Особый отдел и око дьявола - Юрий Брайдер

— Вы подали хорошую идею! — Петрищев наклонился к рюкзаку, лежавшему у его ног. — Не пора ли нам пропустить граммов по пятьдесят?

— Конечно, пора, — согласился Цимбаларь, ощущая себя вольной птицей, которую завтра никто не посмеет упрекнуть запашком изо рта и опухшей рожей.

Всем, в том числе и водителю, снова налили на донышко. Закусив строганиной (кусочками мёрзлого мяса, обильно сдобренного солью и перцем), Цимбаларь не без задней мысли произнёс:

— Не помянуть ли нам покойного Витьку Чалого'? А то не по-христиански получается. Душа человеческая уже три месяца как отлетела, но никто о ней даже доброго слова не сказал.

— Помянем, — кивнул Петрищев. — Почему бы не помянуть... Хотя праведником его назвать никак нельзя. Однажды со склада ящик олифы спёр. Пусть бог простит все его прегрешения.

— Это ещё разобраться надо! — осушив кружку, возразил Цимбаларь. — Может, он строиться хотел? Или ремонт в родительском доме сделать? Какой же здесь грех?

— Да нет. Пропил он олифу за десятую долю номинальной стоимости.

— Кто из нас не без греха... А верно говорят, что жители Чарусы поклоняются идолам? — Цимбаларь, совмещая приятное с полезным, решил выудить из собутыльника кое-какую информацию.

— Ты эти шофёрские байки меньше слушай! — После второй кружки просто нельзя было не перейти на «ты». — Троице они поклоняются, как и все православные люди. А ещё Пресвятой Деве, архангелам, апостолам и всем святым. Я сам в ихней церкви регулярно свечку ставлю. И завтра поставлю. А то, что у некоторых прихожан припадки случаются, так это скорее от чрезмерного усердия в вере.

— Короче, деревня нормальная?

— Самая нормальная...

Петрищев замолчал и уставился на ползущие впереди тракторы. Снегопад уже прекратился, и на несколько минут из облаков даже выглянуло багровое закатное солнце.

— Я вот что тебе скажу, — слегка изменившимся голосом произнёс Петрищев (по-видимому, алкоголь окончательно одолел ослабленный перегрузками организм отставного лётчика). — Места здесь глухие. Славяне сюда только в четырнадцатом веке пришли, а до этого жили так называемые финно-угорские племена. Моя бабка, например, чистокровная коми, по-старому — зырянка. Помню, рассказывала она старинную легенду. А может, сказку... Много-много лет тому назад, когда Новгорода ещё и в помине не было, в здешних краях жили одни зыряне. В самой глухомани, там, где сейчас находится Чаруса, стояло капище бога Омоля. Слыхал про такого?

— Конечно, слыхал! — Цимбаларь икнул. — И даже ел его на Байкале. В солёном виде.

— Ты омуля ел. Рыбу из рода сигов, — Петрищев ничуть не обиделся. — А я говорю о языческом боге Омоле, иначе называемом Кулем. В зырянской мифологии он считается олицетворением зла, создавшим множество нечистых тварей, но заодно и человека. Его главный враг — родной брат Ен, проживающий на небесах. Он олицетворяет добро — в понимании зырян, естественно. Ен слеп и глуп, но телесен. Омоль, наоборот, зряч и хитёр, но собственного тела не имеет. Обычно он в образе лягушки живёт в болоте рядом с капищем. Оно, кстати, до сих пор так и называется — Омолево болото. Бабка моя лягушек никогда не обижала и нам не позволяла. Однако сам понимаешь, что от лягушки, даже божественной, толку мало. Кваканьем небожителей не запугаешь. А у Омоля планы были грандиозные, можно сказать космические. Желая устроить братцу Ену очередную каверзу, он вселялся в людей, приходивших поклониться ему. Один человек становился его ухом. Другой — кулаком. Третий — пяткой. Четвёртый — локтем, и так далее. Но что может ухо без остальных частей? Или пятка без ступни и щиколотки? Для того чтобы обрести желаемую силу, Омолю нужны были сотни, а то и тысячи людей. И вот тогда человек-ухо начинал слышать за сто вёрст, человек-кулак одним ударом убивал быка, а люди-ноги бежали быстрее ветра.

— Куда бежали? — с пьяной серьёзностью поинтересовался Цимбаларь.

— А куда угодно! Хоть на край света. Однажды Омоль так возгордился, что полез на небо за солнцем. Он сумел отломить одну половинку, но под страшной тяжестью рухнул на землю и расшибся. Воспользовавшись этим, добрый бог Ен затоптал всех зырян, имевших отношение к сердцу Омоля. Половинки солнца благополучно соединились, а люди, из которых состоял поверженный бог, рассеялись по лесам и болотам, но не утратили своих чудесных свойств. С тех пор неприкаянные осколки божественного тела никак не могут найти себе покоя, и это проклятие передалось их потомкам. Явственней всего оно проявляется в Чарусе, некогда являвшейся обителью Омоля. Отсюда все душевные расстройства, припадки, самоубийства и бессмысленные преступления.

— Забавная сказка, — похвалил Цимбаларь. — Главное, с очень современной моралью. Добро восторжествовало, но горя от этого стало ещё больше... Твоя бабка тоже была осколком бога Омоля?

— Безусловно...

— А интересно, к какому именно божественному органу она принадлежала?

— Ты будешь смеяться, но, скорее всего, к половому члену. Она сношала всех подряд — и деда, и детей, и внуков, и соседей. Даже в сельсовете её побаивались.

— Теперь я стал что-то понимать, — сообщил Цимбаларь. — В милосердного христианского бога зыряне верят только для отвода глаз, а всеми их помыслами по-прежнему владеет злодей Омоль. Так?

— Не знаю, — ответил Петрищев. — Раньше я верил в элероны, рули и закрылки. А теперь, похоже, стал законченным атеистом.

Пропустив эту реплику мимо ушей, Цимбаларь продолжал:

— Такое двоемыслие неизбежно ведёт к шизофрении, которая широко распространилась среди зырян... Между прочим, лучшее лекарство от неё — алкоголь. Причём в запредельных дозах. Клин вышибают клином, а подобное лечат подобным. Если бог Омоль опять взывает тебя к мщению, надо сразу хлопнуть поллитровку. Желательно прямо из горлышка. Минус на минус в итоге дают плюс. Все навязчивые идеи как рукой снимет... Почему мы стоим?

— Водитель заснул, мать его в перегиб! — Петришев принялся трясти шофёра, уронившего голову на руль. — Просыпайся, тюха-матюха!

Однако все его усилия были напрасны. Спирт действовал на усталый организм как наркоз. Шофёр продолжал храпеть, словно бы находился сейчас у себя на печке.

— Ничего не получится. Лучше сам садись за руль, — посоветовал Цимбаларь.

— Я не умею, — без тени смущения ответил Петрищев.

— Как это — не умею! — возмутился Цимбаларь. — На реактивном истребителе летал, а тут зиловской колымаги испугался!

— Ничего я не испугался. Просто позориться не хочу. Это как с боевого жеребца пересесть на колхозную клячу.

— С тобой всё ясно... Надо самому проявлять инициативу и самостоятельность, как напутствовал меня начальник милиции.