Эвита. Подлинная жизнь Эвы Перон - Сильвен Райнер

Повод был найден. Чилийское правительство потребовало от правительства Аргентины отозвать военного атташе Хуана Доминго Перона по причине его явной безнравственности.

10

На проспекте Санта-Фэ в Буэнос-Айресе между мастерской дамского портного и современным молочным магазином затерялось обветшалое строение, в дверях которого непрерывно сновали чиновники и адвокаты. Именно сюда призвали Перона после его возвращения из Чили руководители немецкого проникновения в Аргентину.

На третьем этаже заседал трибунал, больше напоминавший собрание важных персон, томящихся в светском салоне. Но здесь никогда не бывало радушной хозяйки, не велись светские беседы. Перон встретился в этой комнате с генералами Фаупелем и Фредериком Вольфом, а также с неизменным Заудштеде, представителем гестапо.

Перон думал, что эта встреча понадобилась для корректировки тактики после его поспешного возвращения из Чили. Несомненно, ему собирались предложить продолжение секретных переговоров в Бразилии. Вольф задавал обычные вопросы о деятельности Хуана Перона. В данный момент речь шла лишь о докладе, и ни о чем ином. Перон послушно отвечал. Он никогда не выдавал своих чувств или настроений. Только усталость после долгого путешествия или долгого бодрствования делала его лицо менее доброжелательным.

Когда Хуан Перон уверился, судя по вопросам и одобрению собеседников, что вновь обрел их доверие, и забыто все, вплоть до причины его выдворения из Чили, поднялся Фредерик Вольф и принялся вопить как ненормальный, не воспринимая своего собственного крика.

Испуская очередной вопль, Вольф обрушивал на стол оба кулака. Единственное, что смог уловить Перон из этого какофонического грохота, так это свой приговор. С ним обошлись, как с недостойным сыном. Вина его состояла в том, что он дал повод для своего выдворения из Чили.

Главный нацистский штаб в Аргентине не любил пользоваться услугами неловких исполнителей. Хуан Доминго Перон был вычеркнут из их списков.

11

Попав в немилость у гитлеровских служб, Хуан Перон, разумеется, решил найти понимание у Муссолини. В конце 1938 года ему удалось получить назначение военным атташе в Рим.

В то время тучи над Европой сгустились, и кое-где уже засверкали молнии. Гитлер захватывает Австрию. 30 марта в Сенате Муссолини заявляет, что в Италии имеется четыре миллиона бойцов, готовых к отправке на передовую, и восемь миллионов, подлежащих мобилизации. Все будоражат свои войска, свои боевые колесницы, своих богов. Заводы во всех странах увлеченно производят орудия смерти.

2 мая 1938 года Гитлер прибывает с визитом в Италию, и Муссолини показывает ему в Неаполе маневры военно-морского флота. Девяносто подводных лодок всплывают на поверхность моря по единому сигналу. Четыре тысячи труб сопровождают в Риме отъезд Гитлера. Весь этот фарс ударяет в голову. Хуан Перон впервые испытывает истинное воодушевление. Людские толпы, армии, опасность — та самая пища, которой он так жаждал.

По Испании уже шествует война. Воюет Франко. Воюет Гитлер. В нетерпении бьет копытом о землю Муссолини. Только Аргентина жиреет и не хочет собираться в единый кулак.

22 мая 1939 года Рим и Берлин подписывают железный пакт. Каждый раз после захвата очередной страны Гитлер посылает дружеское сообщение Муссолини, который начинает злиться. Он тоже хотел бы хватать, разрывать на части, получать свою долю добычи. Гитлер натравливает на мир орду, дрожащую от вожделения при каждом слове, которое он бросает с высоты трибуны. Муссолини вопит: «Надо посылать народ в битву пинками под зад… Неважно, кто победит…»

Перон наэлектризован этой энергией. Он не пропускает ни одного выступления Муссолини, который принял его и заявил, что Аргентина должна занять ведущее место в великом союзе наций.

Перон одновременно учится — он никогда не пренебрегал учебой — изучает поведение дуче на балконе дворца в Венеции. Муссолини принимает позу тенора в последнем акте. Выпячивает грудь, выдвигает подбородок, выбрасывает руки вперед, поднимает их, сотрясая небо кулаками. Дуче обнимает толпу, прижимает к своему сердцу, гневно отбрасывает от себя, рубит с плеча, убивает наповал. Хуан Перон наблюдает. Как прекрасно было бы самому пережить эти сцены на балконе. Темная масса толп вопит, потом снова замолкает, а Перон с трудом справляется с головокружением.

Иногда он делает в блокноте набросок — один и жестов дуче, как будто копирует фигуру, украшающую нос корабля. Перон чувствует себя поднимающимся в возвышенные сферы. Этот тропический темперамент на фоне величественных римских руин! Перон восхищается, ликует, полный признательности: ему не понадобятся, подобно дуче, каблуки, чтобы казаться выше и выглядеть более внушительно перед толпой людей, завладеть сердцами которых ему предстоит. Перон видит, как марширует перед ним армия, чеканя шаг, катясь в пропасть с песнями и цветами. Жить среди опасностей!

Перон приписан к одной из армий, базирующихся в Тироле. Его пехотное подразделение размещается в Абруцци, но если Перон узнает об очередном выступлении Муссолини, то немедленно покидает свой пост, чтобы отправиться в Рим. Он составляет свою антологию речей Муссолини и одновременно занимается в альпийской лыжной школе в Валле-д'Аоста. Он забыл чилийский позор и обидное охлаждение немцев. Муссолини пообещал вступиться за негр. Это всего лишь временная размолвка, не более того.

Хуан Перон становится популярным, потому что с полной самоотдачей участвует во всех маневрах, не удовлетворяясь тем, чтобы просто поднимать и опускать полевой бинокль, как это делают другие военные атташе.

На посольских приемах и на вечеринках военных аргентинец Хуан Перон выделяется своим неизменно хорошим расположением духа. Он пришел к главному убеждению, что жизнь — волнующая игра. В мире существует некий заговор, и Перон не стоит в стороне. Да и как остаться бездеятельным в этом мощном воинственном подъеме? С первого же дня Хуан Перон выбрал, признал своего учителя и аплодировал его голосу.

Хуан Доминго не думал, что его игра могла таить в себе хоть какой-то риск. Немцы были слишком сильны, их коалиция слишком могущественна, а натиск неодолим. Они не завоевывали территории метр за метром, они обрушивались подобно молнии, предводительствуемые не ученым или гением, а медиумом. Война, наконец-то, обрела новое измерение. С таким предводителем штабные карты перелистывались так же быстро, как листки календаря.

Возможность играть жизнями других людей, не рискуя своей, внушала бодрость. Для Перона слово «заговорщик» сияло ярким пламенем, но замышлял он заговор с осторожностью чиновника…