Улица Марата - Гюнтер Гейгер

В Москве мы побывали на презентации книги Санчука, организованной Ларисой. После ежедневных возлияний даже зеленый чай по утрам не помогал при ликвидации похмельных синдромов от пива и водки. Это был мой третий визит в Россию. В первой поездке я не просыхал, во второй пил сдержанно, в третьей снова сорвался. Во всем были виноваты ебаные художники.

Покидая Москву, я выбрал неверный путь к спасению. В Питере все оказалось куда плачевней. Для моей переводчицы Вельмы Кишлер прибавилось много работы. В Москве мы собрали огромное количество текстов. Теперь ей было необходимо это обработать, чтобы я смог все прочитать. Я посвятил себя новейшей литературе, взвалив на себя миссию мирового масштаба.

Мне очень хотелось съездить в Новосибирск. Елена из Новосибирска, делившая со мной мой московский матрас, звала меня с собой. Ей вторил Виктор Санчук:

— Для западного человека Новосибирск гораздо интересней Питера.

Там творятся самые мрачные беспределы, там беспросветно бухают и больше ничего другого не делают, потому что на все другое уже не хватает времени.

При этом Елена уехала на поезде, а не на самолете, летать на котором я боялся. Два с половиной дня по бескрайним просторам Сибири, а затем отдых с ней и ее дочуркой на берегу великой Оби. Я отказался от всего этого как последний поц.

— Ты бы защитил ее на обратном пути в Москву, когда она будет возвращаться с деньгами от проданной квартиры, — сказала мне Вельма.

Елена опасалась, что на нее может напасть чеченская мафия. Я уже знал, что русские во всем обвиняют чеченов. Генерал Лебедь мог бы положить конец чеченскому конфликту, но ему вряд ли дадут это сделать, потому что в российской верхушке не любят талантливых и конструктивных людей.

Мы подкатили к Питеру солнечным утром. Вельма решительно отнекивалась от навязчивых предложений стаи бомбил и таксеров, предлагавших свои услуги прибывающим из Москвы пассажирам. Она жила почти рядом. Однако наш багаж был ужасно тяжелым. В этот раз я взял с собой военный рюкзак, который оказался теперь набитым манускриптами и книгами. Я ощущал себя литературным генералом.

В квартире Вельмы на улице Марата нас встретил сосущий бутылку пива рыжеволосый мерзавец, представившийся художником. Он включился, словно магнитофон, и пропиздел целый час. В итоге он предложил отдать мне свой ключ от квартиры, полагая, что он мне понадобится. Но Вельма сказала, что в этом нет необходимости.

Таким образом, на все десять дней моего пребывания в Питере я остался без ключа. Это была катастрофа. Зависнуть у Наташи я не мог, ее не было в городе. Она свалила на дачу, сдав квартиру таджикам с соседнего Кузнечного рынка. Это было логично, Наташе и ее пьющему мужу нужны были бабки.

Я думаю, что было большой ошибкой рассказать переводчице о том, как в Вене перед отъездом я забыл вынуть ключ из двери своей квартиры, и теперь опасался, что за время моего отсутствия ее могли обнести.

Моя паника передалась ей, и она не захотела давать мне доступ к своей петербургской квартире. Кроме того, она еще не забыла, как я устроил потоп в подмосковных ебенях, затопив картины художника. Она боялась доверять ключ распиздяю. С одной стороны это было понятно.

С другой стороны — нет. Ведь у нее ничего нельзя было спиздить или сломать. Все находилось в полуразрушенном запущенном состоянии, почти как на Пушкинской, кроме того, в квартире не имелось никаких ценных вещей. Наверно, мне нужно было поселиться в сквоте на Пушкинской. Я хорошо был знаком с Петром Охтой, одним из вождей художественной коммуны.

Я шел через двор, там ссала как раз какая-то баба, здесь это было в порядке вещей. Петр не удивился моему появлению. Мы пыхнули. Гриша-иконописец повел меня показывать свои картины. Уже семь лет он проживал здесь. Я был потрясен! Это был Рублев современности. Гриша надрывно кашлял. Он мог умереть здесь от голода и холода. Но деньги у него были. Приехавшие при мне фирмачи покупали у него иконы. Гриша явно ожидал от меня того же.

В России почему-то считали, что все иностранцы богаты. В Москве мне часто приходилось финансировать общее дело — бухло и жорево.

Время от времени я наведывался в квартиру Наташи. Во время моего второго прихода открывший мне дверь узкоглазый аксакал радушно предложил мне войти, но, увидев у него за спиной толпу обдолбаных таджиков, я благоразумно убежал.

В Питере было дохуя финнов, там для них все было дешево. Первый муж Наташи был скандинавом. Она показывала мне фотографии десятилетней давности — прекрасная русская девушка рядом с обезображенным карциномой пожилым шведом. На даче явно было кайфово.

В России Наташ как собак нерезаных. Здесь очень легко надыбать себе Наташу или Таню, в крайнем случае, Машу. Но для меня существовала только одна Наташа и только одна Таня.

Я нашел мост, по которому мы с Ольгой в прошлом году переходили Неву. Моя любовь к ней иссякла, ведь она не ответила ни на одно из моих писем, даже не поблагодарив за чешские трусы.

Неожиданно я столкнулся с ней на Пушкинской. Она стояла передо мной в коротеньком летнем платьице в зеленый горошек. Теперь мне нужно было искать хату для ебли. Ольга сказала мне, что я чересчур пьян и чтобы я был поосторожней с водкой. Вельмы не было дома, а у меня не было ключа. В подъезде я схватил Ольгу за волосы. О, если бы у меня была хата!

Мастерская Охты тоже была на замке. Я постучал в дверь еще одного художника, но его тоже не было дома. Дверь открыл его одноглазый сын, но мы не решились попросить его приютить нас на пару часов.

Однажды в своем ателье пьяный Петр Охта зажал меня в углу:

— You are very strong man, Gunther! You are very strong!

Он смотрел на меня страстно и проникновенно. Чего же он от меня хотел? Знаменитый Петр Охта, потрясший белорусских таможенников своей картиной с надписью — «Вся власть ублюдкам»! В тот вечер он повздорил со своим бой-фрэндом Флорианом. Этим все объяснялось…

Мы гуляли с Ольгой по улицам. Кто попадает на улицу Марата, того она пожирает. Ольга обратила внимание на красную сыпь у меня на запястье, появившуюся несколько недель назад и невыносимо зудевшую.

У французского революционера Марата тоже была болезнь кожи. Его убила любовница. Она перерезала ему глотку во время принятия им лечебных ванн.

Мы снова наведались к Вельме. Там по-прежнему никого не было, а, может быть, нам просто не хотели открывать дверь. В лифте пахло мочой. Потом я заснул на лавке. Последнее, что я запомнил — был сидевший напротив хмырь.

Проснувшись, я обнаружил, что у меня срезали сумку. Я обеднел на 50 немецких марок и 50.000 рублей. Также бесследно исчезли два ценных текста московского поэта и переводчика Владимира Микушевича. Исчезла и Ольга.

Мне захотелось бежать из Питера. Я отловил свою переводчицу и все ей высказал. Это было невыносимо — без своего ключа от квартиры я от нее полностью зависел. Я был почти бездомным, являясь легкой добычей для негодяев.

— О, улица Марата, это же помойка! Раньше она называлась улица Грязная. Здесь много опасных людей, — сказала вернувшаяся с дачи Наташа, когда я поведал ей о своих злоключениях.

Они с Андреем пошли со мной на вокзал и помогли купить мне билет на поезд до Праги. Поезд отправлялся в час ночи. Оставалось время, чтобы нажраться. Андрей завел нас в какую-то грязную разливуху прямо на вокзале. Мы дернули по темному пиву. Наташа с Андреем захотели купаться. Небо было заволочено тучами, в воздухе стояла духота.

Мы пиздюхали куда-то на раздолбанном трамвае. В парке, куда мы пришли, были пруды с размытыми берегами. В воде купались дети. Андрей быстро разделся и плюхнулся в воду. Принялся моросить мелкий дождь, но это его не смутило. Люди попрятались под деревья. Только одни мужчина, укрывшийся полотенцем, продолжал невозмутимо лежать на поляне. Мы с Наташей встали под дерево, у которого уже спрятались два дядьки. Наташа с ними разговорилась.

— Видишь того чувака? — спросила она меня. — Мужики говорят, что это трупак, он пошел пьяным купаться и утонул.

Люди спокойно ходили мимо лежавшего на берегу трупа. Наташа сказала, что он лежит здесь уже часа три. Его друзья позвонили его жене, и она о нем позаботится. Когда мы уходили из парка, я постоянно оглядывался. Смерть в России не являлась чем-то особенным. Переходя дорогу, я толкнул женщину. В ответ она мне что-то сказала.

Наверняка, что-то обидное.

Дождь прекратился. На другой стороне улицы я увидел купол собора, купающийся в лучах заходящего солнца.

10. УКРАИНСКИЙ БЕСПРЕДЕЛ

Ночью на Витебском вокзале пьяная в сосиску Наташа флиртовала с проводниками моего вагона. Один из них был блондин, а другой брюнет. После купания в парке мы пили пиво на балконе Гостиного Двора, наблюдая за босяками на Невском проспекте.

Созерцание несчастных детей — плачущей девочки и мальчика с отрубленной рукой меня растрогало. В газах девочки стоял ужас. Что же произошло с этими малышами?