Христианский квартал - Максимов Юрий

  - Мы искали вас, да не нашли. - спокойно врёт Ларсон.

  Вы двигаетесь, Герберт и Эдмонд берут стулья и подсаживаются. Они и стаканы принесли, и Аманд наполняет их шилой. А тебе уже хорошо. Тяжесть сковывает члены, голова соображает туго, мысли чинно выстраиваются в ряд и медленно шествуют, как на параде, слева направо. Вот проходит знаменосец - мысль о том, что жизнь хороша. За ним идут два трубача - пара мыслей о том, что неплохо было бы ещё стаканчик пропустить. Следом вышагивает сержант с саблей - мысль о том, что завтра с утра опять на задание. После же маршируют по трое в ряд различные мысли о том, что Герберт дурак, что ты ещё не отчистил бронежилет, что давно уже не заглядывал Елене под юбку, что крест за 35 кредиток хорош, что твой правый локоть стоит в лужице шилы... Особняком шагает мысль-цифра 43. Ты усмехаешься и качаешь головой, "не-ет, проходи, знаю я тебя, я о тебе думать не буду, иди, давай, проваливай". Затем вдруг почему-то мысли останавливаются, и начинают спорить друг с другом, сержант орёт страшным голосом и размахивает саблей, трубачи трубят, всё мешается...

  Ты вздыхаешь и обводишь взглядом бар. Возле стойки по-прежнему стоят, как вкопанные, два легионера. Трое пилотов у двери все также о чем-то болтают. Хлыщ в штатском перестал пить и откинулся на стуле, уставившись на тёмную бутылку даина. Вен как обычно стоит за стойкой.

  Ты смотришь в окно. Бледное солнце клонится к горизонту. Скоро закат. По дороге шагает рота легионеров. Навстречу катит офицерский "Кан»охрт". И тут в голове возникает резкая, как выстрел, мысль: неважно, кем бы они стали или не стали, неважно, что они всё равно бы рано или поздно умерли, важно лишь то, что они не должны были умирать сегодня, сейчас, такими, какие они есть, вернее, были. И нечего сваливать с себя вину: это не мир такой, это вы его таким сделали. Это ты его таким сделал. Сегодня, завтра, вчера... А значит, Пирс здесь ни при чём. Это ты их убил. Ты их предал. И ничего не поделать с этой тоской. Ты смотришь и завидуешь Аманду, Ларсону, Кларку, которые знать ничего не знают про этих детей, живут, и могут не думать об этом.

  Какого же, собственно, тебя это мучает, а их нет? Они что, лучше, что ли? Вот Герберт 800 человек в расход пустил и сидит себе шилу спокойненько хлещет. Ты хоть на Ктаке приказ выполнял, а Пирс сегодня сам разорвал на куски десятка с два детей - и ничего. Ис-покойничек, тот ведь вообще зверем был - и ни даже малейших шевелений совести. А Эдмонд, насильник и мародёр, ещё делает вид, будто самый чистый! Почему же ты не можешь спокойно сидеть как они? Верно это всё от книг. Надо было меньше читать. Мерзкие пучки измаранной бумаги, чтоб они все сгорели!!!

  - Это Пирс убил детей? - вдруг тихо спрашивает, поднеся руку к лицу, Аманд.

  - Что? - ты аж подскакиваешь на месте.

  - В здании никого не было, но видно было, что покинули его перед ударом. Значит, далеко уйти не могли. После боя ты и Пирс пошли в аллею, там потом рвануло. Вернулись вы порознь. На тебе лица не было. Будь это маты, ты б не нервничал. Но ты-то вряд ли бы сделал без приказа. Значит, Пирс?

  Аманд берёт стакан с остатками шилы и допивает.

  - Кто ещё знает? - тихо спрашиваешь ты.

  Аманд медленно поворачивается к тебе, ваши взгляды встречаются:

  - Все.

  Ты усмехаешься и качаешь головой. Тягучая мутная волна опьянения возвращается. На душе вдруг почему-то становится муторно и скверно, будто кто-то плюнул.

  - Ох, друзья мои, - говорит Герберт, опустошив стакан, - что-то вы прям будто гнушаетесь мной - за год ни разу не пригласили на выпивку.

  - Да нет, что ты, Герберт... - вяло начинает Ларсон.

  - А это потому, Герберт, - перебивая Ларсона, неожиданно отвечаешь ты, - что ты скотина. Мерзкая, подлая скотина.

  - Почему же это я - мерзкая подлая скотина? - помолчав, добродушно спрашивает Герберт. Пирс и Ларсон делают тебе знаки прекратить разговор. Но тебе наплевать.

  - Потому, Герберт, - медленно, словно передразнивая его, отвечаешь ты, - что ты не свой, не наш. Вот сейчас ты сидишь с нами, трепешься, шилу пьёшь, а завтра прикажут тебе нас расстрелять, и расстреляешь - без капли жалости. Не так ли?

  - Так. - отвечает, смеясь, Герберт.

  Недобро он как-то смеётся. Сам вроде скалится, а глаза холодные, злые. Но тебе плевать. Смеясь (отчего-то становится вдруг очень смешно), ты продолжаешь:

  - Да тебе, Герберт, если прикажут, ты, поди, и себя прикончишь, а? Без капли жалости?

  - Всяко может быть.

  Только вы с Гербертом улыбаетесь, остальным не до смеха - ишь как зыркают, напряглись...

  - Ребята, давайте-ка лучше выпьем. - говорит Пирс, поднося бутылку к стакану Герберта, но тот останавливает её рукой и наклоняется в твою сторону. Ты замечаешь, как Пирс взглядом делает знак Кларку, чтобы они с Эдмондом сдерживали Герберта, когда начнётся драка. Кларк еле заметно кивает. Тебя, видимо, Пирс и Аманд возьмут на себя. Ты усмехаешься - дураки.

  - Правду ты сказал, друг мой. Однако ответь-ка мне, - Герберт называет тебя по имени, - а ты меня, если прикажут, разве не пустишь в расход-то?

  - Пущу. - ехидно ухмыляешься ты.

  - Тогда и ты, получается, скотина?

  - Нет, я - человек. Потому что мне тебя будет жалко.

  - Да неужели? - теперь смеётся Герберт.

  - Да-да. - заверяешь ты.

  - А что мне с этой жалости твоей, а?

  - Не знаю.

  Ты смотришь в окно. Солнце уже опустилось за горизонт. Последние лучи высвечивают маленький золотой куполок церкви. От серого заката осталась лишь узенькая полоска вдалеке. Сумерки спустились на гарнизон.

  - Не знаю, - повторяешь ты, - но пока хоть капля жалости есть во мне - я человек.

  Герберт вздыхает:

  - Чисто проповедник... Ну а сегодня, скажем, пулемётчика-мата тебе жаль было? Только честно.

  - Нет.

  - А Виктора нашего, а? Только честно.

  - Нет.

  - Ха! Так кого ж тебе жаль?

  Ты молчишь.

  - Детей жаль. - Краем глаза ты видишь, как Пирс хмурится и бросает на тебя короткий взгляд исподлобья и все за столом вроде как напряглись.

  - Каких детей? - не понимает Герберт.

  - Да ему несколько лет кучу «мирников» пришлось порешить на усмирении. -скороговоркой выговаривает Эдмонд. Мерзавец. Откуда он это знает? Ах да, ты ведь сам когда-то навеселе орал об этом на весь бар. Досада.

  Кларк наливает себе в стакан шилу. Парень из "Альфы" зевает и чешет затылок. Ларсон равнодушно смотрит в окно. Пирс не сводит с тебя тяжёлого взгляда.

  - А, не жалей! - Герберт улыбается, - Я вот восемьсот штук порешил, и не жалею! Они враги. Все враги, и нет ни детей, ни женщин, ни стариков. Настоящий воин всегда прав. Запомни это, и расслабь голову. Знаешь, когда я ещё майором ходил, нам как-то попался один мат-снайпер. На прикладе его винтовки было 17 зарубок - очень даже неплохо. Угадай-ка, сколько ему было лет? Ни за что не догадаешься. Десять. Тихий такой, грязный мальчонка, таскался всюду со школьным рюкзачком - кому какое до него дело. А в рюкзачке-то - разобранная снайперка и два рожка патрон. - Герберт наклоняется и, глядя тебе в глаза, чеканит: - Я его собственноручно удушил. - немного молчит, - Если хочешь победить - забудь о жалости.

  Молчание за столом.

  - Понимаешь, - Герберт называет тебя по имени и наклоняется ещё ближе, так видно даже, как подрагивает его левое веко, - у человека должна быть устойчивая система координат. Тогда его жизнь будет осмысленна. И не только жизнь, но и смерть - если он, исходя из этой системы, примет её. А ежели таковой системы у человека нет, то он долго, во всяком случае, здесь, не протянет. Не знаю, кто так устроил, но у человека всё должно быть осмысленно - только в этом случае он останется человеком, а не из-за какой-то телячьей жалости.

  Герберт берёт бутылку и наливает в стакан шилу. Смотрит на тебя и говорит:

  - А про остальное - забудем.

  - Забудем. - соглашаешься ты. Герберт опрокидывает в себя стакан.

  - Что-ты загибаешь. - неожиданно говорит молчаливый Кларк, - В десять лет он и поднять-то винтовку вряд ли смог бы, не то что стрелять из неё.

  - Она была вполовину легче обычной и немного меньше. На заказ сделана. Но работала ничуть не хуже стандартной. Впрочем, если хотите, могу вам ещё кое-что рассказать.

  - Да, давай Герберт, - просит Пирс, и Эдмонд добавляет: - Про татуировку расскажи.

  - А, про наколку-то? Ладно.

  Герберт откидывается, достаёт именной портсигар, вытаскивает сигарету, закуривает, кряхтит, готовясь к рассказу. Начинает:

  - Давно дело было, в самом начале Мятежа. Вы-то все тогда ещё со школьными рюкзачками таскались. А я уже лейтенантом ходил. Необстрелянный, конечно, только из Академии. Сюда же, кстати, меня направили, в смысле, в этот сектор галактики. Тогда матовская заваруха только начиналась. Да, времечко то ещё... Линия фронта гуляет, как вздумается, какие планеты верны, какие восстали - толком неясно. Служить мне довелось на патрульном крейсере "Звезда". Команды всего-то 20 человек. Капитан был толковый - Рон Даз, Царствие ему Небесное.