Владимир Лебедев - Всеволод Николаевич Петров

массовым тиражом, работали безымянные иллюстраторы-профессионалы, всецело зависящие от спроса. Наслоения спроса обусловили всё печальное разнообразие этой продукции. Мы найдем здесь и аляповатые „народные“ книжки для деревни, возникшие как бы из лубка, но стоящие неизмеримо ниже старых лубочных изданий, и бесконечно убогие буквари с картинками, и заползшие из XIX в. натуралистические картинки, и дурно перепечатанные клише заграничных детских книг, и, наконец, книжки для городского мещанства»[39], в которых вульгаризировались и опошлялись принципы «Мира искусства».

Разумеется, было бы тщетно искать в этих книгах какое-либо подобие художественной системы. Здесь господствовала самая беспринципная эклектика, а ремесленного подражания было много больше, чем творчества. За редкими исключениями, весь этот круг явлений находится вне пределов искусства.

Советская книжная графика, таким образом, получила в качестве наследия детской иллюстрированной книги, с одной стороны, небольшую группу изысканно-декоративных, сознательно эстетизированных изданий, оформленных художниками «Мира искусства», и, с другой стороны, множество антихудожественных рыночных подделок под искусство, в которых подчас отсутствовала самая элементарная профессиональная грамотность.

В первые послереволюционные годы влияние этого наследия проявлялось особенно настойчиво. Некоторые частные издательства, усилившие свою деятельность в период нэпа, переносили в новую эпоху старые безграмотные традиции сытинских и вольфовских книжек; в других издательствах работали художники-стилизаторы и декоративисты. Следует, впрочем, подчеркнуть, что количественные соотношения между двумя названными типами книг резко переменились. Ведущая роль перешла теперь к «Миру искусства». Издательства, заинтересованные в том, чтобы поднять уровень художественного оформления книги, обращались в первую очередь к уже готовой, сложившейся системе и к признанным образцам. Однако декоративно-графическая система книжного оформления, возникшая в дореволюционные годы, оказалась неспособной ответить потребностям новой эпохи и тем задачам, которые ставились отныне перед детской книгой.

Необходимость искать новые пути, вполне очевидная и для художников, и для критики, и для работников издательств, привела в сфере детской книги к ряду разнообразных экспериментов, которые на первых порах направлялись в большей степени художественной интуицией, нежели сознательным расчетом. С блеском проявилась и широко развилась здесь творческая изобретательность Лебедева. Именно в экспериментаторской работе, после долгих блужданий, неизбежных ошибок и увлечений детская книга нашла наконец верные принципиальные основы.

Лебедев был уже мастером, когда впервые обратился к книжной графике. Годы журнальной работы воспитали в нем вполне профессиональное отношение к иллюстрированию. В «Аргусе», «Синем журнале» и «Новом Сатириконе» ему не раз приходилось делать рисунки к рассказам. Но (если не считать юношеских, еще очень несовершенных картинок в журнале «Галчонок») начинал он вовсе не с детских изданий. Одной из его значительных работ дореволюционного времени явились иллюстрации к балладе «О графине Элен де Курси» (одна из ранних в русской графике попыток иллюстрирования произведений М. Горького), опубликованные летом 1917 года[40]. В послеоктябрьский период вышел в свет роман В. Скотта «Айвенго» в оформлении Лебедева (1918), а годом позже в серии «Народная библиотека», издаваемой Наркомпросом, были напечатаны его иллюстрации к «Носу» и «Коляске» Н. В. Гоголя, а также к «Новым народным сказкам».

Экспериментаторская тенденция Лебедева еще не сказалась в этих работах. Быть может, именно поэтому они остались почти незамеченными критикой, а в дальнейшем их методика не получила развития в творчестве художника. В рисунках к сочинениям Горького и особенно Гоголя есть острое проникновение в дух иллюстрируемого произведения. Но стилистика первых иллюстрированных циклов Лебедева еще традиционна и полностью укладывается в рамки метода «Мира искусства»; художник еще работал в тех принципах, против которых сам вскоре начал борьбу. Чеканная графика виньеток к «Элен де Курси» восходит к приемам Добужинского. Силуэтные рисунки к «Носу» и «Коляске» могли бы найти место в одном ряду с силуэтами Нарбута.

Однако в те же годы началась работа Лебедева в детской книге, гораздо более самостоятельная и с первых шагов отмеченная напряженными экспериментаторскими исканиями.

В 1918 году Лебедев участвовал в иллюстрировании сборника стихотворений, рассказов и сказок «Елка», составленного А. Н. Бенуа и К. И. Чуковским под редакцией Горького. В число иллюстраторов этой книги вошли художники самых разнообразных творческих направлений, от Репина до Пуни; преобладающее место занимали мастера «Мира искусства». Рисунок Лебедева резко контрастирует с их работами не только по изобразительной форме, но прежде всего по творческому методу, основанному на внимательном и точном изучении живой натуры.

По справедливому замечанию Е. Я. Данько, сборник «механически соединил остатки прошлого детской книжки и начало пути ее будущего развития. Заглавная картинка А. Бенуа — бледноватая, узорная елка и миловидные крылатые эльфы вокруг нее, тут же — розы, травы и бескостный, безликий младенец С. Чехонина. Затем далее — картинки Ю. Анненкова к сказке К. Чуковского, где из путаницы ломаных линий и кружевных штришков гримасничают очеловеченные самовары, сливочники, чашки, — и вдруг, совсем неожиданно, первый реальный образ в детской книжке за много лет — белозубый и черномазый трубочист В. Лебедева. Жизненно-веселый, построенный простыми, крепкими линиями, с метелкой под мышкой, с бубликом в прекрасно нарисованной руке, он почти ошеломляет своей конкретностью среди худосочного узора других страниц»[41].

44. С. Кондурушкин. «Лев и бык». Обложка. 1918

Е. Я. Данько тонко подметила основную особенность, выделяющую рисунок Лебедева. Конкретность, жизненная достоверность изображения и была тем принципиально новым качеством, которое Лебедев стремился внести в детскую книжную графику, обратив ее от стилизации к живому и меткому наблюдению натуры.

Еще отчетливее проявляется это качество в другой, гораздо более значительной книжной работе Лебедева — обширной серии иллюстраций к арабской сказке «Лев и бык», вышедшей вслед за «Елкой» в том же 1918 году в издательстве «Огни»[42].

В рисунках Лебедева нет ни стилизации, ни признаков антропоморфизма. Вся серия иллюстраций основывается на точных натурных штудиях, хотя в ней нельзя заметить следов пассивного копирования; вся подготовительная работа как бы спрятана от зрителя. Лев, бык, леопард, шакал и другие персонажи сказки представлены пластически-обобщенно, с уверенным знанием их анатомии, повадок и характерных движений.

Работая над детской сказкой, Лебедев впервые встретился с задачами не только иллюстрирования, но и построения, художественного конструирования книги. Уже в этой ранней работе выступают особенности, впоследствии ставшие характерными признаками лебедевской книжно-графической системы. Язык изображения сжат и ясен. Контурная линия играет для Лебедева лишь вспомогательную роль; структура его рисунков определяется не столько контуром формы, сколько сопоставлением живописно-пластических масс и объемов. Стремясь сосредоточить внимание зрителей на характеристике персонажей и динамическом действии сказки, художник совершенно исключил орнаментальные и даже пейзажные мотивы, излюбленные графиками «Мира искусства». Фигуры развернуты на нейтральном белом фоне книжной страницы. Чередование иллюстраций, то страничных, то вкомпонованных в текст, продиктовано верным и точным чувством ритма.

Но в 1918 году Лебедев еще не помышлял о создании стройной и последовательной системы книжного оформления. Перед художником стояли другие задачи. Ему еще предстояло пройти суровый искус учения и экспериментирования. Нужно было овладеть современным