Парадоксы имперской политики: поляки в России и русские в Польше (XIX — начало XX в.) - Леонид Горизонтов

По приблизительным подсчетам, в середине XIX в. в белорусско–литовских губерниях проживало до полумиллиона поляков, примерно таким же по численности было польское население Юго — Западного края 89. Учитывая гораздо больший удельный вес помещиков и шляхты среди поляков «забранных губерний» по сравнению с обществом Царства Польского, можно говорить о сопоставимости национально–патриотического потенциала бывших восточных земель Речи Посполитой с центральным их массивом. В свою очередь, каждая из разделенных Бугом частей прежнего польско–литовского государства была отмечена более или менее выраженной неоднородностью. Так, у Х. Жевуского хранительнице «отечественных преданий» Литве противостоит «деморализованная» Украина. Имевшие долгую историю региональные особенности в XIX в. под влиянием целого ряда факторов, в том числе правительственной политики, заметно углубились 90.

Еще в канун Ноябрьского восстания Иосиф Семашко доводил до сведения Д. Н.Блудова, что польские патриоты мечтают о том, «чтобы восемь русских губерний были некоторым образом колониями маленького Польского Царства». Тридцать лет спустя о затаившемся на берегах Вислы хищнике был предупрежден Александр П. «Для России ныне кажется важнее Царства Польского, — писал архиерей в мирном 1859 г., — влияние его на западные губернии, а может быть, и далее. Оно запустило сюда глубоко когти и препятствует слитию сих губерний с единокровною Россией)» 91. После 1863 г. Западный край становится для большинства современников сердцевиной польского вопроса. «Многие убеждены и, кажется, не без основания, — сообщал К. П.Победоносцев Д. А.Толстому в 1883 г. со ссылкой на «серьезных русских людей», — что не в Варшаве, а в Вильне истинный центр полыциз–ны и ее деятельности систематически разрастающейся. В Вильне, говорят, важнее чем где–либо, твердое и разумное русское управление». «Волна русификации…, идя с востока, — полагал ксендз Т. Остоя, — прежде чем достигнет Вислы, должна сначала заливать Литву и Белоруссию»92. Однако с превращением к концу века Царства Польского в один из ведущих центров индустриальной мощи Империи и обострением внешнеполитической обстановки именно оно все более воспринимается как главный очаг русско–польского противостояния. Одновременно усиливались региональные различия в пределах границ 1772 г. Выражением дезинтеграции исторической Речи Посполитой стало развитие в Царстве Польском программы автономии, а на кресах — так называемой «краевой» идеологии 93.

Сопоставление условий жизни для поляков в Западном крае и Царстве Польском, с одной стороны, и в остальных частях Империи, с другой, — часто повторяющийся в польской мемуаристике мотив. «Я провел среди русского народа, безвыездно, в самых его центрах, с лишком пятьдесят лет, — вспоминал уроженец Минской губернии О. Еленский, — я не забыл ни своего языка, ни веры, ни своих обычаев, сохранил привязанность к моей родине и в этом направлении воспитал своих детей. Ни мое польское происхождение, которого я никогда не скрывал, ни моя религия, ни мои взгляды… не мешали мне в моих отношениях к русскому обществу… И теперь, на старости лет, вернувшись на родину…, я прихожу в ужас при одной мысли о том, сколько мне пришлось бы выстрадать, если бы это время я провел на родине»94. Близкие по смыслу пассажи находим в воспоминаниях Ю. Довбор — Мус–ницкого и М. Харусевича 95.

В свете сказанного понятно, что далеко не последняя роль в решении польского вопроса отводилась точному определению региона, ответственного за его воспроизводство. Сталкиваясь с непреодолимыми препятствиями в осуществлении массовых перемещений поляков, общественная и правительственная мысль находили выход в изменении конфигурации административных границ. Наиболее известны в этом отношении переподчинение Августовской губернии начальнику Северо — Западного края во время Январского восстания (мера, признававшаяся полезной еще в 30–40‑е гг.) и выделение из состава Царства Польского Холмской губернии в канун первой мировой войны. Однако опыт такого рода начал складываться значительно раньше и был гораздо разнообразнее. После первого раздела Речи Посполитой часть белорусских земель некоторое время входила в состав Псковской губернии. Территории, отошедшие к России по второму разделу, включались в Екатери–нославскую, Черниговскую и Киевскую губернии. До 1856 г. существовали генерал–губернаторства, объединявшие Могилевскую и Витебскую губернии со Смоленской, а Подольскую губернию — с Черниговской и Харьковской. При образовании в 1832 г. нового Киевского учебного округа, по словам М. Ф.Владимирского — Бу–данова, «к юго–западным губерниям весьма благоразумно присоединена и Черниговская губерния»96. В 1850–1863 гг. учебные округа были организованы таким образом, что в состав Петербургского попали Витебская и Могилевская губернии. Вилен–ский и особенно Киевский военные округа также выходили за пределы Западного края 97.

Гораздо больше проектов неосуществленных. Наиболее масштабный из известных нам планов использования территориально–административного деления в целях национальной политики принадлежал И. С.Аксакову, изложившему его печатно по крайней мере дважды — в 1863 и 1867 гг. «Притяните какой–нибудь уезд с дворянами–поляками к административному великорусскому центру»» — советовал он властям. Противовесом Могилеву Аксаков считал Смоленск, Минску — Чернигов, Витебску — Псков, Киеву — Полтаву, Подольску — Херсон и т. д. От границы 1772 г., таким образом, «не должно остаться и следа», ее необходимо «затереть». В том числе не должен служить административной границей днепровский рубеж, напоминающий о временах, когда Украина делилась на русскую и польскую части. Аксаков ожидал обрусения исключенных из западных губерний уездов максимум за четверть века. В своих построениях он опирался на опыт екатерининского царствования, ссылался на известную ему инициативу МВД второй половины 1830‑х гг., учитывал свежие доказательства тяготения поляков Западного края к Царству Польскому. Вместе с

«Московскими ведомостями» Аксаков приветствовал предложение «Киевлянина» произвести прирезку к Киевской губернии смежных малороссийских уездов, т. е. меру, зеркальную по отношению к его собственному проекту. Он настаивал лишь на «верной оценке качественности обеих местностей, взаимного отношения их материальных и нравственных сил»98.

Близкие аксаковским планы вынашивал М. Н.Муравьев, ведший в 1864 г. переговоры с Министерством внутренних дел о «постепенном примежевании некоторых уездов Северо — Западного края к Востоку»99. Те же мысли находим в датированной июлем 1865 г. всеподданнейшей записке А. Л. Потапова. Рассуждая о будущем генерал–губернаторства, последний приходил к заключению, что «общих мер для целого края предложить невозможно, так как меры, пригодные для губернии Ковенской, никак не применимы для Могилевской и обратно». Потапов считал целесообразным «от настоящего состава отделить к Востоку все то, что может без исключительных мер идти к развитию наравне с общим государственным строем». Далее в записке намечалось перераспределение уездов между тремя регионами: Западным краем в новой конфигурации, выведенными из его состава Витебской и Могилевской губерниями и прилегающими к старой границе края территориями. Часть площади Витебской и Могилевской губерний отходила к Псковской, Смоленской и Черниговской губерниям, однако в качестве компенсации им передавались некоторые земли Виленской и Ковенской губерний. Один уезд Минской губернии отходил к Черниговской. Такая сложная реорганизация, по мысли Потапова, позволяла национально обесцветить значительную часть края 100.

Внимание современников привлекало не только возможное уменьшение территории Западного края или Царства Польского. Основанием для недовольства политическим курсом служило и то, что лишь этим регионом ограничивалось действие многих мер, направленных на подавление польского элемента. В поле зрения критиков в первую очередь попадал периметр Западного края — граничащие с ним Бессарабская, Екатеринославская, Полтавская, Черниговская, Смоленская, Псковская, Лифляндская и Курляндская губернии. На польскую угрозу Бессарабии указали в начале 1866 г. «Московские ведомости». Газета доносила о сосредоточении в северной ее части большого числа землевладельцев и арендаторов польского происхождения, поддерживающих тесные связи со своими соотечественниками на Волыни. Бессарабские поляки активно участвовали в восстании, образовав подпольную администрацию и жандармские команды 101. Сигнал кат–ковского издания не остался незамеченным. «Это известие будет новостью для русских, — комментировал в своем дневнике прочитанное генерал В. А. Докудовский. — Теперь наше правительство занимается поляками одних только западных губерний, а бессарабских оставило в совершенном покое, как будто их и не существовало. Неужели бессарабская польская интеллигенция избавится от внимания нашёго правительства?» 102.