Комната в башне - Джулия Веллсли

— Правильно, они там все со странностями. Эллен их тоже боится.

— А вот девушку жалко, она-то тут ни при чем, — вмешался еще один мужской голос. — По-моему, наоборот, очень даже миленькая. Не такая заносчивая, как все эти бездельники-лондонцы.

— Ишь ты, успел разглядеть, старый бабник!

Раздался взрыв смеха.

В этот момент кто-то из друзей Игэна задал мне ничего не значащий вопрос, я отвлеклась от чужой беседы, но услышанное не выходило из головы.

Кого так испугались незнакомые мне Фред и Эллен? И с какой стати я вдруг вызываю жалость? И как мог быть устрашением для одноклассников Тарквин — такой тихий, прилежный, совсем не похожий на драчуна?

Ответы приходили так же медленно, как и мучившие меня столько дней вопросы. Странные мелочи, случившиеся в Лонг Барроу, которые я склонна была приписывать своим расстроенным нервам, не менее странным образом выстроились в логическую цепочку. Предупреждения со стороны Игэна… Недомолвки викария… Что же будет?

Глава двенадцатая

Писем для меня не было и на следующее утро. Странно. Если даже допустить, что вечно занятая Памела не нашла времени черкнуть хотя бы пару строчек, то уж страдающий Арманд забыть обо мне никак не мог.

Настроение совсем испортилось. Весточки от лондонских друзей стали с некоторых пор единственной нитью, связывавшей меня с внешним миром. Однако оставался еще один способ связи, который раньше почему-то не приходил мне в голову — телефон! Из кабинета Веннера звонить было бы неудобно: кто-нибудь из домашних мог подслушать. Лучше дождаться субботы, когда все семейство соберется за покупками в Куллин Комб, и заказать разговор там.

В ночь на субботу я спала хуже обычного, проснулась с тяжелой головой и противным ощущением сухости во рту. Чтобы стряхнуть обрывки кошмарного сна, пришлось несколько минут полежать неподвижно: какой-то ужасный скрежет, похожий на беспорядочное дерганье скрипичных струн, продолжал навязчиво звенеть в ушах.

Я с трудом заставила себя встать — обычно в это время Веннеры уже начинали собираться в дорогу — и спуститься в столовую. Там сидела одна Мэри.

До сих пор нам ни разу не приходилось разговаривать наедине. Все мои попытки к сближению Мэри пресекала, считая меня абсолютно чужой в доме, а однажды даже демонстративно поднялась и вышла из комнаты, чтобы показать, что ей до меня нет никакого дела.

— Родители еще не вставали? — нерешительно спросила я.

— Все уже уехали.

— Так рано? Куда?

— В Куллин Комб за покупками, у отца там еще какие-то дела.

— Как жаль, я тоже хотела поехать.

— А они не собирались брать вас с собой, — выражение лица Мэри оставалось совершенно непроницаемым.

— Как же так? — у меня перехватило дыхание.

— Мне они ничего не сказали, но, судя по всему, очень спешили уехать, пока вы не проснулись. Уже целый час прошел, как они уехали.

— И Тарквин с ними?

— Конечно.

— Значит, без меня, — тупо пробормотала я, направляясь к газовой плитке, на которой обычно подогревался завтрак. Приподняв крышку сковородки, я увидела застывший полумесяц недоеденной яичницы с белыми каплями жира. Кофейник на соседней конфорке был чуть теплым.

— Миссис Бартон тоже уехала?

— Этого я не знаю. Если так хотите есть, приготовьте себе что-нибудь сами.

Голос Мэри по-прежнему звучал вяло и безучастно, но в ее невыразительных серых глазах я вдруг увидела нечто новое: высокомерие. Да, каким бы невероятным это ни казалось: сгорбившаяся, непричесанная, закутанная до подбородка в старый застиранный халат, она чувствовала свое превосходство и смеялась надо мной.

— Но должна же быть какая-то причина, по которой они не захотели меня взять? — я начинала выходить из себя. — Ведь я предупредила их с вечера. Почему мне ничего не сказали? Вы наверняка что-то знаете!

— Слишком хорошо вы обо мне подумали. Я знаю не больше вас. Меня просто не посвящают в семейные дела, понимаете? Для них я вообще не человек, а так, пустое место. Бесполезное существо, лишенное всяких талантов. К тому же некрасивое. Не то что Тарквин… Я здесь лишняя, — Мэри внезапно вскочила. — Да что я тут изливаю вам душу, вы все равно не поймете. С вами-то такого никогда не было и быть не могло! Вы свободны, видели мир. Вы знаете, что такое любовь!

Смешанное чувство страха и жалости охватило меня: бессловесная, незаметная Мэри кричала, тряслась всем телом, стучала кулаками по столу.

— Вы и представить себе не можете, что значит, торчать всю жизнь в этой унылой дыре, как в клетке, и быть приживалкой в собственной семье. Нет, меня не морят голодом, не гонят на улицу, но для них я не больше, чем ходячее пугало — без мозга, без сердца, без души. Не дай Бог вам испытать такое…

Закрыв лицо руками, Мэри выскочила из комнаты. Дверь захлопнулась.

Потрясенная услышанным, я не знала, что делать дальше. В доме и в самом деле творилось что-то непонятное.

Памела, только Памела. Срочно позвонить ей, рассказать все, попросить совета и утешения, иначе я сойду с ума.

Однако кабинет Веннера оказался заперт. Я несколько раз повернула дверную ручку — тщетно.

Оставалось ехать в Куллинтон и звонить из гостиницы. Быстро натянув вельветовые брюки, в которых обычно каталась на лошади, и спортивные туфли, я выбежала во двор. Но тут меня подстерегало новое препятствие.

Нижние половинки дверей конюшни тоже оказались заперты. Вместо ржавого засова, который легко отодвигался как изнутри, так и снаружи, на них красовался новенький амбарный замок.

Мой пони увидел меня и приветствовал тихим ржанием. Я перебралась через дощатую загородку, потрепала его за гриву. Бедный маленький пони, как и я, оказался в ловушке: судя по тому, как нетерпеливо переступал он копытами, ему тоже хотелось на волю.

Я просто отказывалась верить своим глазам. Запертая дверь кабинета — это неудивительно: вполне возможно, что Веннер не любит оставлять его открытым. Но двери конюшни… Неужели и поездки верхом для меня теперь были под запретом?

Замки на конюшне предназначались только для меня, в этом не было ни малейшего сомнения. Значит, хозяева решили не выпускать меня из дома. По какой причине?

Из темного угла конюшни раздался тихий писк. Осторожно ступая, я пробралась между разбросанных мешков и увидела лежащую там полосатую кошку, которую уже не раз встречала во дворе. Пять разноцветных котят слепо тыкались в нее мордочками.

Кошка вытянула шею и громко заурчала, когда я погладила ее. Она не возражала и против того, чтобы я осторожно прикоснулась кончиками пальцев к ее пушистым малышам.