Стихотворения и поэмы - Юрий Кузнецов

1991

ЖИВОЙ ГОЛОС 

Говори! Я ни в чём не согласен,Я чужак в твоей женской судьбе.Только голос твой чист и прекрасен,Он мне нравится сам по себе.

Нахваталась ты слов, нахваталась,Все твои измышления — ложь.Только в голосе жизнь и осталась,Вызывая ответную дрожь.

Говори! Я с тобой, словно в чаще,И твой голос могу осязать:Шелестящий, звенящий, журчащий...Но такое нельзя рассказать.

Он звенит, он летит, он играет,Как малиновка в райском саду.Даже платье твоё подпевает,Мелодично шумит на ходу.

Даже волосы! Каждый твой волосОт дыханья звенит моего.Я хотел бы услышать твой голосПеред гибелью света сего. 

1991

ФЕДОРА 

На площадях, на минном русском поле,В простом платочке, с голосом навзрыд,На лобном месте, на родной мозолиФедора-дура встала и стоит.

У бездны, у разбитого корыта,На перекате, где вода не спит,На черепках, на полюсах магнитаФедора-дура встала и стоит.

На поплавке, на льдине, на панели,На кладбище, где сон-трава грустит,На клавише, на соловьиной трелиФедора-дура встала и стоит.

В пустой воронке вихря, в райской куще,Среди трёх сосен, где талант зарыт,На лунных бликах, на воде бегущейФедора-дура встала и стоит.

На лезвии ножа, на гололеде,На точке i, откуда чёрт свистит,На равенстве, на брани, на свободеФедора-дура встала и стоит.

На граблях, на ковре-пансамолете,На колокольне, где набат гремит,На истине, на кочке, на болотеФедора-дура встала и стоит.

На опечатке, на открытой ране,На камне веры, где орёл сидит,На рельсах, на трибуне, на вулканеФедора-дура встала и стоит.

Меж двух огней Верховного Совета,На крыше мира, где туман сквозит,В лучах прожекторов, нигде и где-тоФедора-дура встала и стоит.

1993

ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК

Он возвращался с собственных поминокВ туман и снег, без шапки и пальто,И бормотал: — Повсюду глум и рынок.Я проиграл со смертью поединок.Да, я ничто, но русское ничто.

Глухие услыхали человека,Слепые увидали человека,Бредущего без шапки и пальто;Немые закричали: — Эй, калека!А что такое русское ничто?

— Всё продано, — он бормотал с презреньем, —Не только моя шапка и пальто.Я ухожу. С моим исчезновеньемМир рухнет в ад и станет привиденьем —Вот что такое русское ничто.

Глухие человека не слыхали,Слепые человека не видали,Немые человека замолчали,Зато все остальные закричали:— Так что ж ты медлишь, русское ничто?!

1994

 КОСЫНКА 

Весна ревнует русскую глубинку.Люби и помни, родина моя,Как повязала синюю косынкуИ засмеялась девочка твоя.

Всё лето грезит знойная глубинкаЖивой водой и мёртвою водой.И выгорает синяя косынкаНа голове у девки молодой.

Туманит осень серую глубинку,И с головы у женщины седойСрывает ветер смертную косынку,Косым углом проносит над водой.

Забило снегом бедную глубинку,И унесло за тридевять морейКосым углом летящую косынку —Седой косяк последних журавлей.

Опять весна — и в русскую глубинкуВесёлый ветер гонит журавлей.И надевает синюю косынкуТа девочка, которой нет живей.

1997

 КЛАССИЧЕСКАЯ ЛИРА 

Жизнь улеглась... Чего мне ждать?Конца надежде или миру?В другие руки передатьПора классическую лиру.

Увы! Куда ни погляжу —Очарованье и тревога.Я никого не нахожу;А кто и есть, то не от Бога.

И все достойны забытья.Какое призрачное племя!Им по плечу мешок нытья,Но не под силу даже время.

Когда уйдёт последний другИ в сердце перемрут подруги,Я очерчу незримый кругИ лиру заключу в том круге.

Пусть к ней протянут сотни рукИного времени кумиры,Они не переступят кругИ не дотронутся до лиры.

Пусть минет век, другой пройдёт,Пусть всё обрыднет в этом мире, —Круг переступит только тот,Кому дано играть на лире.

Я буду терпеливо ждать,Но если не дождусь поэта,И лира станет умирать, —Я прикажу ей с того света:

— Окружена глухой толпойСреди загаженного мира,Играй, играй сама собой,Рыдай, классическая лира!

Небесной дрожью прежних днейОна мой прах в земле разбудит,Я зарыдаю вместе с ней...Пусть лучше этого не будет!

1997

ОТПУЩЕНИЕ 

Мы все бессмертны до поры.Но вот звонок: пора настала.И я по голосу сестрыУзнал, что матери не стало.

В безвестье смертного концаЕё планида изломилась.Ушла кровинушка с лица,Оно мгновенно изменилось.

Я знал прекрасных матерей,Но мать моя была прекрасней.Я знал несчастных матерей,Но мать моя была несчастней.

Еще в семнадцатом году,В её младенческие лета,Ей нагадали на звезду,Ей предрекли родить поэта.

Ни доли нет, ни смерти нет,Остался тёмный промежуток.Горел закат двух тысяч летИ выжигал её рассудок.

Она жила среди тенейИ никого не узнавала."Пустите к матушке моей!" -Так ненароком и сказала.

Бездомный прах сестра везла.Была дороженька унылаВ тот город, где уже звалаСтранноприимная могила.

О, город детства моего!О, трепет юности печальной!Прошла, как искра, сквозь негоСлеза любви первоначальной.

Давно мой дух не залеталТуда, в забытые пенаты...На курьих ножках гроб стоялПод зимним небом, возле хаты.

Да слух ловил средь бела дняСребристый звон святой церквушки.Вздыхала дальняя родня,Крестились старые старушки.

Я подошёл, печаль тая.Взглянул и вздрогнул, как от грома.В гробу лежала мать моя,Лицо мне было незнакомо.

О том не надо вспоминать,Но что-то в сердце изломилось:- Не узнаю родную мать.Её лицо так изменилось!

- И мы её не узнаём, -Сказали старые старушки:- И мы, и мы не узнаём,Её заветные подружки.

Повесив голову на грудь,Я ощутил свой крест нательный.Пора держать последний путьНа крест могильный, сопредельный.

На помощь волю я призвал,Над прахом матери склонился.- Прости! - и в лоб поцеловал...И гроб в могилу опустился.

И вопросил я на краю,В могильный зев бросая шапку:- Она узнает мать свою?Она узнает нашу бабку?

Сестра не слышала меняСквозь поминальный звон церквушки.Молчала дальняя родняИ все заветные старушки.

Зияла огненная высь,Вбирая холод подземельный.Сошлись и снова разошлисьМогильный крест и крест нательный…

Сестра! Мы стали уставать,Давно нам снятся сны другие.И страшно нам не узнаватьВоспоминанья дорогие.

Зачем мы тащимся-бредемВ тысячелетие другое?Мы там родного не найдем.Там всё не то, там все чужое...

1997