Градус любви - Кэнди Стайнер

– Лучше? – спросил Ноа, когда шум вечеринки окончательно стих, приглушенный привычными для Теннесси звуками.

Я улыбнулась, не став признавать, что он прав, и просто пихнула его. Обхватив бицепс рукой перед тем, как толкнуть, я немного покраснела, поскольку даже от этого мимолетного прикосновения вспомнила, какой этот парень крепыш. За годы сборки бочек он стал образцом мужественности, не имеющий себе равных.

Он ухмыльнулся, с легкостью увернувшись от моего толчка, и провел взглядом по моим ногам.

– А теперь-ка давай посмотрим, сможешь ли ты усидеть на лошади в этих сапогах.

* * *

Ноа

Не знаю, что меня подтолкнуло.

Не знаю, что заставило налить пиво во второй стакан и пройти с ним через всю «Черную дыру» к Руби Грейс Барнетт. Отчасти и правда хотелось извиниться за слова, которые ее расстроили после дегустации на винокурне, но отчасти и хотелось поговорить. Повода у меня не было, потому я принес то пиво, думая, что оно растопит лед.

Может, оно бы и растопило, не будь Руби Грейс такой упрямой.

Но я в любом случае рад, что подошел к ней поговорить, ведь пускай Руби Грейс и вела себя дерзко, будто не желая уделить мне и пары минут своего времени, она все же немного скинула маску взрослой женщины, которую я видел на винокурне, и снова стала той юной девушкой. Она ослабила бдительность, призналась, что ее тревожило возвращение домой, посещение «Черной дыры». Я не знал истинной тому причины, но сейчас ей нужна чья-то поддержка.

И этим человеком стал я.

Я улыбнулся, когда Руби Грейс провела руками по гладкой шее Тэнка в черно-белых узорах табиано, слегка почесав его ухоженными ноготками. Тэнк прильнул к ее руке и тихонько заржал, размахивая хвостом.

– Не знала, что ты ездишь верхом, – спустя несколько минут призналась она, взглянув на меня широко раскрытыми глазами, и снова перевела внимание на коня. – Не в обиду будет сказано, но совсем не так я представляла себе хобби Беккеров.

Я хмыкнул.

– Что, думаешь, мы целыми днями бухаем и деремся?

Она не ответила, но по виноватому взгляду я понял, что она и впрямь так считала.

Смотря на нее, я усмехнулся, оттолкнувшись от стены конюшни, к которой прислонялся.

– Мама научила меня ездить верхом, когда я был еще совсем мелким. Моих братьев это занятие не особо зацепило, тогда как для меня езда всегда была отдушиной. Отец купил Тэнка, когда мне исполнилось четырнадцать. Тогда ему был всего год. – Сердце, как всегда, заныло при упоминании отца. – Мы держим Тэнка у Дженсенов, потому что здесь для него есть все условия. Я ежемесячно плачу им и потому могу приходить и кататься, когда пожелаю.

– И часто ты это делаешь?

– Минимум раз в неделю, иногда чаще.

Руби Грейс улыбнулась. Мы снова замолчали, а она провела пальцами по гриве Тэнка. Он был американским пейнтхорсом – жеребцом пегой масти, сильным и мускулистым, и его пятнистая грива особенно притягивала внимание. Тэнку сейчас было пятнадцать лет, и хотя он не сильно состарился, я все равно обращался с ним бережнее, чем в юности. Тогда мы прыгали через бревна и круглые бочки, пересекали ручей, скакали галопом так быстро, насколько он мне позволял. Теперь же по вечерам я выводил его на длительные прогулки, чтобы он размялся, а сам погружался в мысли. Иногда мы ходили к старому домику на дереве, который папа построил для меня и моих братьев, а порой просто исследовали тропинки, гуляли вдоль реки или там, куда нас заводили копыта Тэнка.

У меня участился пульс при виде того, как Руби Грейс его гладит. Она не первая девушка, на которой я использовал этот прием. По вечерам я частенько приводил сюда женщин, которым нравился, и смотрел, как они ласкают Тэнка и сюсюкают, какой он милый, а потом укладывал их на солому и трахал до рассвета. Но Руби Грейс – первая, кого я сюда привел, потому что ей нужно было спрятаться, нужно было сбежать.

Я и сам сюда приходил для того же.

Я знал, что не буду трахать Руби Грейс. Во-первых, ей девятнадцать. Во-вторых, она помолвлена. А еще она дико действует мне на нервы, и ни разу я не встречал такой строптивой девчонки, склонной к резким суждениям. Руби Грейс совершенно не в моем вкусе. Мне нравились необузданные, немного вспыльчивые женщины, которые могли задать мне жару в постели. Но это не отменяло того факта, что Руби Грейс была очень-очень миловидной.

Тогда на винокурне я задумался, как бы она выглядела в сапогах, и мое желание исполнилось. Коричнево-бирюзовые ковбойские сапоги доходили ей чуть ниже колен, и моему взору предстала гладкая загорелая кожа. Эта кожа и ее подтянутые бедра, кажущиеся длиннее в сапогах и крошечных рваных шортах белого цвета, кружили голову. Ее сегодняшний наряд полностью отличался от того, в котором я видел ее в первый день – ни тебе модного платья, ни дорогих туфель. В майке, шортах и сапогах она выглядела совсем девчонкой.

Деревенской девчонкой.

И меня бесило, какой эффект производил на меня этот вид.

Я сглотнул, запихнул мысли куда подальше и оторвал взгляд от ее ног, решив подойти ближе. Я протянул руку, чтобы погладить Тэнка, и задумался, в самом ли деле готов сделать следующее заявление, потому что раньше никогда так не поступал.

– Хочешь на нем прокатиться?

Руби Грейс вспыхнула от радости и повернулась ко мне, широко улыбаясь.

– Правда? Ты разрешаешь?

Сердце снова сжалось, потому что я никому не разрешал ездить на Тэнке, кроме Дженсенов, которые за ним присматривали. Но с тех пор, как Руби Грейс вернулась в город, я еще не видел ее такой беззаботной, как сейчас, и по какой-то причине мне захотелось, чтобы она такой и оставалась.

– Да, правда, – хохотнув, ответил я. – Подожди, дай я его соберу.

Руби Грейс осматривала конюшню, пока я прошелся щеткой по Тэнку, пристегнул к нему потник, седло, подпругу и уздечку. Я дважды все проверил, осмотрел каждое копыто. На этой неделе я обрезал ему копыта, но хотел убедиться, что они в хорошем состоянии. Осмотрев Тэнка, я вывел его из конюшни на теплую летнюю ночь.

– Готово, – сказал я, похлопав по седлу, и повернулся к Руби Грейс, держа в руках поводья. – Залезай.

Я ждал, что она заноет, фыркнет или спросит, как, по-моему, ей залезть на коня в этих шортах. Но, на удивление, маленькая мисс Руби Грейс ни слова поперек не сказала. Она вставила ногу в стремя,