Чортово болото - Жорж Санд

— Маленькая Мари, — сказал он, садясь рядом с ней, — я пришел тебя огорчать и надоедать тебе, я это хорошо знаю, но мужчина и женщина нашего дома (так обозначал он согласно обычаю людей, возглавлявших семью) хотят, чтобы я с тобою поговорил и предложил тебе выйти за меня замуж. Ты этого не хочешь? Я так этого и жду.

— Жермен, — ответила маленькая Мари, — так это решено, что вы меня любите?

— Это тебя сердит, я знаю, но это не моя вина; если бы ты могла перемениться ко мне, я был бы рад, но, вероятно, я не заслуживаю, чтобы это случилось. Ну, посмотри на меня, Мари, значит, я такой уже страшный?

— Нет, Жермен, — ответила она, улыбаясь, — вы красивее меня.

— Не насмехайся надо мной; посмотри на меня снисходительнее; у меня целы еще все волосы и все зубы. Мои глаза говорят тебе, что я тебя люблю. Посмотри же мне в глаза, это в них написано, а каждая девушка умеет это читать.

Мари посмотрела в глаза Жермена со своей веселой уверенностью, и внезапно она вдруг отвернула голову и стала дрожать.

— Ах, боже мой! я тебя напугал, — сказал Жермен — ты смотришь на меня, точно я фермер из Ормо. Не бойся меня, прошу тебя, мне это чересчур больно. Я не стану тебе говорить плохих слов и не поцелую тебя насильно, а когда ты захочешь, чтобы я ушел, тебе стоит только показать мне на дверь. Ну, полно, не нужно ли мне уйти, чтобы ты перестала дрожать?

Мари протянула руку земледельцу, но не поворачивала к нему своей наклоненной к очагу головы и не говорила ни единого слова.

— Я понимаю, — сказал Жермен, — ты меня жалеешь, тебя огорчает, что ты делаешь меня несчастным, но ты не можешь меня любить.

— Зачем вы говорите мне такие вещи, Жермен, — ответила маленькая Мари, — вы хотите, чтобы я заплакала?

— Бедная маленькая девочка, у тебя доброе сердце, я это знаю; но ты меня не любишь, и ты прячешь от меня твое лицо, потому что боишься показать мне свое неудовольствие и отвращение. А я, я не смею даже пожать тебе руку! В лесу, когда мой сын спал и ты тоже спала, я чуть было тихонько не поцеловал тебя. Но я скорее умер бы от стыда, чем стал бы просить тебя об этом, и я так страдал в ту ночь, как человек, который горит на медленном огне. С этих пор я грезил о тебе каждую ночь. Ах, как я целовал тебя, Мари! Но ты в это время спала без всяких снов. А теперь, знаешь ли, что я думаю: если бы ты повернулась и посмотрела на меня такими глазами, какие у меня для тебя, и если бы ты приблизила твое лицо к моему, я думаю, что я упал бы мертвым от радости. А ты, ты думаешь, что, если бы с тобою подобная вещь случилась, ты умерла бы от гнева и стыда.

Жермен говорил как во сне, не слыша сам, что он говорит. Маленькая Мари продолжала дрожать; но, так как сам он дрожал еще сильнее, он уже больше этого не замечал. Внезапно она обернулась; она была вся в слезах и смотрела на него с упреком. Бедный землепашец подумал, что это последний удар, и, не дожидаясь своего приговора, он встал, чтобы уйти. Но девушка остановила его, обняв его обеими руками и спрятав свою голову на его груди:

— Ах! Жермен, — сказала она ему, рыдая, — разве вы не догадались, что я вас люблю?

Жермен сошел бы с ума, но его сын, который его искал, влетел в хижину, скача верхом на палке вместе со своей маленькой сестрой, погонявшей ивовой веткой этого воображаемого скакуна, — и это привело его в себя. Он поднял его на руки и посадил на колени своей невесты.

— Вот смотри, — сказал он ей, — полюбив меня, ты сделала счастливым не только меня одного!

XVIII

ДЕРЕВЕНСКАЯ СВАДЬБА

Тут оканчивается история женитьбы, как он сам мне рассказал ее, этот искусный земледелец! Я прошу у тебя извинения, друг-читатель, что не сумела тебе ее лучше перевести, так как нужен настоящий перевод для передачи старинного и наивного языка крестьян из тех мест, которые я воспеваю (как говорили раньше). Эти люди говорят чересчур по-французски для нас, а со времен Раблэ и Монтэня мы потеряли, благодаря движению вперед нашего языка, много старых богатств. Так, впрочем, бывает со всяким прогрессом, и нужно с этим примириться. Но большое удовольствие доставляет слушать эти живописные особенности языка, господствующие на старой почве в центре Франции, тем более, что это есть настоящее выражение насмешливо-спокойного и шутливо-говорливого характера людей, которые их употребляют. Турень сохранила еще некоторое количество этих драгоценных патриархальных выражений. Но Турень очень цивилизовалась со времен эпохи Возрождения. Она покрылась замками, дорогами, иностранцами и движением. Берри остался неподвижен, и я думаю, что после Бретани и еще нескольких провинций на крайнем юге Франции — это страна, наиболее сохранившаяся в наши дни. Некоторые обычаи ее столь странны и любопытны, что я надеюсь позабавить тебя еще на мгновение, дорогой читатель, если ты позволишь мне рассказать в подробностях деревенскую свадьбу, например свадьбу Жермена, на которой я имела удовольствие присутствовать несколько лет тому назад.

Увы, все проходит. С тех пор, как я существую, в идеях и обычаях моей деревни произошло больше перемен, чем их было за целые века до революции. Уже исчезла добрая половина тех кельтских, языческих и средневековых церемоний, которые были еще в полном ходу во времена моего детства. Еще может быть год или два, и железные дороги пройдут по нашим глубоким долинам, унося с быстротою молнии наши старинные традиции и чудесные легенды.

Это было зимой, около масляницы, в ту пору года, когда как раз считается приличным и удобным у нас справлять свадьбы. Летом на это нет времени, и работы на хуторе не могут терпеть и трех дней промедления, не говоря уже о дополнительных днях, предназначенных на более или менее усердное переваривание морального и физического опьянения, которое остается после празднества.

Я сидела под обширным сводом старинного кухонного очага, когда выстрелы из пистолета, завывания собак и пронзительные звуки волынки известили меня о приближении жениха и невесты. Вскоре старики Морис, Жермен и маленькая Мари, сопровождаемые Жаком и его женой, родственниками и крестными родителями с той и с другой стороны, вошли во двор.

Маленькая Мари не получила еще своих свадебных подарков, называемых здесь ливреями (livrées), и потому была одета во все самое лучшее из своих скромных уборов: платье из темного сукна, белая косынка с большими яркими разводами, инкарнатовый (красный) передник из ситца, бывший тогда в большой моде и пренебрегаемый теперь, чепец из очень белой кисеи, той счастливо сохранившейся формы, которая напоминает головной убор Анны Болейн и Агнесы Сорель. Она была свежа и весела и нисколько не гордилась, хотя и было чем. Жермен был степенен и нежен с нею, как молодой Иаков, приветствующий Рахиль у водоема Лавана. Всякая другая девушка приняла бы важный и торжествующий вид, так как во всяком слое общества это что-нибудь да значит, когда женятся только из-за прекрасных глаз. Но глаза молодой девушки были влажны и блистали любовью; видно было, что она была сильно влюблена и не имела времени считаться с тем, что о ней подумают другие. Милый, решительный вид, свойственный ей, ее не покинул, и она была сама искренность и чистосердечие; ничего дерзкого в ее успехе, ничего себялюбивого в сознании своей силы. Я никогда не видела более миленькой невесты, когда она открыто отвечала своим юным подругам, которые спрашивали ее, была ли она довольна:

— Ну, конечно! Я не могу пожаловаться на господа бога!

Старик Морис взял себе слово: он должен был совершить эти приветствия и приглашения согласно обычаю. Сначала он привязывал к колпаку домашнего очага веточку лавра, украшенную лентами; это называют повестка, то есть осведомительное письмо, затем он роздал каждому из приглашенных по маленькому крестику, сделанному из куска голубой ленты, которую пересекает кусок розовой ленты: розовый цвет для невесты, голубой для жениха; приглашенные обоего пола должны беречь этот значок, чтобы украсить им в день свадьбы — одни свой чепец, другие — свою петлицу. Это пригласительное письмо, входной билет.

После того Морис произнес свое приветствие. Он приглашал хозяина дома и всю его компанию, то есть всех его детей, всех родных, всех друзей и всех служащих на благословение — на пиршество, на увеселение, на танцы и на все то, что за этим последует. Он не преминул сказать: «Я пришел оказать вам честь приглашением на церемонию». Выражение очень правильное, хотя и кажется нам бессмыслицей, так как заключает мысль об оказании чести тем, кого и без того считают достойными.

Несмотря на щедрость приглашений, разносимых подобным образом из дома в дом по всему приходу, вежливость, которая у крестьян доходит до щепетильности, требует, чтобы лишь двое из каждой семьи воспользовались этим приглашением, один из хозяев и один из детей.