7

Насыщенный аромат чеснока и красного вина просачивается сквозь тяжелую дубовую дверь, когда я открываю ее. Отдельная комната Лучано окутана таинственными тенями, и я чувствую себя словно в коконе, который соответствует моим текущим потребностям. Именно здесь, среди бархатных портьер и мерцающих свечей, власть меняется более тонко и изящно, чем где-либо еще.

— Винсент, — голос прорезает тишину, как лезвие. Силуэт Энтони Казалетто спокоен и непоколебим, словно угольный мазок на малиновой обивке кресла, на котором он сидит.

— Энтони, — вторю я, входя внутрь, дверь закрывается позади меня с тихим щелчком.

Я шагаю к столу, мои кожаные туфли бесшумно ступают по персидскому ковру. Каждый шаг кажется обдуманным, как шахматная фигура, встающая на место. Он встает, и когда я приближаюсь к нему, раскрывает руки для объятий, прижимаясь губами к каждой из моих щек.

Он ждет, пока я сяду, учитывая, что я теперь глава семьи, и проявленное им уважение не остается незамеченным. В мои мысли проникает надежда, что, возможно, слухи о предательстве Энтони были преувеличены.

— Должен признаться, я был немного удивлен, когда Марко позвонил мне и сказал, что ты хочешь встретиться со мной наедине, — говорит Энтони, пристально глядя на меня.

Я подхожу к официанту, стоящему на краю частной столовой, и заказываю бутылку вина, позволяя Энтони сгорать от любопытства подольше. Вместо того, чтобы ответить на его вопрос, я веду светскую беседу, прежде чем официант возвращается к нам. Когда наши бокалы наполняются вином, мы делаем заказ и после молча сидим, пока молодой официант оставит нас наедине. Я смотрю на Марко, охраняющего вход в комнату, а затем снова на Энтони.

Наклонившись вперед, прижав ладони к столу, я устремляю взгляд на мужчину, который был неотъемлемой частью моей жизни с тех пор, как я себя помню. Свечи мерцают, отбрасывая танцующие тени, имитирующие опасную игру, в которую мы собираемся играть.

— Я не буду ходить вокруг да около. Вы были частью этой семьи слишком долго, поэтому я скажу прямо. До меня дошли слухи, что вы ставите под сомнение мое лидерство.

Его глаза слегка сужаются — проницательные и оценивающие, — но в них не видно ни тени беспокойства. Энтони ведет себя как обычно, носит маску, даже сейчас, когда игра началась и ставки слишком высоки.

— Слухи, — говорит он медленно и размеренно, — не обязательно являются правдой.

— Тогда дай мне услышать это от тебя, — требую я твердым и властным голосом. Воздух вокруг нас сгущается, электричество гудит между нами от невысказанных слов и непринятых решений, — ты или нет, сеешь сомнение в моей способности руководить?

Какое-то время он изучает меня, затем откидывается на спинку стула.

— Я делаю только то, что считаю необходимым для семьи, — отвечает он, и его намерения сложно понять из-за двусмысленности слов.

— Говори прямо, — настаиваю я, отказываясь вестись на поводу его туманных разговоров. Тяжесть наследия моей семьи давит на мои плечи, являясь постоянным спутником бремени командования, — скажи мне, ты ли за этим стоишь?

Энтони безукоризненно избегает моего прямого взгляда, обращенного на него.

— Из уважения к твоему отцу я не буду тебе врать. У меня есть опасения, — отвечает он, явно не беспокоясь о последствиях, — на самом деле, у многих капо они есть.

— Я предлагаю тебе сейчас говорить только от своего имени.

Он вздыхает, и этот звук тяжелый от смирения. Там есть отблеск, резкий и расчетливый.

— Хорошо, — соглашается он, расправляя плечи, словно готовясь к удару, — да, я признаю это. У меня есть вопросы о том, будешь ли ты тем же человеком, каким был твой отец, когда дело доходит до должности главы семьи.

Моя челюсть непроизвольно сжимается — инстинктивная реакция на обиду его слов, а мышцы на шее напрягаются, словно удавка сжимается все туже.

— Ты прав. Я не мой отец.