Кегельбан для безруких. Запись актов гражданского состояния - Владимир Бацалев

— Нет, — вмешалась Фрикаделина, — ты обещал дочери повесить скворечник утром. И не забудь, что сегодня твоя очередь выносить помойное ведро.

— Да, — сказала Антонина, — ты обещал прибить скворечник, который сколотил дядя Семенов.

— Ну хорошо, — согласился глава семейства. — Скворечник и помойка — это пустяки. Прибьем, вынесем и устроим революцию.

Втроем они покинули квартиру, оставив Фрикаделине грязную посуду. Впереди пошел ван дер Югин. Он нес птичий дом, как флаг. За ним — Сусанин с кульком гвоздей, а за Сусаниным — дочь с молотком. И трубил туш, Адам на ходу завязывал шнурки, а Антонина постукивала молотком по воздуху и приговаривала: «Тук-тук-тук». И играл на губах, Адам — в надежде на успех, а Антонина играла в папу, прибивающего скворечник.

Дом к тому времени, когда Сусанин продрал глаза с намерением устроить революцию, давно завелся на субботние обороты. Из раскрытой форточки в квартире Чертоватой неслись всхлипы магнитофона и Сплю, из окна повыше — звуки пощечин, звон стекла и крики: «Убью, стерва!», а еще, непонятно из какого окна, неизвестный олух обкидывал прохожих селедочными головами и картофельной шелухой. У подъезда, на параллельных рядах скамеек, между которыми очень пришелся бы стол, не загороди он вход-выход, сидели бабки и складывали в подолы шелуху семечек. Рядом маленькие девочки упражнялись в «классы». Тут же в кустах палисадника валялись еще с пятницы три друга Бутылки — Ивашка Встенкин, Серега Какусов и Рахит Лукумов, ноги которого не знали о существовании носков, а пятилетний Вова из семнадцатой квартиры собирал на асфальте дождевых червей и прятал у алкоголиков за шиворотом. Над домом кружила и каркала стая ворон, караулившая помоечную машину, за которой ринутся вдогонку жильцы с мусорными ведрами. В этих ведрах — воронье счастье.

Собственно, других птиц в Сворске не знали и в помине. Зато лоснящихся, жирных, как индейки, ворон летали такие тучи, что приезжему человеку казалось, будто он попал в город, где, кроме падали, ничего нет. Вороны были большие и наглые. Если им наступали на хвост, могли ответно цапнуть не хуже собаки.

Поэтому, когда из дома вышел ван дер Югин со скворечником под мышкой и с тушем на губах, a за ним — Сусанин, передвигавший ботинки, как коньки, и Антонина, озорующая молотком, бабки посмотрели на всю троицу с подозрением. Даже пятилетний Вова раскрыл рот и положил в него приготовленного для Встенкина червяка. Даже Вова знал, что вороны живут на гнездах, и самую дохлую из них не втиснешь в дырку скворечника, а если просунешь каким-то чудом, то получится не птичий домик, а птичий гробик.

На лице Сусанина было написано блаженство. Он мечтал походя о том, как пригвоздит скворечник к дереву и на его плечо сядет благодарный голубь. Да хоть воробей! Лишь бы с прилета новой породы пернатых началась новая эра Сворска. «Мне нужна эта птица как глас неба, приветствующий мои действия», — думал Сусанин, хотя был политеистом и его олимп нависал над газовой плитой в кухне и громко жужжал, когда работал. Как древний грек, Адам кормил своих богов дымом и запахом жареной пищи, а как древний римлянин, готов был назвать олимп любым именем, хоть «Запахоуловитель ЗУ-16». И если жертва подгорала, то Фрикаделина злилась, а Сусанин радовался. «Путь к душе божества лежит через его желудок», считал он.

Не пройдя и двадцати шагов, Адам остановился у первого же дерева и, подтянув штаны, стал карабкаться вверх.

— Давай здесь! Смотри, как красиво! — сказал Адам и прислонил скворечник к стволу.

— Выше, папа.

Сусанин послушно залез повыше.

— Здесь?

— Здесь дупло. В нем поселится кошка и съест птенцов. Еще выше.

Услышав о кошке, которая поселится в дупле, бабки испуганно переглянулись.

— Чему удивляться! — сказала одна. — Яблоко от яблони…

— Ван дер Югин, — позвал Адам, — лезь-ка сюда с гвоздями.

Пока прибивали скворечник, Сусанин допустил оплошность: он поставил ботинок на край дупла, ботинок соскользнул, и нога по колено ушла внутрь дерева. Сусанин стал вытаскивать ее, но не тут-то было — нога увязла прочно.

— Что делать, Вань? — спросил Адам.

— Это, наверное, ботинок не пускает, — решил И. — Попробуй вылезти из него и вынуть ногу.

Из подъезда вышел сантехник Бутылки с авоськой пустых бутылок:

— Здорово живешь, Адам Петрович! Как унитаз? Функционирует?

— Я застрял, — пожаловался Сусанин.

— Придется выдолбить вот такой кусок, показал ван дер Югин.

— Может, перепилить? — подсказал Бутылки.

— Дерево завалится на дом. А меня пришибет, — рассудил Сусанин.

— Ты поднатужься, Адам Петрович, — покряхтел сантехник.

— Где у тебя инструменты? — спросил ван дер Югин.

— На антресолях, — ответил Сусанин.

Адам застрял на дереве в позе инвалида. Одной ноги у него как будто не было, другая болталась, не находя опоры, а руками он держался за сук, чтобы не повиснуть головой вниз. «Дерево распяло меня за то, что я прибил скворечник», — решил Сусанин.

Бутылки отогнал угрозами Вову, не желавшего бросать свои бирюльки с червяками, вынул из кустов дружков и привел их в чувство демонстрацией авоськи и фразой о трех рублях в кармане.

— Но сначала, — сказал сантехник, — надо освободить Адама Петровича, потому что он — ответственное лицо, а мы — пропойцы.

Друзья, насильно ориентируя себя в пространстве, заползли на дерево. Какусов схватился за Встенкина, Встенкин — за Лукумова, Лукумов — за Бутылки, а сантехник — за ногу Сусанина. Пыжились-пыжились, кряхтели-кряхтели, тянули-тянули — не смогли вытянуть. Плюнули и ушли похмеляться.

— Пап, — крикнула с земли Антонина, — моя классная руководительница чешет.

— Пусть чешет, — ответил Сусанин с дерева.

— Она идет говорить с тобой обо мне.

— Что ты натворила, негодница?

— Она тебе сама скажет…

— Здравствуйте, Мария Хуановна! — закричал Сусанин. — Вы, как всегда, похожи на вишневое дерево, которое заждалось садовника с корзинкой.

Учительница задрала голову и стукнулась затылком о позвоночник:

— Господи, Адам Петрович, какая муха вас укусила?

— Папа решил, что он Прометей, — сказала Антонина, — и сам себя приковал. Сейчас один мальчик, который решил, что он орел, принесет долото и вырубит папину печень.

— Ну, что ты городишь?! — закричал Сусанин. — Какой Прометей!

— Мне надо поговорить с вами, — сказала учительница, — но не посреди улицы.

— Я не могу слезть, — пожаловался Сусанин, убитый неволей.

— Папа дал обет не касаться ногой грешной земли, — объяснила Антонина.

— Замолчи, глупая девчонка! — закричал Сусанин. — Кто тебе позволил выставлять отца дураком?

— Я думала, тебе понравится, если я немного пофантазирую. Да ведь ты и сам говорил, что таких дураков, как ты, белый свет отродясь не видывал.

— Я шутил! — закричал Сусанин.

— Вот и ваша дочь, по-моему, слишком много фантазиpyeт и шутит, — сказала учительница. — Вчера на уроке она заявила, что форма государственной власти в Советском Союзе — демократия по знакомству. Объясните мне, пожалуйста, что это за форма, и сама ее ваша дочь выдумала, или кто-то подсказал, внушил незрелому сознанию.

— Отвечай! — потребовал Сусанин.

— Тебя спрашивают, ты и отвечай.

— Дождешься ты у меня! — И Сусанин, повиснув на одной руке, погрозил дочери кулаком.

— У тебя дождешься! Ты только обещать мастер!

— А ты только требовать мастер! — парировал Сусанин.

— А кто говорил, что его девиз: «Лучше пообещать, чем сделать»?

— Это был девиз конкретной ситуации. Нечего меня попрекать.

— Антонина, передай матери, чтобы зашла ко мне в понедельник, — сказала учительница.

— Подождите, Мария Хуановна, мы же не поговорили! — закричал в спину учительницы Сусанин.

— Мы поговорим, когда вы станете серьезным человеком. А сейчас вы похожи на ее младшего брата, — ответила спина учительницы, уменьшаясь и затихая с каждым словом.

— Но у нее нет брата, на которого я мог бы быть похожим! — закричал Сусанин.

— Что ты наделал? — спросила Антонина.

— Я наделал? Что я наделал? — удивился Сусанин.

— Не мог ей сказать какую-нибудь глупость. А теперь мать с меня три шкуры спустит.

— Так тебе и надо, — сказал Сусанин. — Может, поймешь, наконец, в какой стране живешь.

Ван дер Югин принес инструменты, но на дереве не нашлось удобного сука, с которого И мог бы вырубить ногу Адама из западни. Поэтому он сбегал за досками и стал мастерить лестницу.

И пока он работал пилой и молотком, Сусанин в ожидании спасенья и от безделья решил побаловать близсидящих старух атеистической проповедью. «Зачем упускать время? — подумал Адам. — Пусть движения мои скованы, но язык-то, который для того мне и дан, чтобы выражать мысли, остался, на свободе. А язык — это могучее оружие. Хотя, положа руку на сердце, я больше полагаюсь на зубы».