Книга предсказаний. Пророчества, которые сбудутся - Вера Склярова

Ференца Ракоци и самого чуть не отравили в детстве, и он таким образом как будто бы решил отравить своего первенца от возможных покушений со стороны подосланных Габсбургами убийц. Как показали дальнейшие события, эта мера предосторожности оказалась своевременной и отнюдь не лишней. Ведь уже в 1701 году князь Ракоци и его супруга были арестованы. После Леопольда Георга у Ракоци появились на свет еще трое детей — дочь и два сына. Но в своем завещании он упоминает, кроме них, еще одного сына, заботы о котором были возложены на герцогов Бурбонских и де Мейи, графов Шарлеруа и Тулузского. С этими четырьмя аристократами Франции Сен—Жермен был особенно близок.

Заслуживает внимания и то, что в числе псевдонимов, которыми пользовался граф, имеется и титул графа Цароки, что составляет анаграмму фамилии Ракоци. Что касается других его псевдонимов, то, по—видимому, он выдавал себя за тех людей, с кем сводила его жизнь, или просто заимствовал имена людей, известных широкой публике.

Например, одного из Солтыковых граф близко знал — тот был представителем масонской ложи, поэтому он иногда величал себя «графом Солтыковым».

Настоящий граф Сен—Жермен также существовал и был в это время известной личностью — сначала иезуитом, затем служил офицером во Франции, Германии,

Австрии, после был в Дании при Струэнзе военным министром, и, наконец, во Франции при Людовике XVI. Умер он в 1778 году. С авантюристом он не имел ничего общего, год его рождения ориентировочно 1685–й.

О первых тридцати годах жизни графа известно мало. С 1737 по 1742 год он находился в Персии при дворе Надир—шаха, прославившегося захватнической политикой. Вероятно, там он многое узнал о бриллиантах и в целом — о драгоценностях, ибо, по его же собственным словам, именно в Персии он начал постигать тайны природы. Предполагается, что тайные науки он изучал в Египте, Персии, Индии.

Несколько штрихов к его портрету. Один из современников писал: «Выглядел он лет на 50, телосложения был умеренного, выражение его лица говорило о глубоком интеллекте. Одевался он очень просто, но со вкусом, единственной уступкой являлось наличие ослепительных бриллиантов на табакерке, часах, пряжках туфель. Таинственное очарование, исходившее от него, объяснялось главным образом его поистине царственным великодушием и снисходительностью».

Другой писатель, знавший его по Ансбаху, говорил: «Обедал он всегда в одиночестве и чрезвычайно просто, его запросы были ограниченны, весь Ансбах не смог бы его уговорить пообедать даже за королевским столом». Было замечено, что на званых обедах он не пил никакого вина и не притрагивался к еде. По общему мнению, он удачно сочетал в себе изящество и прекрасные манеры. Он превосходно играл на нескольких музыкальных инструментах, иногда приводил общество в смятение своими редчайшими способностями. Они всегда представлялись окружающим чем—то сверхъестественным и таинственным.

Однажды, например, ему продиктовали 20 стихотворных строк, а он записал их двумя руками одновременно на двух листах бумаги. Никто из присутствующих не смог отличить одну запись от другой. Своей образованностью он поражал даже ученых. Алхимию знал досконально, изучал массу темных фолиантов, в которых старые кудесники Средневековья записывали свои опыты, исследования, делали выводы. Но было очевидным и то, что многое он проверял на практике сам.

Госпожа Жанлис писала о нем: «Он был неплохо осведомлен в физике, в химии, причем в химии особенно блистательно. Мой отец, признанный авторитет в этих науках, весьма высоко отзывался о его талантах. Ему ведома поистине удивительная тайна цвета, и благодаря этой, известной лишь ему тайне его картины выделяются среди прочих непостижимым блеском и сиянием красок… Сен—Жермен, тем не менее, отнюдь не горел желанием поделиться с кем—то своим секретом».

На самом деле, и это во многом очевидно, граф принадлежал к знатному роду. Догадок было множество — его принимали за португальского маркиза Ветмара, за испанского иезуита Аймара, за эльзасского еврея Симона Вольфа, за сына савойского сборщика податей Ротондо. Герцог Шуазель, первый министр при Людовике XVI, не сомневался, что Сен—Жермен — португальский еврей. Этому способствовал и сам граф, свободно говоря на всех европейских языках, разъезжая по всему белу свету под разными псевдонимами. Их известно не менее дюжины.

В Генуе и Ливорно, например, он выдавал себя за русского генерала Солтыкова. Сам Сен—Жермен не скрывал, что его имя заимствовано, но сам об этом ничего не рассказывал — он лишь намекал, что существует чуть ли не с самого сотворения света.

По его словам, он родился в стране с блаженнейшим климатом приморья, он вспоминал великолепные дворцы, террасы, по которым бегал в детстве. Иногда говорил, что был наследником мавританского короля, царствовавшего в Испании, Гренаде еще во времена арабского владычества. Он намекал и на свое знакомство с Моисеем, Авраамом, словно он несколько раз перерождался, что в целом «перекликается» с теорией инкарнации.

Он постоянно менял страны. Об этом говорят многие факты. Например, доподлинно известно, что в Англии он появился во времена Якобинской революции. Девятого декабря 1745 года Горацио Уолпол писал сэру Горацио Манну, британскому посланнику во Флоренции: «На другой день был арестован очень странный человек, который назвался графом Сен—Жерменом. Вот уже два года он находится в Англии, однако неизвестно, кто он и откуда, но, по собственному его уверению, имя, которым он пользуется, не является настоящим. Он поет и чудесно играет на скрипке, чудаковат и не слишком благоразумен».

Второе сообщение о его пребывании в Англии можно найти в номере «Еженедельного журнала, или Британского журналиста» за 17 мая 1760 года. От корреспондента «Брюссельской правды» нами получена информация о том, что недавно прибывший из Голландии человек, представляющийся графом Сен—Жерменом, родился в Италии в 1712 году. Он также бегло говорит по—немецки и по—французски, причем и по—английски он выражается довольно сносно. Познания его во всякого рода искусствах и науках весьма поверхностны, однако он знает толк в химии, виртуоз в музыке и в высшей степени приятный собеседник. А в Англии в 1746 году (согласно Уолполу — в 1745 году) он чуть было не оказался на краю гибели. Некто приревновавший его к даме незаметно опустил в карман графа фальшивое письмо, будто бы от претендента на британскую корону, в котором выражалась благодарность за некие услуги и пожелания в продолжение сотрудничества, и не замедлил указать на него представителям властей. Невиновность его была, однако, полностью доказана на допросах. Он был освобожден из—под стражи и тут же приглашен на обед к известной особе.

Затем Сен—Жермен отправился в Вену. По одному свидетельству «он роскошно жил в Вене» с 1745 по 1746 год. Был вхож в любое общество, а премьер—министр императора Франца I принц Фердинанд Лобковиц был его лучшим другом. Либо он, либо кто—то из его окружения и познакомил графа с французским маршалом Бел—Илем, посланным королем Людовиком XV с особой миссией к Венскому двору. Бел—Иль состоятельный внук Фуке был очарован своим новым другом Сен—Жер—меном, поэтому он просил его незамедлительно посетить Париж.

В 1755 году он во второй раз посещает Индию. «Моим познаниям в искусстве, — писал Сен—Жермен графу Ламбергскому, — я во многом обязан именно своему второму путешествию в Индию, которое я предпринял в 1755 году в сопровождении генерала Клайва, бывшего под командованием вице—адмирала Уотсона. Во время моего первого путешествия я мог только подозревать о существовании столь чудесной тайны. Все экспериментальные попытки, предпринятые мной в Вене, Париже, Лондоне, не принесли положительного результата. Кропотливая работа была прервана как раз в то время, о котором я упоминаю».

Следующая дата 1757 год. Великосветскому обществу Парижа графа представляет военный министр, маршал и граф Бел—Иль. Тайна рождения графа, вероятно, была известна Людовику XV, иначе трудно объяснить, почему он распорядился воздать ему почести как принцу крови. Абсолютное расположение короля Франции Сен—Жермен приобрел после того, как уничтожил трещину в принадлежащем Людовику бриллианте. Тем самым он стократно увеличил его стоимость.

Хотя скептики полагали, что он купил точно такой же камень и преподнес королю — ведь он был богат, отчего и почему неизвестно по сей день, но его личные бриллианты поражали. Однажды на балу в Версальском дворце он появился в туфлях с такими бриллиантовыми пряжками, такой красоты и такого сияния, что от них не могла оторвать взгляд маркиза де Помпадур.

В итоге молва приписала ему умение самому изготавливать бриллианты. Сам он уверял, что может лишь «лечить» их. Удалять с них трещины, пятна, этому умению его обучили в Индии.