Когда я был вожатым - Николай Богданов

Больно, а я не плачу, - говорил он, смахивая слезы и морщась.

- Откуда ты взялся на том берегу?

- А я с эстафетой бежал, с фуражировки. Командир сообщает, что они заночуют. Так обстановка требует.

Когда вы добудете карасей, они явятся со сметаной.

К вечеру у Игоря поднялась температура. А наутро один глаз совсем закрылся ужасной опухолью фиолетового цвета. И это было накануне воскресенья, рокового родительского дня.

Много шума наделало это происшествие. На селе говорили, что пионеры побили батрака. Особенно старались кулацкие дети, подговорившие Ваську салить наших девочек. Они были тут же, скрываясь в кустах, и не показались, когда подоспевшие пионеры взяли Ваську в плен, как лилипуты Гулливера, и повели в лагерь.

Они не хотели показать себя зачинщиками, чтобы все свалить на Ваську. Кулаки против пионеров - это уж слишком наглядно. А вот батраки против пионеров - это куда забавней. Хитрые были кулачата, учились не в Коломенском, а в московской какой-то школе, чуть не в одном из редких тогда ремесленных училищ. В хозяйстве работал за них батрак Васька, а они приобретали ценные знания.

Во всем этом мы разобрались не сразу, постепенно.

Признаться, мне было очень не по себе, что я принужден был ударить батрака, глупца. Но в глазах ребят мой поступок был справедлив и даже героичен.

- Вожатый как вскочит на лошадь, как помчится! - услышал я в палатке ребят.

- Наш вожатый как даст ему, он и покатился.

- Наш вожатый сильный, - слышалось из девичьей палатки.

Нехорошо, ах, как нехорошо!

- Васька, - говорил я, - ты не обижайся, но, если ты еще раз затеешь провокацию, тебе еще раз попадет.

- А я и не обижаюсь, - ответил наш пленник, с удовольствием запихивая в рот кусок пирога. Он не протестовал против плена на хороших харчах.

- Не фулигань, за это и не так бывает, - рассудительно говорил он. Берите меня к себе насовсем. Я вам буду продукты возить, а зимой печки в школе топить.

Я тогда совсем буду за вас. Я у этого кулачья все сады обтрясу, я этим кулачатам все носы разобью. У меня кулачище во, как у мужика...

- Ты, чудак, думаешь, здоровые кулаки это все, - говорил ему Игорек. А вот ты не знал, что у меня в кармане был вот этот талисман. Видишь орех, это как будто орех... А вот раскуси... Ты сильный - а меня не победил.

- Конь с репьем не сладит. Понял? А ты репей! - беззлобно отругивался Васька.

Мы отпустили его, взяв честное слово больше нам не вредить.

КАК МЫ "УГОВАРИВАЛИ" ЩУКУ

Итак, наступила суббота, канун нашего "судного дня", первого родительского воскресенья.

Судя по тому, что написал Аркадий в эстафете, доставленной Игорьком, сметана нам обеспечена. Дело за карасями. Бредешок, изъеденный мышами, починен и сверкает свежими заплатами. Иван Данилыч с корзинкой на голове нетерпеливо сучит ногами, ему хочется скорей топать к заветным озерам.

Денек тихий, жаркий. Самый подходящий для ловли бреднем. Иван Данилыч, захваченный азартом, шел на все. Он принес две косы - раскашивать озерные травы.

Сговорил лодку для перевоза на тот берег. И все повторял:

- Ну, видимо-невидимо... Давно их там не тревожили... Теперь карасищи там - как лапти, лини - как пироги. Зимой на дух щуки выходили и окуни, а эти лодыри все в тине остались. И никуда не ушли. Вот уж третью весну озера эти не заливало. Не выходила к ним Москварека.

Переправились, зашагали. Поскольку в эту увлекательную экспедицию рвались все, решено было создать сводный отряд из представителей всех звеньев, и, чтобы не обидно, по жребию.

До избранного озера далеко. Жара. В лугах, как говорится, марит. От запахов разогретых солнцем трав кружится голова. Но все нипочем. Ноги несут нас сами. Все в предвкушении великого таинства рыбной ловли. Будет ли улов? Что окажется в озере? Сколько разговоров и предположений было все эти дни, пока шли сборы!

Нетерпение подстегивает шаг. Вот оно, "окаймленное кустами молодых ракит" небольшое озерко, все заросшее ряской, лягушиными тенетами и, конечно, телорезом. Только кое-где темные, как нефть, окошки чистой воды.

И в этих окошках по вечерним зорям купались такие жители глубин, что, по уверению Данилыча, хлопали по воде хвостами, как бабы вальками по мокрому белью.

Привал. Ребята располагаются по берегам озера.

Я, прямо в одежде, чтоб оберечься от телореза и осоки, лезу в воду с косой. А дед, не выпуская из рук ведра для будущего улова, недоверчиво смотрит: как это я буду косить под водой?

Здесь это не принято. А у нас в мещерской пойме во время покоса в полдневный перерыв, собравшись артелью, запросто выкашивали и не такие озера и брали карасей возами.

Однако вода в озере холодновата. И даже в травяных местах глубоко. Доходит до подбородка. Пригнуться нельзя. Двигаю косой у самых ног... Вот-вот порежешься.

Но сочные водяные растения срезаются от первого прикосновения и тут же всплывают. Толстые, с руку, корни кувшинок всплывают шумно, поднимая донную тину.

Заросли телореза - плавучего растения, похожего на кактус, - все время наплывают на меня, сколько ни отталкиваю косой.

А тут еще жучки-вертунки. Маленькие, черненькие, вечно снующие вверх-вниз. Как куснет, словно электрическим током ударит. И надо же им попасть под одежду и кусаться то тут, то там...

Вот один конец озерка выкошен. Вся поверхность воды взбугрилась от всплывших водорослей.

- Ребята, таскать!

И выделенные мне в помощь лучшие пловцы и нырки бросаются в озеро и начинают вытаскивать траву на берег. Оставь ее - бредень скатается, и никаких карасей не поймаешь.

В первых же охапках вытащенной на сушу травы обнаруживается масса живности. Вся трава шевелится. Тут и жуки-плавунцы в своих толстых панцирях, и тритоны, и огромные жирные пиявки.

Но ни одного малька, ни одной рыбки... Наверное, рыба в глубине. Прячется от косы, как от щуки.

Когда моя косьба подошла к концу, а ребята не растащили и десятой доли скошенных водорослей, не вытерпели мои пионеры, и все, сколько их было, умеющие плавать и неумеющие - влезли в воду.

Шум, крик, плеск, визг. К кому присосалась пиявка, кто наткнулся на телорез, кого ужалил кусачий жучок-толкунец...

Трава почти вся вытащена, озеро взбаламучено, теперь-то уж карасям некуда деться.

Теперь уж без усмешки, торжественно развертывает свой старинный бредешок Иван Данилыч и сам лезет взаброд, в холщовом белье и в лаптишках, чтоб не повредить ноги.

- Рыбку есть хотца, да лезть за ней не хотца, - приговаривает он, жмурясь и поеживаясь.

Медленно тянем бредешок под взглядами всех болельщиков. Ни всплесков в нем, ни движения. С трудом вытаскиваем полный зарослей - и ничего, кроме тех же плавунцов да пиявок...

Второй заброд. Третий. Пусто!

- Взбаламутить, взбаламутить надо. Тогда пойдет...

Он в тину воткнулся, - говорит смущенный Данилыч.

Ребята бросились в озеро и давай ногами поднимать донный ил.

Взмутили, чуть не все водоросли вытянули бредешком, а рыбы нет как нет.

Настоящий рыбак закален в неудачах. И я не унываю.

Я замечаю, что мы никак не можем обловить небольшой кусочек озера глубокую ямку в самой середке. По краям ее ходим, а протянуть по ней бредень не можем. Не хватает нам роста: глубоко.

Что делать?

- На бечевках протянем! Сейчас! - горячится вошедший в азарт Данилыч. Такому труду да пропадать... Травы вытащили цельный стог - и зря? Нет, этому не бывать!

Мы вас достанем! - грозится он неведомым, коварным карасям, спрятавшимся в глубине.

При этом дед сердито разувается, разматывая длинные оборки от лаптей.

Из оборок делаем мы к бредню "вожжи". Два камня, с трудом найденные на берегу, привязываем к нижним концам "кляч" - палок, на которые посажен бредень.

Заводим центр бредня прямо против омутка и тянем за веревки все это сооружение поперек озера.

Тянем осторожно, оборки тонки. Бредень идет-бредет потихоньку. Палки погружаются совсем под тяжестью камней. Ого, глубок омуток. Только бы пройти его... Наверное, все они сидят там - - те, которые по вечерам купались.

Вот прошли омуток. Скорей подхватывать вынырнувшие из него палки. Скорей тащить к берегу.

Помощники хватают низ бредня. Осторожней - не порвите!

Вот они! Блестят, бьются, трепещут! Широкие, золотые!

- Караси! Карасищи! Ох, какие!

Четыре квадратных, толстых, толстогубых красавца.

Два в дрожащих руках деда. Два в моих руках. Высоко - над всеми головами. С золотой крупной чешуей и красными плавниками.

- Ой, не упустите, дедушка! Ой, вожатый!

Нас тащат прочь от берега, мокрых, грязных и счастливых.

- Там еще... там их много... Мы еще заденем! - суетится дед, заводя еще раз бредень на самый центр омутка. Лопаются размокшие бечевки. Дед лезет в глубину.

Тащит бредень на плаву, то погружаясь, то выныривая, опираясь на палку, чтобы достала концом дна и взмутила омут.

Волосы у него растрепались, залепили глаза. Ну, водяной, да и только. То унырнет, то покажется...