Свирепый - Дж. Б. Солсбери

была единственным человеком, которому он рассказывал о сложных отношениях с отцом и о том, что его мама всегда ставила свой социальный календарь выше своих мальчиков.

Мы оба сидим лицом вперед, плечом к плечу, не глядя друг на друга.

— У Августа член больше, чем когда-либо, а Лесли делает третью подтяжку тела.

— Ого, — говорю я, потягивая свой мартини. — Сколько раз можно подтягивать тело, прежде чем ее грудь превратится в подплечники?

Я чувствую, как он смотрит на меня, и ощущаю запах виски в его сладком дыхании, когда он хихикает.

— Я предполагал, что это личный тренер помог ей нарастить мышцы плеч, но твоя теория имеет больше смысла.

— Приятно видеть твоих братьев такими счастливыми.

Он хмыкает в свой напиток.

— А Александр?

— Его не узнать. Уже давно ничего не ломал. Его жена, Джордан, она... ну, она — его чудо.

— Я рада за него. — Да, но я не могу игнорировать приступ зависти. Сегодня я видела любовь между Кингстоном и Габби, между Хадсоном и Лиллиан, и мне стало интересно, каково это — быть чьим-то чудом.

Увлекаясь своей собственной маленькой вечеринкой жалости, вспоминаю о Хейван. Она — мое чудо. И я поклялась провести остаток жизни в одиночестве, если это будет означать, что та будет в безопасности и счастлива. Жертва собственным счастьем кажется ничтожной по сравнению с ее. Хейван всегда была на первом месте, и ни один мужчина никогда не займет его.

Из дальнего конца бара доносится громкий смех: там пара танцует под инструментальную музыку, звучащую из скрытых колонок.

— Похоже, им весело, — неуверенно говорю я.

— Помнишь, как мы так танцевали? — Хейс смотрит на меня, и я чувствую его взгляд, как теплое прикосновение к моей щеке.

— Выпускной?

— Не выпускной. На парковке закусочной «У Мэгги».

— О, боже, да. — Я смеюсь от нахлынувших воспоминаний. Тогда Хейс открыл двери своей машины, и мы закружились в медленном танце под Bewitched, Bothered, and Bewildered Эллы Фицджеральд, играющую на его автомобильной стереосистеме. Мы танцевали, как будто были единственными людьми в мире. Когда пошел дождь, он не отпустил меня, и мы вместе покачивались под ливнем. — Это было неловко.

Он прижимается своим плечом к моему.

— Тебе понравилось.

Мои легкие сжимаются от его прикосновения.

Он, должно быть, замечает, потому что бормочет извинения.

Мы были так молоды и беззаботны тогда, до того, как жизнь обнажила свои клыки. Любовь — это все, что имело значение, и у нас ее было так много, что мы чувствовали себя неприкасаемыми. Какими же глупцами мы были. Слепые, наивные глупцы. Невидимый груз давит на мои плечи. Я беспокоюсь за свою дочь. Боюсь, что ущерб, нанесенный нашим отношениям, никогда не будет восстановлен.

На меня наваливается удушающая усталость. Я подпираю голову рукой.

— У тебя есть планы повидаться со своей семьей, пока ты здесь?

Еще одна тема, на которую у меня нет сил.

— Чего ты хочешь, Хейс? Почему ты на самом деле здесь?

Он кивает и не отрицает, что приехал по определенной причине.

— У меня есть предложение для тебя и Хейван.

Услышав, как он произносит ее имя, я испытываю шок.

Далее он объясняет план, по которому мы вдвоем должны остаться в Нью-Йорке на месяц. Жить в Нью-Йорке. С ним.

— У Хейван летние каникулы. Если тебе придется вернуться домой по работе, сможешь прилетать по выходным или...

— Я работаю из дома. — Я потираю виски, жалея о двойной порции водки.

— Хейван сказала, что хотела бы остаться. Думаю, будет справедливо, если я получу возможность узнать свою дочь.

— Это удар ниже пояса.

Он не извиняется за это.

— Мне нужно подумать об этом. Сегодняшний день был... Я устала и голодна. — Я толкаю свой пустой бокал из-под мартини по барной стойке. — Мне не следовало его допивать.

Он достает черную кредитную карту и протягивает ее бармену, указывая на мой напиток.

— Нет. — Я достаю наличные и кладу их на барную стойку. — Я сама могу заплатить за свой напиток.

Бармен смотрит на Хейса в поисках разрешения взять мои деньги.

Это дерьмо толкает меня за грань.

— Почему вы смотрите на него? — Я показываю на Хейса большим пальцем. — Вы подали мне напиток, который я сама заказала, так?

— Да, мэм.

— Так зачем смотреть на него? Разве я не имею права говорить за себя, когда речь идет о том, кто платит за напиток, который я заказала и употребила? Вы даете этому человеку рядом со мной право голоса только потому, что у него есть член и яйца? — Я хватаю телефон и сумочку, затем встаю. — На дворе двадцать первый. — Я выбегаю из бара. — К черту патриархат!

Две женщины в баре кивают мне.

Я чувствую взгляд Хейса на своей спине, когда ухожу. В спешке убраться к чертовой матери, мой каблук скользит по отполированному до блеска полу, и я пошатываюсь. Проклинаю свою ужасную удачу, но держу голову высоко поднятой, пока не оказываюсь за закрытыми дверями лифта. Только после этого позволяю чувству стыда залить щеки огнем.

Я всегда представляла, что будет, если я снова увижу Хейса. Надеялась, что если это когда-нибудь случится, то я буду одета в сексуальное красное платье без бретелек с разрезом, идущим по бедру. Он бы увидел, что меня не волнует его присутствие, и ему было бы больно осознать, что я никогда о нем не вспоминала. Что то, что он оставил меня без ничего, кроме пачки денег и записки, было лучшим, что он мог для меня сделать. Я была бы очаровательной и забавной, а когда уходила, он смотрел бы мне вслед со слезами на глазах, думая о том, что упустил самое лучшее, что у него когда-либо было.

К сожалению, как и в большинстве случаев в жизни, наше воссоединение в реальной жизни оказалось сплошным разочарованием.

Я добираюсь до своей комнаты, переодеваюсь и умываю лицо, все еще разгоряченное унижением и покрасневшее от выпивки. Плюхнувшись на кровать, отправляю Хадсону смс с просьбой пожелать Хейван спокойной ночи и сказать, что я люблю ее. Затем набираю номер Тэга, но не успеваю нажать кнопку вызова, как в дверь стучат.

— Кто там? — говорю я, направляясь к глазку.

— Обслуживание номеров.

Что? Мужчина в гостиничной униформе с тележкой стоит