Я — следователь - Москвитин Валерий Андреевич

Прошло несколько дней, но мы не могли следовать этому лозунгу. Ванюхин как в воду канул. Без следов. Не только мы трое ходили с опущенными головами. На розыск и задержание Ванюхина был нацелен широкий круг оперативников и все члены нашей бригады содействия милиции, а также бригадмильцы городских отделений. Но принимаемые меры были безрезультатными. Никто не мог обнаружить местопребывание преступника или хотя бы наткнуться на его следы. Поэтому настроение было не из веселых, но хуже всех было мне. Казалось, что не спугни я тогда Ванюхина, он был бы уже давно во власти закона. Ребята утешали меня как могли, и может быть, на какое-то время я успокаивался, но стоило побывать у Нади, как чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Выздоравливала она медленно, врачи не разрешали ей пока даже вставать. Она не задавала мне вопросов о Ванюхине, но по глазам я видел, что ответ на этот вопрос она ждет от меня с волнением при каждой встрече. Когда она узнала о нашем скоротечном поединке, то просила меня быть осторожным.

— Это зверь, который не остановится перед убийством, — сказала она.

При последующих встречах мы не разговаривали об этом, но в обращенном на меня взгляде я читал беспокойство. По одному моему виду она каждый раз сразу же понимала, что преступник все еще на свободе.

Так продолжалось более трех недель. Поиск становился безрезультатным. Это уже было очевидно для многих. Ванюхин глубоко затаился где-то в надежном логове. На встречу с ним мы не надеялись. Мои друзья теперь так строго не опекали меня. Совместные патрулирования «троицы» уже не были столь строгим правилом. Теперь я гонял автобусы то с Юркой, то с Жоркой. Рука понемногу заживала, но гипс еще не снимали.

— Два инвалида, — пошутил однажды Юрка, имея в виду нас с Надей.

Я на него не рассердился. Все же Юрка был моим самым лучшим другом, которому я мог прощать многое, чего не простил бы другому... Однажды у нас был случай. Вечером шли мы по центральной улице города. Фонари заливали все вокруг ярким неоновым светом. Недалеко от кинотеатра «Гигант» и встретился нам этот здоровенный, не знаю где откормленный парень. Он шел, расталкивая прохожих. Это, конечно, не преступление, не карманная кража, но мимо мы пройти не могли. После сделанного замечания он отступил на два шага, и в его руке оказался большой складной нож с откинутым лезвием. Он двинулся, как мясник, на Юрку, а я очутился сзади громилы. Без раздумья бросившись ему на спину, я увидел, что Юрка тоже отступил и сунул руку во внутренний карман куртки. Я знал, что по разрешению Фомина он в то время носил с собой оружие. Громила начал махать рукой, пытаясь достать меня лезвием, но я прочно сидел на его спине, сдавливая шею. Лезвие ножа чуть касалось меня, не причиняя никакого вреда. Момент был острейшим. Я мог быть в любую секунду сброшен на землю и исполосован ножом. Юрка вот-вот мог поднять на многолюдной улице стрельбу, спасая меня.

Но я явственно рассмотрел, что Костовский резко убрал руку из внутреннего кармана и бросился вперед. Вдвоем мы быстро скрутили и обезоружили Семенова. Такова была фамилия парня, которую мы узнали позднее. Он был осужден на три года исправительно-трудовых лагерей. Другому я бы не простил эти два шага назад и рывок руки за пазуху. Но с Юркой у нас бывали и более опасные переделки, и мы никогда не подводили друг друга. А страх может охватить костистой лапой любого смелого человека. Главное — вовремя преодолеть его.

Если рука моя заживала и я чувствовал себя сносно, то состояние здоровья Нади оставляло желать лучшего. Я попросил Костовского не шутить больше по этому поводу, и он меня понял.

Жизнь шла своим чередом. Как-то под вечер мы тряслись с Юркой в автобусе. Я теперь всегда старался пробраться на сиденье: боялся, что в толкучке кто-нибудь повредит мне гипс. Вдруг Костовский наклонился надо мною и горячо зашептал в ухо:

— Хайм, бывший гопстоповец[8], лазит по карманам. Чудеса?!

По проходу мимо нас протиснулся толстомордый парень. Только это я успел заметить. Юрка молча указал глазами на его спину. Что-то знакомое почудилось в покатых мощных плечах. Мне показалось, что где-то я его уже встречал. Но где? На этот вопрос не находил нужного ответа. «Заглянуть бы ему еще раз в лицо», — думал я. Между тем Юрий начал пробираться вслед за знакомым мне незнакомцем. Я встал со своего места, поднял руку над головой, но Костовский, оглянувшись, сделал мне выразительный знак, чтобы я сидел. Опустившись на сиденье, я потерял их обоих из виду.

Оставалось только прислушиваться и ждать, хотя меня так и подмывало вскочить на ноги и рвануться вперед. Но если Костовский указал мне сидеть на месте, значит, так было нужно.

Вдруг я услышал громкий голос своего друга:

— Вот он, карманный вор, держите его, держите!

Я, как подкинутый мощной пружиной, вскочил и увидел, что мордастый рвется к передней двери автобуса, а Костовский прочно перекрыл ему путь, упершись в проходе.

Парень бросился назад, расталкивая пассажиров. Склонив голову вниз, он, как разъяренный бык, пробивался к задним дверям. Теперь я смог хорошо рассмотреть его лицо. «Пашка, двери!» — прозвучало в моей памяти. Сообщник Ванюхина приближался ко мне. Встав на его пути, я получил сильный толчок локтем в бок, но успел левой рукой вцепиться в ворот его пальто. Пашка, как испуганный лось, пробивающийся через чащу, потащил меня за собой сквозь толпу. Пытаясь освободиться от меня, он начал сбрасывать с себя свое легкое светлое пальто. И вот оно осталось в моей руке. В это самое мгновение сбоку карманника возник небольшого роста крепкий паренек в защитном солдатском бушлате без погон. Он ловко схватил Пашку за левую руку и закрутил ее за спину.

— Ой, больно! Говорю, больно! — заорал вор. — Отпусти, скотина! Попишу[9]. Ой, ой, ой!

Паренек невозмутимо продолжал сгибать здоровенного Пашку вперед и вниз. Его широкая ладонь с толстыми короткими пальцами оказалась почти у самого затылка.

— Все, кранты, — взмолился карманник, и ему было позволено немного выпрямиться.

Теперь на нашей стороне был весь автобус. Отовсюду неслись возмущенные возгласы, а одна расхрабрившаяся старушка пыталась дотянуться своим сухоньким кулачком до толстого Пашкиного носа, смешно подпрыгивая и повторяя визгливым голосом, что на прошлой неделе у нее в автобусе выкрали узелок с деньгами.

Автобус остановился. Двери открылись, и я увидел, что Юрка уже стоит у задних дверей на земле и, широко расставив руки, словно готовясь обнять, поджидает Пашку.

Как только задержанный оказался на ступеньках, он сделал рывок и попытался отбросить от себя нашего помощника.

— Врешь, не уйдешь. — Паренек в бушлате был начеку и снова зажал Пашку так, что тот заверещал как раненый заяц.

— Лучше не брыкаться, — произнес Костовский, когда мы все оказались на земле.

— Верно, — подтвердил паренек, — так можно и без руки остаться.

Юрка взял карманника за свободную руку, но паренек сказал, что этого не требуется, и Костовский с ним согласился. Так, группой, мы и направились к ближайшему отделению милиции. Пашка — в центре, паренек «из воздушно-десантных», как он себя назвал, — чуть сзади, мы с Юркой — по бокам, а потерпевшая, у которой вор вытащил — это я узнал позднее — пять рублей, — впереди.

— Ну что, Хайм, решил переквалифицироваться? — спросил карманника Костовский.

— Отпустите, ребята, — в ответ захныкал Пашка жалобным голосом, — поверьте мне, век свободы не видать, это в последний раз, матерью родной клянусь, что этого не повторится.

— С такими руками, как у тебя, этого не должно вообще быть: ведь гребешь из кармана, как медведь лапой мед из улья, — засмеялся Юрка, — а что касается твоей клятвы, то позволь тебе не поверить. И чтобы не греб больше по карманам, твоим рукам будет найдено достойное применение на лесоповале.

— Поверьте, ребята, поверьте, — опять взмолился Пашка. Вся воинственность его пропала, словно это был не тот человек, который за несколько дней до сегодняшнего на моих глазах орудовал с Ванюхиным, а сейчас, несколько минут назад, буйствовал в автобусе.