Иностранные войска, созданные Советским Союзом для борьбы с нацизмом. Политика. Дипломатия. Военное строительство. 1941—1945 - Максим Валерьевич Медведев

на совещаниях и в командировках, участвовал в переговорах с польским и чехословацким командованием[278]. По версии историка спецслужб А.А. Здановича, Жуков изначально получил «совершенно идентичный мандат с А. Панфиловым», то есть мандат уполномоченного, однако решение позиционировать его в переговорах заместителем армейского генерала Панфилова было принято с тем, чтобы не «смущать» польских партнеров по переговорам[279]. Впрочем, последние вполне понимали расстановку сил в этом дуэте: генерал В. Андерс в своих мемуарах называет обоих персонажей «уполномоченными»: Жукова – от советского правительства, а Панфилова – от Генерального штаба Красной армии[280]. Так или иначе, можно вести речь о наличии двух «соуполномоченных» при формальном старшинстве Панфилова.

Аналогичным образом ситуация сложилась и на «чехословацком направлении». Когда 19 ноября 1941 г. А.П. Панфилов был назначен уполномоченным по чехословацким формированиям, Г.С. Жуков в постановлении ГКО, подписанном В.М. Молотовым, упомянут не был[281]. Тем не менее уже 28 декабря 1941 г. Панфилов и Жуков подавали на рассмотрение того же Молотова проект постановления ГКО о чехословацких формированиях, оставив свои подписи под единым заголовком: «Уполномоченные Главного командования Красной армии по формированию чехословацкой армии на территории СССР»[282].

Отметим, что и А.П. Панфилову, и Г.С. Жукову новый фронт работ достался в нагрузку к основным обязанностям. Оба не имели практического опыта ни в области военной дипломатии, ни в области строительства вооруженных сил и осваивали новые для себя сферы деятельности на ходу.

Как уже сказано, в первые месяцы войны работа уполномоченного ограничивалась переговорами с польской (а затем – и чехословацкой) стороной, а также выработкой и согласованием с высшими органами власти и военным ведомством советской переговорной позиции. Панфилов и Жуков в этой деятельности опирались на собственные штатные аппараты – соответственно, Разведуправления Генерального штаба и 4-го отдела 2-го (контрразведывательного) управления НКВД, который возглавлял Жуков (отдел специализировался на агентурно-оперативной работе по польской, чехословацкой, югославской, греческой и норвежской линиям[283]). Причем справочные материалы для докладов уполномоченного высшему руководству страны нередко готовились силами всего 2-го управления НКВД и подписывались начальником управления комиссаром госбезопасности 3-го ранга П.В. Федотовым[284]. Протокольную часть военно-дипломатической работы обеспечивал Отдел внешних сношений Разведуправления Генштаба, офицеры которого участвовали в переговорах, проходивших в Москве.

Следует отметить, что активное участие в вопросах согласования параметров иностранных формирований, особенно в первый период войны (1941–1942), принимал В.М. Молотов – и как заместитель председателя советского правительства, ответственный за координацию гражданских ведомств (Наркомфина, Наркомздрава и т. д.) в связи с иностранными формированиями, и как нарком иностранных дел, через ведомство которого шло налаживание международных каналов связи с союзными правительствами и военными миссиями. Молотову направлялась значительная часть текущей документации, связанной с иностранными формированиями. В качестве члена Государственного Комитета Обороны он лично правил проекты постановлений, направляя их затем на согласование И.В. Сталину[285]. Некоторые постановления ГКО (правда, второстепенного характера) Молотов подписывал единолично[286].

По мере запуска практической работы по формированию польских войск уполномоченный неизбежно вовлекался в сложный организационный процесс: подбор кадров, размещение, снабжение, оснащение польских войск – все это так или иначе проходило через его руки. Осенью 1941 г. обстановка в пунктах формирования (Бузулук, Тоцк, Татищево) существенно обострилась в связи с наплывом туда поляков, освобожденных из лагерей и мест ссылки, численность которых существенно превышала лимиты по размещению и содержанию. Польская сторона настаивала на дальнейшем расширении формирований, а советская, напротив, требовала сперва завершить начатое. Острые разногласия возникли по поводу сроков отправки польских дивизий на фронт и способа их использования в военных действиях. В итоге в начале ноября 1941 г. на высшем уровне было принято решение ужесточить условия формирования и содержания польских войск, ограничив количество пайков до 30 тыс. штук, усилить контроль за расходом пайков и выплатой денежных окладов. 6 ноября 1941 г. А.П. Панфилов довел до сведения польского командования, что «впредь организация польских формирований, а также отпуск имущества и продовольствия будут производиться только через меня»[287]. Он потребовал от генерала В. Андерса: «Со всеми запросами по устройству и обеспечению вверенных Вам частей польской армии прошу обращаться только в мой адрес Уполномоченного Главного Командования Красной Армии по формированию польской армии (выделено автором): г. Москва, Гоголевский бульвар, дом № 6, или по этому же адресу к начальнику штаба по польским формированиям майору Сосницкому В.Т.»[288].

Таким образом, осложнение ситуации с польскими формированиями подтолкнуло к сосредоточению организационно-распорядительных функций в руках уполномоченного и появлению рабочего аппарата (штаба), который проявил себя прежде всего как делопроизводственный орган: В.Т. Сосницкий[289] готовил документы, в том числе проекты ГКО, взаимодействовал с другими ведомствами (НКИД, НКВД), заверял документы[290]. Были ли у Сосницкого помощники, выяснить не удалось. Скорее всего, речь идет о штатном работнике Разведуправления, по должности занимавшимся польскими делами. Как бы то ни было, даже такой «штаб» являл собой атрибут самостоятельного органа военного управления. На определенную автономизацию уполномоченного указывало и «выпадение» Генштаба из приведенного выше наименования его должности. Замена Генштаба на формально не существовавшее в структуре управления советскими вооруженными силами «Главное командование Красной армии», отсылает к прямому руководству со стороны И.В. Сталина, который в первый период войны был крайне заинтересован в нормализации советско-польских отношений и трансляции этой нормализации западным союзникам. Поэтому в силу объективных обстоятельств деятельность уполномоченного оказалась в фокусе внимания вождя. Явно зачаточная институализация этого органа не должна смущать: она была вполне органична общему, хорошо известному по источникам синкретизму высших военно-политических органов руководства страной и вооруженными силами, главный пример которого давал сам Сталин, совмещавший множество должностей с пересекающимися правами и полномочиями, важнейшие из которых, например должность председателя ГКО, могли быть вообще никак не формализованы[291].

В местах формирования польских войск своеобразный местный аппарат уполномоченного составляли офицеры связи. Здесь четко проявилось разделение функций между двумя «соуполномоченными». По согласованию с польской стороной в августе 1941 г. было определено, что в каждой польской дивизии и в каждом полку будет по одному офицеру связи – и от Генерального штаба Красной армии, и от НКВД. Их курирование возлагалось соответственно на А.П. Панфилова и Г.С. Жукова, представлявших, таким образом, параллельные организационные направления – по линии военного командования и по линии спецслужб. Армейские офицеры контролировали ход формирования в соответствии со штатным расписанием и помогали польским офицерам налаживать боевую учебу с учетом боевого опыта текущей войны[292]. Группу офицеров связи Генерального штаба возглавлял сотрудник Разведуправления Генштаба полковник И.Я. Черствой. Офицеры НКВД вели контрразведывательную и агентурную работу, проводили изъятия из польских частей или заявляли польскому командованию отвод тем лицам, на которых имелся компрометирующий материал