Темный дом - Максим Хорсун

Бельмондо сунул рыло на кухню, но Штырь прошипел, чтоб тот стоял на стреме.

– Всех положили? – спросил Садовников, присаживаясь на табурет.

– Хах! – Штырь издал нечто вроде клича первобытного воина, прихлопнув ладонями по обтянутым спортивками бедрам. – Двое бросили стволы и смотались! Если не дураки, то сегодня же удерут из города. А если не удерут… – Бандит что-то мечтательно промурлыкал и взялся мыть в старой раковине стаканы. В одной руке он держал ополовиненную бутылку с водой, в другой – посуду. Получалось у него плохо.

– А давай я помогу, – предложила вдруг Гаечка.

– Сышишь, солнце! Да ты шаришь! – обрадовался Штырь.

Через минуту бандит уже разливал по стаканам. Гаечке достался коньяк, как и было обещано.

– Только у меня… это… – Штырь снова взялся за рукоять заточки. Садовников и Гаечка напряглись. – Хлеба нету!

Сталкер и стажерка облегченно выдохнули. «Радушный хозяин» тем временем сноровисто вскрыл заточкой консервы.

– Я не ем хлеб! – сообщила Гаечка, кокетливо улыбаясь Штырю.

Садовников ощутил укол ревности: ему так давно никто не улыбался.

– Солнце! За тебя! – провозгласил бандит.

Садовников без энтузиазма поглядел на выпивку. Обычно в Зоне и перед Зоной он – ни-ни. А тут – то ли нервишки сдали, то ли усталость сказалась, то ли он попросту побоялся идти против воли Штыря.

Выпил. Закусил, вытащив кусочек сардины в масле пальцами прямо из банки. Гаечка, морщась, отставила недопитый коньяк и с завидным аппетитом налегла на рис с мясом из солдатского сухпайка. Штырь благостно заулыбался, пощелкал темными от вытатуированных перстней пальцами над столом, подцепил ломтик сала. Быстро проглотил и сейчас же сунул в зубы сигарету.

– Слышишь, Костыль, такой базар. – Бандит еще раз наполнил стаканы. – Человек ты правильный, с ментами не водишься, с системой не связан. Как всякий честный вор, ты, типа, не работаешь за зарплату, живешь вольно и лихо.

Сталкер едва не подавился сардиной. Это он-то – вор? Ну да, нагрел руки на предвыборной кампании Шимченко. И еще раз бы нагрел, если бы появилась такая возможность! Но Шимченко не жалко: он даже не заметит убытка, к тому же – жучара еще тот, нажился на «прихватизации» и народном богатстве, а теперь в тузах ходит.

Вторая порция пошла значительно мягче. Как же он все-таки задолбался за этот день! Дернул же черт связаться с московской экстремалкой… Все от безденежья проклятого. Хотел ведь провести ее по кромке Зоны и вернуть в город. А тут тебе – и шатун, и «зеленка», и гастролеры, и «мичуринские». А все потому, что Зона не терпит праздности. На каждую глупость она реагирует дюжиной угроз.

– Я вот что решил, Костыль, – продолжил Штырь. – А давай к нам в проводники! Ходить чисто подо мной будешь, ни одна тварь не обидит. Своевременную и достойную оплату фирма гарантирует! – Он гоготнул, блеснув коронками. – Что скажешь, братка?

Гаечка с любопытством уставилась на сталкера. Взгляд ее туманился, к уголку рта приклеился рис.

– Сам подумай, какие сейчас у сталкеров барыши? – настаивал Штырь. – Хабар дохлый, безнадега одна.

– Спасибо, – вяло улыбнулся Садовников, ощущая, как немеют мышцы лица. – Да какой из меня проводник? – Он махнул рукой, столкнув на пол банку с сардинами. – Ты же знаешь: у меня травма. Инвалид я, не гожусь для серьезного дела.

Штырь поиграл желваками.

– Отмазка серьезная. На «нет» и суда нет. – Он повернулся к Гаечке: – Ну а ты, красотка? Сталкер или мимо проходила?

– Я не сталкер, я только учусь! – Стажерка захихикала.

– Ух ты моя заечка! – засиял Штырь.

– Гаечка.

– Че-че?

– Не заечка, а Гаечка.

– Базара нема! – Бандит передвинулся вместе с табуретом поближе к Гаечке. – А я – Штырь. Но можешь звать меня Болтиком, это почти одно и то же. Мы рождены для громкого шухера, мадам! – Он игриво толкнул стажерку плечом, и дуреха пьяно хохотнула в ответ.

«Чего же меня так „рубит“?.. – подумал Садовников, невольно начиная посмеиваться вслед за Гаечкой. – Надо убираться отсюда…»

Но ноги точно приросли к полу. На плечи давил невидимый груз, и столешница на вид казалась мягкой, словно пуховая перина.

– Дунешь? – Штырь предложил Гаечке раскуренный, потрескивающий косяк.

– А то! – согласилась стажерка.

– Это же «экзо», – сказал Садовников, но его никто не услышал.

«Черт с ними, – подумал он тогда. – Не маленькая, знает, что делает. Пусть успокоит нервы. Тяжелый день…»

Садовников плохо помнил, что происходило дальше. Вроде бы в квартире стало многолюдно, и он решил, будто это вернулись прежние владельцы жилища. Началась суета, что-то переносили с место на место. Ему было стыдно, что он валяется на полу, как собака. Кто-то обшарил его карманы, кто-то, походя, ударил ногой по ребрам.

Сталкер очнулся в темноте. Нащупал зажигалку, чиркнул кремнем. Без сомнения, он находился в той же квартире. Пока он был в отключке, тут много чего изменилось.

Исчезли мешки с «экзо». Исчезли бандиты. Исчезла Гаечка.

Одиноко валялась посреди кухни трость, испачканная маслом из консервов.

Садовников подошел к окну.

Над Зоной сияли ледяным светом чужие звезды. Среди качелей детской площадки кружили, словно в вальсе, лиловые огоньки. Тихо, но отчетливо вздыхала лесопосадка. Одинокий вихрь «веселого призрака» утюжил за гаражами дорогу.

Куда идти? Вглубь заброшенных территорий, по следам «мичуринских»? Если, конечно, такие отыщутся…

Назад? Попытаться заручиться помощью ребят? Хотя… вряд ли кому-то захочется из-за этой мутной истории ввязываться в ссору с «мичуринскими». К тому же он был всегда сам по себе. Приятели – да, имелись, тот же Кот, например. Но ради него никто под пули не пойдет.

Зона опять бросала хромому сталкеру убийственный вызов, но он не видел в этом ничего необычного.

12 февраля 2015 г.

Искитим

Татарин почему-то закрыл ларек пораньше, но очень хотелось промочить горло, и еще нужны были сигареты. Садовников без особой надежды постучал в глухое оконце. Затем несколько раз ударил тростью по гулкой железной стене. Было очень холодно, выл штормовой ветер, а ларек Татарина находился в двух шагах от дома. Идти в магазин, что на другом конце района, не хотелось, но, видимо, ничего другого не оставалось.

– Чего шумишь?

Садовников обернулся. От припаркованной на противоположной стороне дороги машины шел незнакомый человек в расстегнутом полушубке.

– Тебе-то что? – не слишком приветливо отозвался сталкер.

– Майор Шевцов. – В руках человека появилась красная «корочка». – УФМС.

– Чего-чего?

Какого черта ФМС? Полиция, ФСБ – это понятно, но…

«Гаечка! – сейчас же сообразил Садовников. – Эта ищейка в чине майора идет по ее душу!»

Быстро же федералы вышли на него… Видимо, умеют работать, когда захотят. О том, что Гаечка ходила в Зону с Садовниковым, знал только Парфюмер, он же и выступил посредником в их сделке. Когда же сталкер, вернувшись мрачнее тучи, потребовал «крепкого», Парфюмер сказал ему отеческим тоном: «Не парься. Зона дает, Зона отбирает. Нет человека, нет проблемы». Садовников был с этим категорически не согласен, он каждую минуту думал о Гаечке, проклиная себя за то, что потерял ее в Зоне. И еще сталкер отчетливо понимал: у него съедет крыша, если он не выяснит, что стало со стажеркой. Он обязан был помочь легкомысленной гостье из столицы выбраться из той бездны, куда завела ее адреналиновая жажда.

Иначе он – не мужик, а тварь дрожащая.

Пока же Садовников занимался самобичеванием – лучшего места, чем нетопленый, опустевший с уходом жены дом для этой цели и придумать было нельзя. Он ничего не ел, много пил и строил планы мести Штырю. Разговаривать со следаками вот прямо сейчас он не был готов. Потому что сдуру мог наговорить правды.

– Дело есть, – сказал Шевцов. – Идем в машину.

– Командир. – Садовников отступил. – У вас дела, у нас – делишки. В запое я: не видно разве? Трубы горят, башка не варит. Если ты с санкциями, то выбора у меня нет. А если без – то я, не в обиду будет сказано, лучше домой пойду. Честное слово. – Он прижал к груди руки. – Я прямо никакашка…

– Костыль, не выноси мне мозг! Сказано – в машину, значит – в машину. – Шевцов говорил без угрозы, его голос даже можно было назвать небрежным, но Садовников почему-то понял, что с этим человеком дурочку валять не выйдет. – Топай! Нечего сопли морозить.

Нарочито громко стуча тростью по наледи, затянувшей дорогу и тротуары, Садовников поплелся следом за майором. По пути сталкер напряженно пытался предугадать развитие разговора.

Очень хотелось курить.

В машине майора оказалось чисто, как в операционной. Ни пылинки на панелях, ни крошки на сиденьях, ничего лишнего под руками. На ковриках – ни пятнышка грязи, словно только что с завода.

Шевцов побарабанил пальцами по рулю, собираясь с мыслями.