Царевна для Ворона (СИ) - Полынь Кира Евгеневна

За это время я не встречался с ней ни единого раза, избегая. Рискуя сорваться, стоит увидеть ее фигурный силуэт вдалеке коридоров. Да, если бы она по ним ходила.

Хрупкая птичка уже который день пыталась хотя бы встать с кровати и сделать пару шагов в сторону окна. По крайней мере это то, что мне доносил Йохан о ее самочувствии. Тарн едва ли можно было назвать здоровой: мышцы предавали ее, тело не слушалось, а ноги подгибались все так же предательски, как и в первую попытку покинуть постель.

Жаль ли мне ее? Нет.

Это что-то другое, дикое, звериной тревожилось о ее жалкой тушке в глубине моей черной души. Что-то настолько сильное, что я отправлял ворона наблюдать за ней через окно, высиживая на ветке целые часы.

Но ворон молчал. Черствое пернатое создание не желало делиться со мной ее чувствами, ее мыслями, скрывая их под покровом морали. «Если жаждешь узнать — иди и спроси», — кричали его черные бусины глаз и острый клюв, из которого вырывался противный грай.

Но мне было не до этого.

Все четырнадцать дней я искал кого-то, кто выжил из служивших павшему королю. Я искал свидетелей и нашел их. Далеко отсюда, едва ли не у самой дьявольской впадины, отрезающей мои земли от земель ростеков.

Какой-то паж, бегающий в помощниках у принцессы, помнящий день ее свадьбы и всех гостей, что присутствовали на торжестве. И Альбу он тоже помнил. Даже ее платье цвета солнечного лепестка с мелкими стяжками, украшенными желтыми топазами. Он все помнил и этим вводил меня в ступор.

Все видящий и знающий служка подтвердил, что Альба Тарн никогда не покидала земель Аоро и не была нигде, кроме дворца и отцовского дома. Уж слишком старый Люциус пекся о старшей доченьке, не выпуская ее из виду на долгое время. Служка не врал. Сложно врать, когда тебе ломают пальцы один за другим, требуя правды.

Это полностью уничтожало все, во что я верил. Безжалостно ломало мою ненависть к Тарн и ее губительным глазам, в которых я видел свое отражение. Хоть и так давно.

Семь дней с момента, как я добыл доказательства ее слов. Семь дней, проведенных в постоянных раздумьях о дальнейшей участи девушки, скачущих между «убить и забыть», до «отпустить и …»… Нет, это я даже произнести не мог.

Это слишком.

Эти дни в скитаниях и поисках правды я искал способы выбросить ее из своей головы. Пил и трахался, стараясь стереть демоницу из памяти, но перед глазами упрямо возникали образы тяжелых грудей и невыносимо невинных глаз.

Проклятие!

Грохот со стороны коридора привлек внимание.

Выйдя из спальни, я увидел трясущийся на полу комок, пытающийся встать, и суетливую служанку, которую упрямо отпихивали тростью.

Тарн. Черт.

— Госпожа! Госпожа, дайте я вам помогу!

— Не смей! — рявкнул лебедь, от боли скаля зубы в зверином оскале. — Не смей! Отойти от меня!

— Но госпожа…

— Что ты здесь делаешь?

Синие глазищи размером с блюдца обратились ко мне и хищно сощурились.

— Лежу. Как видите.

Дрожа от слабости, она с трудом села и подогнула колени, ища опору. Не выдержав сцены этого страдания, протянул руку и резко рванул девушку вверх, заставляя покачнуться и завалиться ко мне на грудь.

Прижал ее, невольно смыкая руки и бездумно глупо вдыхая сиреневый аромат.

Всегда так пахнет. И в болезни, и в здравии. Пьянит голову, лишает разума и способности думать.

— Спасибо, дорогой муж, — впрыснутый в голос яд немного отрезвил, позволяя отпустить женское тело от себя. — Благодарю за внимание.

Перехватив дрожащими пальцами свою тросточку, девушка отклонилась, пытаясь обойти меня со стороны, даже не обернувшись.

Дрянь! Как только может выводить меня из себя такой ерундой!

— Торопишься?

— В моем случае каждый день на счету, — сморщив от новой болезненной волны аккуратный носик, она продолжала смотреть куда-то вдаль, игнорируя мое присутствие.

— Почему госпожа не в постели?

— Простите, господин. Госпожа просила свежего воздуха, лекарь одобрил прогулку, — служанка почтенно склонилась, демонстрируя вызывающее декольте. — Я провожу госпожу в ее покои, если вы настаиваете.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я сам. А ты пошла прочь. Скажешь Вероне, что я приказал отправить тебя в хлев.

Девушка вздрогнула, но спорить не стала. Знает, что за каждый синяк на теле Тарн ее могла ждать участь и похуже, чем уборка навоза в стойлах. Недоглядела, позволив ей упасть.

— Значит, ты решила прогуляться.

— Как видите, мой августейший супруг, — прорычала Альба, искоса наблюдая за убегающей служанкой. Видимо, моля ту о возвращении. — Воздух в моей спальне пропах лекарствами и настойками, от них болит голова.

— Я провожу тебя.

Ощутив, как дрогнули пальцы, которые я силой уложил на свой локоть, не сдержал довольной ухмылки.

Злится. Интересно за что. Надо бы выяснить.

Глава 24

Балкон на одном из верхних этажей дворца мог стать очередным местом, подходящим для моей гибели, и я послушно волокла дрожащие ноги, стараясь не отставать от Ворона, идущего вперед и распрямившего плечи. Едва успевая, я слишком быстро сбила дыхание, но врожденное упрямство не позволяло попросить послабления. Я просто шла, из последних сил переставляя ватные ноги, в которых не было крепости.

Четырнадцать дней бесконечных лекарств и растираний.

Придворный лекарь ответственно старался поднять меня на ноги, но был молчалив и отстранен. Скупо отвечал на мои редкие вопросы, а иногда и вовсе позволял себе игнорировать мой голос, делая вид, что он здесь совершенно один.

Кроме него меня навещала лишь служанка, менявшая простыни и кормившая с ложечки бессильную царицу. Она тоже оказалась неразговорчивой, но не из-за личной неприязни, а под гнетом страха сказать или сделать что-нибудь не так.

Хаял пропал.

Сложно было поверить мутным воспоминаниям, которые мне оставило воспаленное сознание, но не увидев слугу ни на следующий день, ни на другой и ни через седмицу, я поняла — мне не почудилось.

Ворон легко и без сожалений покарал своего слугу, лишив жизни. Было ли мне жаль? Нет. Мне было… никак. Холодно и пусто, словно эти часы в ледяной камере выморозили все живое и сочувственное.

Хаял оступился, за что и получил свое наказание. На этом все. Точка.

Нужно просто запомнить: Ворон не прощает. Запомнить и никогда не забывать.

— Как ваше самочувствие, дорогая супруга?

Нарушив благоговейную тишину, Ворон помог мне подойти к каменной перегородке и отступил, заводя крепкие руки за широкую спину. Дышит мне в затылок, знает и чувствует, что путь отхода у меня лишь один — броситься вниз, легко наклонившись и расслабив и без того бессильное тело.

— Все… приходит в норму.

— Именно поэтому вы упали около дверей моей спальни?

— Если я нарушила ваш покой, приношу свои извинения. Обещаю, более подобного не повторится.

— Никогда не нарушишь мой покой? — уточнил он.

— Никогда больше не подойду к вашей спальне.

Боги! Альба, заткнись! Закрой свой рот!

— Все еще кусаешься, — мягко, урча словно огромный зверь, Ворон встал ближе, вдавливая мою спину в свою грудь и заставляя впиться пальцами в снег, лежащий на камнях. — Я думал, ты утратила зубы в связи с болезнью.

— Я почти здорова, господин.

— Не неси чепухи, Тарн. Больше лжи меня бесит только белая ложь и завышенная храбрость, равняемая с глупостью.

— Сортэн. Я Альба Сортэн.

— Я прогнал тебя.

— А я не ушла.

— Глупая птичка, — прошептал мужчина, мягким, едва уловимым движением стягивая с моей головы глубокий капюшон. — Маленькая глупая птичка. Мне не хватало твоего острого язычка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Уткнувшись носом в мой затылок, Ворон сделал шумный глубокий вдох, по всей видимости, закрывая глаза. Широкие ладони опустились на мои плечи, плавно скользя вниз по рукам и останавливаясь на талии, слегка сжимая ее.

Будто оковы вновь захлопнулись на моей коже, обжигая ледяным металлом.