Самая белая ночь - Ася Лавринович

– Ты мне еще вчера не понравилась.

– Вчера это и началось, – буркнула Агния.

– Может, врача вызвать? – обеспокоенно спросила я. – Вдруг аппендицит?

– Такое не вырежешь, – туманно отозвалась Леманн, – от этого меня никто не сможет спасти.

От чего – от этого? Я молчала, не зная, что теперь делать. Буркнуть: «А, ну ладно, отдыхай тогда». Или лезть под кожу со своими расспросами? Признаюсь, редко с таким сталкивалась. Мои университетские подруги были моей копией – сами с радостью изливали душу. Так легче пережить что угодно. Но Агния явно была не из таких, она все держала в себе. Мы с Харви так и зависли на пороге комнаты. Пес, чувствуя плохое настроение Леманн, тоже не решался войти и уселся у меня в ногах. В комнате Агнии царила угнетающая, непривычная для нас обстановка. Окно оставалось зашторенным, оттого здесь витал полумрак. Вдруг снизу зазвучала «Песенка Мамонтенка» в исполнении Жорика. Это показалось мне сейчас таким неуместным, что я рассердилась.

– Хорошо, – наконец вздохнула я, – если тебе понадобится какая-нибудь помощь, я к твоим услугам. До двух часов. Потом, наверное, все-таки съезжу в преисподнюю.

А вот тут Агния уже заинтересовалась. На то и был расчет. Леманн приподнялась на локте. Взъерошенные светлые волосы упали на лицо.

– Куда-куда?

– К родителям, – объяснила я немного нехотя. – В тот раз у меня так и не получилось до них доехать… Я ведь Федю встретила. И пошла с ним гулять.

– У тебя проблемы с родителями? Вы в ссоре? – спросила Агния.

– Они из той категории людей, которые со всеми слишком хорошо общаются, – проворчала я, – с ними невозможно поссориться.

– Тогда почему ты назвала их дом преисподней?

– Чтобы тебя заинтриговать, – ответила я, хотя была уже на грани и мне хотелось рассказать, какие отношения у меня с родителями, но в последний момент передумала. – С ними невозможно поссориться другим… А для меня в этой жизни нет ничего невозможного.

В то время как я собиралась к родителям, Агния все-таки выползла из комнаты и умылась. Она по-прежнему напоминала привидение. Когда Леманн пила кофе, я заглянула на кухню.

– А вечером мы можем сходить потусоваться, – предложила я.

– С кем это? – настороженно спросила моя соседка.

– C Каролиной из моей группы, – ответила я, – и еще парочкой знакомых девчонок. Я тебя со всеми познакомлю. Будет весело.

Агния замялась.

– Ну не знаю. У меня не то настроение.

Это было заметно по ее припухшим красным глазам.

– Я в принципе не особо люблю тусовки, – продолжила Агния, – мне кажется, я для этого уже слишком стара.

– Ты серьезно? – Я расхохоталась. – Точно, на кладбище уже пора ползти!

Агния криво улыбнулась. Сказала, что подумает, но я уже заранее знала ее ответ.

До Московского проспекта, на котором жили мои родители, я доехала в самом мрачном настроении. Заранее настроила себя на худшее: мама обязательно выскажет свое недовольство по поводу того, что я давно к ним не заходила. Брать с собой Харви не стала – родители не любят собак. Я долго слонялась по двору под окнами родительской квартиры, не решаясь войти. Перед разговором нужно как следует настроиться. Если к нему вообще можно быть готовым… Весь мой путь до нужного этажа лифт неприятно гудел, что тоже не прибавляло настроения. Дверь долго никто не открывал, и я уже обрадовалась, что родителей нет дома. В выходные они вполне могли укатить за город на дачу. Но, как только я собралась уходить, замки щелкнули и на пороге появилась мама.

– Солнышко! – воскликнула она. – Что же ты нас не предупредила? Мы тебя в прошлый раз ждали, я пирог испекла, а ты не пришла…

В мамином голосе, как обычно, послышался укор.

– А сегодня мне даже нечем тебя угостить, – продолжила она, не пуская меня на порог квартиры.

– Я вам эклеры принесла, – вытащила я из-за спины коробку со сладостями.

– Да? Тогда отлично! Проходи. Отец, конечно, как всегда, занят, но уж на эклеры твои отвлечется.

Мои родители – врачи. Отличные специалисты, между прочим. И я вроде как всю жизнь ими горжусь… Папа – кардиолог, врач высшей категории и кандидат медицинских наук. Мама – гинеколог. Бабушки тоже трудились в сфере медицины, поэтому у нас что-то вроде династии, которую я первая прервала… Но в школьные годы и речи не могло идти о том, что я поступлю куда-то, кроме медицинского. Мама с папой никогда не понимали моего увлечения модой. Не разрешали экспериментировать ни со стилем, ни с прической. Класса до седьмого я беспрекословно их слушалась. Заплетала упрямые кудри в тугую косу, носила скучные рубашки и расклешенные шерстяные юбки с белыми колготками и лакированными туфлями. У меня и мысли никогда не возникало, что может быть по-другому. И мамино давление в детстве так остро не ощущалось… Обращалась она ко мне всегда ласково, как и к своим пациенткам: «солнышко», «зайчик», «котенок»… Я знала: мама желает для меня самого лучшего.

Когда у нас в школе началась химия, родители возлагали на меня огромные надежды. По их мнению, во мне обязательно должны были взыграть гены, а вместе с ними – и любовь к химии с биологией. Но вместо генов проснулся подростковый гормональный бунт. Мне не хотелось больше плясать под родительскую дудку, отзываться на «котеночка» и «зайчоночка», носить белые колготки, над которыми смеялись девчонки в классе… И уроки химии мне не нравились. Учительница по этому предмету была просто ужасной – грубой, страшной женщиной, повторяющей из урока в урок, что мы ничего из себя не представляем. И мне почему-то прилетало от нее чаще всего. Уж не знаю, по какой причине я попала в такую немилость, но желание разбираться в химии у меня напрочь отпало. Я хватала двойку за двойкой и всей душой ненавидела школу. Мама строгим голосом говорила, что так, зайчик мой, дело не пойдет, я подвожу ее, папу, бабушек и еще пару поколений заслуженных врачей.

А потом в нашем классе появилась Оля Маркушова, и она стала для меня спасением и настоящим лучом в темном царстве. Оля была яркой, интересной девчонкой, и мне хотелось с ней сблизиться. Маркушова распознала во мне родственную душу, поэтому мы быстро спелись. Оля носила яркие необычные наряды и аксессуары, классно держалась в компании других и всегда привлекала к себе внимание. Часто она одалживала мне свои шмотки, и мама приходила в ужас, когда я после школы заявлялась домой в красных колготках. От Оли я узнала, что в жизни есть не только школа,