Что есть истина? Праведники Льва Толстого - Андрей Борисович Тарасов

особое отношение и уважение к народной литературе, понимание ее художественного своеобразия были свойственны Толстому еще в 1850-е годы. В его дневнике 1851 г. есть следующая запись: «У народа есть своя литература – прекрасная, неподражаемая; но она не подделка, она выпевается из среды самого народа» (46: 71). Молодой писатель и сам давал образцы отнюдь не дворянской литературы (можно указать наброски «Идиллия», «Тихон и Маланья» и ряд других незавершенных произведений 1860-х годов). То есть «переход» в литературном плане начался как бы чуть ли не с начала творческого пути писателя.

А «переход» в духовном смысле, думается, стал совершаться именно с 1860 г., с момента смерти брата Николая. В это время Толстой как бы отошел от литературы и занялся сельским хозяйством и народным образованием. Б. Эйхенбаум в книге «Молодой Толстой» высказал мнение, что подобный «отход» явился своеобразным методом борьбы писателя с современностью, с литературой и журналистикой, благодаря которому, дескать, Толстой стремился вернуть к себе внимание и уважение. Однако более правдоподобно иное объяснение, учитывающее духовные причины его временного разрыва с литературой.

На самом деле, подлинного «отхода» от литературы и не было. Толстой, через кончину брата столкнувшись лицом к лицу с вечной проблемой смысла жизни и смерти, пришел к необходимости каким-то образом решать её для себя. И особая серьезность момента возникшего духовного поиска обусловила невозможность для Толстого оставаться в рамках литературы в смысле беллетристики, описания душевно-телесной жизни человека (но, разумеется, не литературы как таковой). Для адекватного отражения своего внутреннего состояния писателю нужна была другая форма художественного выражения. А пока она не найдена, он не мог полноценно творить. Поэтому Толстому и понадобилась литературная «передышка».

Семейные обстоятельства (женитьба на Софье Берс) на некоторое время прервали процесс поиска новой художественной формы и отодвинули на второй план мучительные религиозно-философские вопросы. Думается, во многом благодаря им писатель смог вернуться к литературе беллетристического плана (опять-таки в смысле душевно-телесного бытописания) – в 1863 г. появились первые наброски «Войны и мира». И все же в середине 1860-х годов, как известно с его собственных слов, Толстой, несмотря на семейное счастье, вновь оказался перед необходимостью решать вечные вопросы бытия. Религиозно-нравственные искания Пьера Безухова, «правда» Платона Каратаева – плоды толстовских раздумий над этими вопросами, «вкрапления» духовной по существу литературы. Художественная реализация духовных исканий писателя дает штрихи для портрета «позднего» Толстого.

В 1865 г. Толстой предпринимает попытку создания собственно религиозного сочинения под названием «О религии», в котором уже намечаются его расхождения с православной верой. Религиозный характер приобретает и переписка (см., например, его письма к Фету). А к концу 1860-х назревает второй после смерти брата духовный кризис Толстого и отход от литературы. Он опять сосредотачивается на сельском хозяйстве и педагогической деятельности.

Особый интерес представляют педагогические труды писателя. Дело в том, что Толстой предпринял в конце 1860-х – начале 1870-х годов чтение древнерусских житий для педагогических целей. По словам С. А. Толстой, он видел в них образцы «нашей русской настоящей поэзии». Некоторые жития («О Филагрии монахе», «О дровосеке Мурине», жития преподобного Давида и преподобного Сергия Радонежского и др.) писатель включил в свою «Азбуку», изданную им в 1872 г. Он не только использовал творения древнерусской литературы как подсобный материал для обучения детей, но и сам обучался новым для него художественным приемам и стилю, знакомился со своеобразными для светской дворянской среды XIX века представлениями о праведности и праведниках. Кстати, уже тогда Толстой стал вносить и существенные изменения в жития. Так, он исключил эпизоды воскрешения мертвого и борьбы с бесами из жития Сергия Радонежского.

Об актуальности религиозных вопросов для Толстого и интересе к православной концепции праведничества свидетельствует и тот факт, что в 1870 г. Толстой собирался поехать в Оптину пустынь, известную своими старцами. А в 1874–1875 гт. он активно работал над составлением «народного» сборника житий, собираясь привлечь к сотрудничеству и специалиста в области древнерусской литературы архимандрита Леонида (Кавелина). В письме от 22 ноября 1874 г. Толстой подробно излагал архимандриту Леониду программу издания житий. Из этой программы очевидно, что писатель преследовал не только чисто просветительские цели образования народа, но и, теоретически осмысляя феномен «народной» литературы, собирался на практике реализовывать ее художественные приемы (например, краткость, простой и понятный язык, позволяющие адекватно отражать содержание, – «более доступные простые подвиги, как мученичество» и «события более живые и рельефные»).

Одним из примеров подобной реализации можно считать неоконченное «Житие и страдания мученика Юстина-философа», над которым Толстой трудился в 1875 г. Это произведение как бы закрепляет на литературном и религиозно-философском уровне факт «перехода» писателя к «позднему» этапу творчества. «Житие и страдания Юстина-философа» следует рассматривать не только как символическую проекцию толстовского пути духовных исканий, но и попытку ориентирования в традиционной, православной, системе духовных ценностей. Однако показательно, что работа над «Житием…» не пошла дальше описания религиозно-нравственных исканий Юстина-философа, а его обращение и исповедание христианской веры оставались для Толстого вопросом, на который еще у него не было ответа и в поисках которого, думается, он в 1877 г. отправился вместе со Страховым в Оптину пустынь.

Родные и близкие писателя, а за ними и многие исследователи называли 1877–1879 годы «православным» периодом в жизни Толстого. В действительности же Толстой, внешне исполняя православные обряды, лишь исследовал и проверял для себя внутреннее содержание православной веры, не принимая и окончательна не отталкивая его. Но важно понять, что «православный» период имел серьезное влияние на дальнейшую литературную деятельность писателя.

В 1879 г., который, как известно, имел особое значение для Толстого (именно тогда духовный кризис писателя достиг наибольшего напряжения, напомнив «арзамасский ужас» 1869 г.), писатель много общается с православными богомольцами на Киевском шоссе и делает пометки в записной книжке, посещает Киево-Печерскую лавру и беседует со схимником Антонием. Тогда же он совершает поездку и в Троице-Сергиеву лавру. Любопытен тот малоизвестный факт, что Толстой в беседе с монахом (впоследствии архиепископом) о. Никоном (Рождественским) настойчиво и подробно расспрашивал его о лаврских подвижниках, о характере их духовного делания. Отец Никон рассказал писателю о схимонахе Филиппе, затворнике, носившем вериги, биографию которого он сам составил. Толстой попросил прислать ему эту биографию, что о. Никон вскоре и исполнил. Таким образом, хотя Толстой и сообщал Н. Н. Страхову в письме от 3 октября 1879 г., что после встреч с духовными людьми он укрепился в своем антицерковном настроении, тем не менее он не перестал живо интересоваться православными праведниками. Еще больший интерес представляет толстовский набросок этого времени «Сто лет» (4-й вариант из серии набросков о князе Горчакове под названием «Труждающиеся и обремененные»), почему-то до сих пор