Особый отдел и око дьявола - Юрий Брайдер

Подхватив штаны руками, Цимбаларь вскочил и заметил ещё одну несуразность — ноги незнакомца едва касались снега, тем самым отстоя от земли больше чем на метр. Поскольку на парящего ангела мужчина явно не походил, напрашивался один весьма печальный вывод — в подвешенном состоянии его поддерживала верёвка, снабжённая петлёй.

Приближаться к висельнику в одиночку Цимбаларь не решился, а пальнул из пистолета вверх, призывая в помощники и свидетели разухабистую шофёрскую братию. Не прошло и минуты, как от дороги набежала целая толпа, вооружённая двухстволками, монтировками и топорами.

Уяснив, в чём тут суть дела, один из водителей разочарованно произнёс:

— А мы-то думали, что на тебя волки напали.

— Разве волк страшнее покойника? — удивился Цимбаларь, видевший этих угрюмых зверей только в зоопарке.

— Значит, ты с волком один на один ещё не встречался. А что касается покойников, то в Чарусе ты на них вдоволь налюбуешься. — Поняв, что сболтнул лишнее, водила тут же прикрыл рот рукавицей.

Мертвеца сняли с дерева вместе с верёвкой, на морозе успевшей превратиться в палку. Когда с его лица убрали снег и наледь, человек в лётном комбинезоне, оказавшийся заместителем председателя местного райпотребсоюза, сказал:

— Да это же Витька Чалый из стройбригады, который ещё в ноябре пропал. Все думали, что он в Архангельск на заработки подался.

— Чалый... — повторил Цимбаларь, как бы прислушиваясь к звучанию этой фамилии. — Он случайно не из Чарусы родом?

— Да нет, из райцентра. Хотя к одной дамочке в Чарусу наведывался. К Зинке-библиотекарше. Но та из себя культурную строила и Витьке всё время от ворот поворот давала.

— С почином вас, — язвительно произнёс человек в маске, являвшийся главным механиком автобазы. — Ещё до места назначения не доехали, а уже труп обнаружили. Многообещающее начало.

— На ловца и зверь бежит, — попытался отшутиться Цимбаларь. — Вы подождите меня ещё минут двадцать. Надо провести некоторые следственные мероприятия... Фотоаппарат у кого-нибудь есть?

— Шутишь, начальник, — несмотря на трагизм ситуации, водители заулыбались.

Цимбаларь вернулся в лес и лопатой разгрёб снег вокруг ели, с которой сняли висельника. Обнажилась промёрзшая земля, покрытая плотным слоем мха, опавшей хвои и прошлогодних шишек. Ничего такого, что могло бы принадлежать к другой, искусственно созданной природе, под елью не оказалось, — ни окурков, ни пустых бутылок, ни предсмертной записки, спрятанной, скажем, в портсигаре.

Кроме того, оставалось загадкой, как Витька Чалый сумел дотянуться до сука, находившегося в четырёх метрах от земли, и что послужило ему опорой в самое последнее мгновение.

Сделав все необходимые измерения и зарисовав место происшествия в блокнот, Цимбаларь вернулся на дорогу. Труп уже завернули в брезент и положили на машину, гружённую самым непритязательным товаром — бочками с дизельным топливом. Цимбаларь, тяготившийся обществом ворчливого водителя, согласился на предложение «авиатора» пересесть к нему в кабину головного «ЗИЛа».

Затем колонна возобновила своё медленное, но неустанное движение.

— Вы сами из этих мест? — поинтересовался Цимбаларь.

— Можно сказать и так, — ответил «авиатор», которого, между прочим, звали Михаилом Анисимовичем Петрищевым. — Родился и вырос здесь, но потом лет тридцать сюда даже не заглядывал.

— Неужто не тянуло?

— Тянуло, да времени не хватало... Сразу после школы поступил в летное училище, и понесла меня жизнь, как бурная река щепку. Облетел полмира. Воевал. Горел и разбивался. Дослужился до командира авиаполка. Когда увидел, что армия превращается в бордель, а генеральские звания получают такие люди, которым и руку-то подать стыдно, ушёл на пенсию. Нам в этом смысле большие льготы полагались. Чуть ли не каждый год за два считался. Вместе с дружком, тоже бывшим лётчиком, учредили небольшую гражданскую авиакомпанию. Взяли ссуду, купили по дешёвке несколько самолётов, получили все соответствующие лицензии. Стали потихоньку летать. Сначала чартером на Чукотку и в Китай. Потом в чёрную Африку.

— Наверное, в зоны военных конфликтов? — вставил Цимбаларь.

— Ну конечно. Дело опасное, но прибыльное. Не всякий за него возьмётся. Кроме украинцев, у нас других конкурентов не было. Туда возили оружие, обратно — золото и алмазы. Одно время у нас даже свой офис в Луанде был. Благодаря этому отдали долги, стали понемногу богатеть. В конце концов учредили два рейса в Париж. И длилась эта распрекрасная жизнь до тех пор, пока на нашем счету не скопился миллион долларов. Тогда зачастили к нам разные комиссии. Налоговики, экологи, пожарники, авиационная инспекция, прокуратура. Посыпались штрафы и санкции. То пятьдесят тысяч, то сто, то семьдесят. Короче, разорили нас за полгода. Счёт арестовали. А тут ещё в Анголе разбился наш лучший самолёт. Страховая компания платить отказалась. Закончилось всё тем, что из-за отмены рейса в Париж нам пришлось покупать пассажирам билеты за свои кровные денежки. Самолёты у нас отобрал суд, и сейчас они благополучно догнивают на каком-то запасном аэродроме. Вот я и решил вернуться в родные края. Сейчас в райпотребсоюзе ведаю завозом товаров в отдалённые посёлки. Дружок преподаёт в школе военное дело.

— Неужели в небо не тянет?

— Ещё как тянет! Когда уже совсем невмоготу отправляюсь в гости к вертолётчикам. Они тут по соседству стоят. Полетаю часок — и уже на душе легче... Правда, они за горючее бешеные бабки дерут. А я в общем-то, далеко не богач.

— Неужели на чёрный день ничего не осталось? — полюбопытствовал Цимбаларь. — Ведь такими деньжищами ворочали!

— Кривить душой не буду, кое-что в загашнике, конечно, имеется, — честно признался Петрищев. — Но это даже не на чёрный день, а скорее на собственные похороны.

— Да вы ещё прекрасно выглядите! — заверил своего попутчика Цимбаларь. — В ваши годы жениться надо, а не о смерти думать.

— Это только видимость, — покачал головой Петрищев. — Лётчики на пенсии долго не живут. Особенно те, кто служил в истребительной авиации. При маневрировании на сверхзвуковых скоростях возникают такие перегрузки, что мышцы отслаиваются от костей, а все внутренние органы смещаются. Не очень-то приятно жить, когда сердце давит на диафрагму, а почка — на мочевой пузырь. Что бы там ни сочиняли поэты, но человек рождён для неторопливой ходьбы, а отнюдь не для полёта.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Цимбаларь. — Я сам не люблю летать на самолётах. Чтобы не паниковать в воздухе, заранее напиваюсь и преспокойно сплю в кресле до самой посадки.

— Вы подали хорошую идею! — Петрищев наклонился к рюкзаку, лежавшему у его ног. — Не пора ли нам пропустить граммов по пятьдесят?