Будем жить! - Анатолий Галкин

О Жукове Савенков упомянул невзначай. Он спросил, отметили ли на фирме пятилетие гибели основателя.

– Хотели, Игорь Михайлович. Старожилы фирмы, ну те, кто знал Макса, за неделю до этого шушукались. И все решили, что не стоит ничего отмечать.

– Почему так? Его не любили?

– Очень даже любили. Но суда-то не было. И никто нам не сказал, что Жуков не виноват. Мы соберемся, станем поминать, а этот вопрос будет висеть… И еще: тогда пять лет назад все это случилось после банкета. Теперь все и боятся совместных застолий.

– Да, я знаю о том банкете… А вы, Галя, тоже на нем были?

– Так я все организовала. Закупила все, стол накрыла.

– Жуков много пил в тот вечер?

– Совершенно не пил. Он же за рулем… Я так все в деталях помню. Особенно его глаза. Жуков жесткий начальник, а тут преобразился. Весь вечер на Катьку Старикову смотрел. И взгляд такой покорный, нежный, влюбленный… На меня так никто еще не смотрел.

– Екатерина сама с ним поехала или он ее долго уговаривал?

– Сама! Как кошка побежала к машине… Да я сама бы за такими глазами побежала.

– Да, ужасная история… И Максима жалко. И Катю жалко.

– А ее-то чего жалеть. Сама вляпалась. Этим телевизионщикам только сенсации нужны. И на кого, главное, компромат начала собирать. На депутата Думы! А сейчас он вообще губернатор…

Обычно фразу «прикусила язык» говорят в переносном смысле. Но Галина на последних словах, сообразив, что именно говорит лишнее, так быстро захлопнула рот, что действительно прикусила язык.

Молчание затягивалось. Галина понимала, что надо как-то разрядить обстановку, увести мысли толстяка от ее последних слов. Пусть он забудет о том, что Катька Старикова готовила передачу про Афонина и наскребла нехилый компромат… Галина сама узнала об этом случайно. Давно замечено, что начальники привыкают к секретаршам и со временем считают их лицом неодушевленным. Вроде предмета мебели. Вроде шкафчика… И вот однажды Забровский и Лившиц обсуждали при ней и о компромате на Афонина, и о несостоявшейся передаче, и о ненайденной кассете с почти готовым фильмом.

Больше молчать Галина не могла.

– Вот вы говорите, Игорь Михайлович, что жаль Катю. А я говорю: нечего ее жалеть. Жуков погиб, а она живет себе припеваючи.

– Как живет?!

– Хорошо живет… Так вы думали, что она погибла? Фигушки! Легкое ранения. Недельку отлежала и к мужу под крыло. А через год становится вообще генеральшей. Только что не в Москве, а в Дубровске… Чего ее жалеть?

Галина опять сообразила, что возможно сболтнула лишнее… Нет, она же говорила Лившицу, что не сможет продержаться два часа… Рука машинально скользнула в сумку и уткнулась в моток шпагата. А впереди на дороге лежала березовая дубина. Не оглобля, не ветка, не палка, а именно дубина: с пивную бутылку толщиной, в пять бутылок длиной.

Поравнявшись с березовым дрыном Галя игриво прощебетала:

– Я, Игорь Михайлович, отстану на минутку. Вы только не оборачивайтесь.

Савенков был не маленький мальчик. Он хорошо знал, что у женщин вдруг могут возникнуть проблемы. Или колготки надо подтянуть, или лифчик расстегнулся, или еще серьезней… На этом мысли Савенкова временно прервались, Дубина глухо ударила точно по лысине и с треском разломилась.

Он успел сделать два шага в сторону, успел прислониться спиной к осине и только потом начал сползать на землю…

Сознание возвращалось не сразу все, а по кусочкам, по фрагментикам. Сначала из темноты возник белый туман, на котором стали проявляться силуэты деревьев. Потом появились краски, звуки… Потом вспомнилась Галя, поправляющая колготки… «Ни черта она не поправляла! Она подняла оглоблю и огрела меня по лысине… Никогда не страдал по своим волосам. Но если б они были, мог бы и не потерять сознание… Дубиной по лысине! Это жестоко! Нельзя поворачиваться к женщинам спиной…»

Это были не слова Савенкова, а его мысли. Сказать это он не мог по двум причинам. Первое: некому. Второе: весь его рот занимала противная, пахнущая духами тряпка.

Попытка выпихнуть кляп языком не удалась… Он скосил глаза и увидел торчащий изо рта клочок ткани с характерным узорчиком… Захотелось выть от обиды.

Это был носовой платок коварной Галины. Мало того – гуляя по лесу, она несколько раз доставала его и элегантно ликвидировала им последствия легкого насморка.

Савенков попытался привстать. Глухо! Дернулся вправо. Потом влево… Нет сомнений, что вязала его женщина. Не туго, но и не слабо. Плотненько, крепко и аккуратно.

Зазвонивший в кармане сотовый сделал ситуацию еще более обидной…

Мокрый грязный лес был пустынный, но не совсем. Здесь вполне могли гулять собачники с собачатами и бабушки с внучатами. Но Савенков сидел далеко от основных дорожек, сидел в небольшом овражке, да еще за кустами. Ничем привлечь к себе внимание он не мог. Не мог махнуть рукой, не мог крикнуть. Получалось только тихо стонать или мяукать. Это удавалось хорошо.

Савенков промяукал не более десяти минут. Тут сзади послышался шорох, сопение и быстрый топот четырех лап.

Еще мгновение и прямо перед сидящим сыщиком вырос нестриженный, абсолютно грязный и очень любопытный пудель. Именно про этих четвероногих говорят, что они ещё не люди, но уже и не собаки.

Савенков тяжело вздохнул, покачал головой и максимально приблизил к собаке своё лицо с торчащим платком и умоляющими глазами. А ещё он попытался мысленно внушить простую собачью команду: «Укуси платок! Дерни за него, будь другом».

Человек и сам себя понять не может. Где уж нам познать собачью душу. Что им двигало? Любопытство? Сострадание? Но пудель приблизил свою мордочку, дохнув на Савенкова теплом и свежестью, чуть оскалился, зацепил зубами край платка и потянул на себя.

Слушая от Савенкова поток ласковых слов, пудель печально посмотрел на капроновый канат и не стал даже пытаться его перегрызть. Он в прыжке развернулся и убежал.

Теперь Савенков мог кричать. Он уже начал подбирать слова. «Караул» – старомодно и глупо. «Спасите» – вяло и стыдно. «Помогите» – тоже не солидно.

У него мелькнула мысль, что пёсик может вернуться. Он очень умный барбосик, зайчик, солнышко…

Пуделя звали Алиской. И вернулась она не одна, а с пятилетним созданием в джинсах, курточке и бейсболке… В кармане Савенкова ещё раз призывно зазвонил сотовый.

– Мальчик, пожалуйста, вытащи из кармана телефон…

– Я девочка.

– Извини, дорогая. Нажми вот на ту кнопочку…

– Я знаю. У меня такой же аппарат, только с цветным дисплеем.

Девочка глянула на экран, прошептала про себя и сообщила: «Вам какой-то Олег звонит».

Затем она включила телефон и поднесла его к уху Савенкова.

– Привет, Олег. Ты где?.. Как в Теплом Стане? Я что, час на звонки не отвечал?.. Понятно. Интуиция тебя не обманула. Сижу привязанный к дереву… Двигай за «Аврору». За ней телефонный узел, поликлиника и на опушке леса стадион. Двести метров прямо и сто пятьдесят направо по лесу. Ты звони, а я кричать буду… «Ау» буду кричать.

Всю дорогу до дачи Савенков стонал. И не от боли. Голова болела ровно настолько, как и положено при небольшой ссадине и шишке. Но обидно! Бывшего полковника бьёт поленом хлипкая девица. Это удар не только по лысине, но и по престижу фирмы. Завтра придется натянуть бейсболку и две-три недели прикрывать позор…

Олег всё понимал. Он отлично знал характер шефа и вел машину молча. Тем более не допускал шуточек, которые вертелись на кончике языка.

По дороге они затоварились продуктами на несколько суток. Больному требовался покой и отдых на природе.

Савенков был посажен в кресло с видом на заросший сорняками сад. Пока Олег суетился по хозяйству, его шеф капризничал.

В нормальное состояние духа Савенкова привёл запах шашлыка. Сразу же захотелось есть, жить, работать.

После первой рюмки начался разбор полетов. Итогами Савенков был явно доволен:

– Всё, Олег! По этому делу мы больше не работаем. С одной стороны – мне своя голова дороже всех австрияков вместе взятых. А с другой, мы всё сделали. Без некоторых деталей картина ясная… Давай систематизировать.

Он освободил половину стола, достал бумагу, карандаши, надел очки. На листочках стали появляться схемы: овалы с фамилиями, связи между ними.

– Смотри, Олег, сюда…Это старое дело, что ты копал… Есть девушка Катя. Её любят двое: Жуков наш и злой мент Щепкин. У этого мента есть два агента, которых он крепко держит на крючке: Петрин и Афонин. Видя, что Катя предпочла Жукова, Щепкин инсценирует грабёж. Но в суд тащить Жукова ему боязно. Якобы потерпевшие Петрин и Афонин могут провалить дело. Два-три вопроса адвоката и они поплывут… Тогда, с помощью отца Петрина Жуков направляется в командировку и временно исчезает, а обманутая Катя быстренько бежит замуж за Щепкина.

– Она не только обманутая, она беременная от Жукова.

– Это детали, Олег… Хотя, возможно, нашему австрийскому другу будет любопытно узнать, что у Жукова есть сын по имени Фёдор… Так, по первому эпизоду есть вопросы?