Пес, который взломал дверь - Сьюзан Конант

Рауди спал у дребезжащего переносного кондиционера марки «Хотпойнт». Лежа с закрытыми глазами, я услышала, как он заворочался, и спустя пару секунд почувствовала, что он смотрит на меня. Можно притвориться спящей перед мужем, любовником или даже собственными детьми, но с собакой этот номер не пройдет.

— Доброе утро, дружище, — сказала я.

Он завилял всем задом и скорчил такую гримасу, какую обычно строят маламуты, если им приспичит залаять, как нормальным псам, но они не помнят, как это делается. Потом он тихонечко поскулил, и мне волей-неволей пришлось сдаться и вылезти из кровати. Когда он сделал свои дела, я отмерила ровно один стакан АНФ-30, наполнила им миску Рауди и наблюдала за тем, как он жадно поглощает еду, пока наконец наполовину опустошенная миска не упала на пол. Я стояла на кухне и размышляла о маламутах и евреях, о своей семье и семье Лии, а также о семье Джека Инглмана, иначе говоря, об инсайдерах и аутсайдерах. До этого странного утра я считала, что для потомственных протестантов реакция семьи Джека на Роз и этот смешанный брак непостижимы, но теперь до меня дошло, что отношения между родителями Лии и моими предками были такими, как если бы они справили шиву друг по другу. С точки зрения моих родителей, сложности с Артуром — и с Касси, как только она вышла за него, — не основывались на каких-либо его поступках, на чем-то личном. Все дело было в том, что мы — заядлые собачники, а Артур принадлежит к совершенно другому клану. Все личное недовольство сводилось к категорическому неприятию — он не такой, как мы. Да, не такой. Ну и что с того?

Вот тут-то и возникает вопрос о евреях и маламутах. И не надо обижаться. Я говорю вполне серьезно. Видите ли, с моей точки зрения, маламут, Бог тому свидетель, порода избранная Всевышним, и неважно, насколько горячо я люблю собак всех пород вообще и каждой из них в отдельности; все равно я не желаю, чтобы мои маламуты рисковали своеобразием родного класса, потому что если это сделают многие, то клана как такового не станет. И что же это за вопрос такой? Разве маламуты настолько лучше других пород? По сравнению с охотничьими собаками, сторожевыми собаками, декоративными собачками маламуты бесполезны, и, если вам вздумается заставить маламута собрать овец в стадо, он соберет их прямехонько себе в пузо. Золотистый ретривер, шелти, немецкая овчарка, пудель, колли либо один из представителей других пятидесяти или шестидесяти пород, не говоря уж об обыкновенной американской дворняге, дрессировке поддаются значительно лучше, нежели среднестатистический маламут. Сибирские лайки лучше бегают, ищейки лучше маламутов берут след, и если я когда-нибудь ослепну, то в качестве поводыря маламута уж точно не выберу. Они исключительны? Нет. Они просто другие. Замечательные. Особенные. Избранные. И не подумайте, пожалуйста, что я путаю собак с людьми. Мне неизвестно, отличаются ли евреи от других людей, но дело не в этом. Я поняла, что многие люди испытывают чувство принадлежности к определенному клану и всячески это чувство культивируют. Я не стала бы скрещивать Рауди с Винни, самой лучшей из моих золотистых ретриверов, и при этом я не имею ничего против них. Но справедливо ли подобным образом относиться к людям? Ответ на этот вопрос был мне пока неизвестен, но нить нащупать мне все же удалось.

— Итак, — обратилась я к Рауди, — ситуация приблизительно следующая: ты окончательно распоясался и безумно влюбился в золотистую ретривершу. В сторону маламутов даже не смотришь, домой возвращаться отказываешься и становишься отцом полукровок. Как при этом чувствую себя я? Допустим, зла как черт. Все ужасно глупо, но поделать с этим я ничего не в силах. Но раз уж мы говорим о людях, то нам следует возвести все чувства в превосходную степень, потому как собак я могу набрать себе сколько угодно, а вот ребенку замену найти уже сложнее. И что же, захочу ли я, чтобы твоей подруги не стало в живых? Достаточно ли накопилось у меня злобы, чтобы прикончить ее? Даже если это единственный способ вернуть тебя домой? Конечно же нет. У меня нет такого желания, ради которого я была бы готова убить собаку.

Но далеко не все так относятся к собакам. Или к людям.

Спустя полчаса ко мне на чашку кофе заскочила Рита, я поделилась с ней своими мыслями, и она посоветовала мне больше не делать то, что я только что сделала, а именно никому о них не рассказывать.

— Послушай, Холли, — с нажимом произнесла Рита, — я никогда ничего не советую. А если и советую, то очень редко. Но тебе я кое-что скажу — не рассказывай никому об этом. Договорились? Я достаточно хорошо знаю тебя и вижу, что для тебя это дело нешуточное. Собаки для тебя способны объяснить все — арабский вопрос, ситуацию на Ближнем Востоке, феминизм, Святую Троицу, психотерапию, высшее образование, короче — все и вся. Но хочу предупредить тебя: большинству людей такие трактовки кажутся легкомысленными и обидными, так что лучше держи язык за зубами. При случае можешь сказать, что просто очень сочувствуешь или что-нибудь еще. Но о собаках рекомендую не заикаться.

— Хорошо, я не буду заикаться о них при Шарлотте Загер, — пообещала я.

— При ком?

— При сестре Джека Инглмана — Шарлотте Загер. Она сегодня будет пересчитывать мне зубы.

— Что?

— Видишь ли, — сказала я, — оказывается, она действительно зубной врач.

Около трех часов дня я уже сидела на синем пластмассовом стуле в желтом пластмассовом офисе медицинского центра Ньютона. Я тщетно пыталась заполнить анкету для пациентов, выданную мне в регистратуре. В анкете спрашивалось, почему я направляюсь на прием именно к доктору Загер, и мне показался неуместным рассказ о том, что я познакомилась с ней в доме ее брата, чья жена-иноверка только что скончалась при подозрительных обстоятельствах; что в тот вечер доктор Загер впервые оказалась в доме своего брата, чья семья уже давно заживо похоронила его после того, как Джек женился Роз; что в гостях у брата доктор Загер неожиданно почувствовала себя совсем как дома; что я стала гадать, что же за человек такой эта доктор Загер, и что мне не удалось придумать лучшего способа знакомства с дантистом, как записаться к ней на прием. Столько места на бланке все равно не было.

Меня слегка нервировало воспоминание о зубодробительном рукопожатии Шарлотты Загер, но, после того как ее ассистентка провела меня в кабинет, завязала мне на шее нагрудник и установила кресло на нужной высоте, вошла сама доктор Затер, вспомнила меня, не стала задавать дурацких вопросов о том, как я очутилась в ее кабинете, и сказала, что посмотрит мои зубы после того, как ассистентка почистит их. Несмотря на то что у своего дантиста я была не далее как месяц назад и зубы мне там уже чистили, эта ассистентка, блондинка с поджатыми губками, прочитала мне нравоучительную лекцию о пользе чистки зубов специальной вощеной ниточкой, при этом битых полчаса раздирая мне десны. Когда наконец она содрала с себя тонкие резиновые перчатки, на сцену вышла Шарлотта Загер и одарила мой рот кротким взглядом.

— Холли, — произнесла она, — думаю, ваши зубы удастся спасти.

Если вы решили, что она шутит, смею вас уверить, что мой папа считает фтор основным оружием коммунистического заговора. Мои зубы представляют собой поле боя времен холодной войны. Шарлотта Загер была Горбачевым зубоврачебного дела. Она заставила меня вгрызться в какую-то тошнотворную восковую массу и сказала, что мне позвонят, когда мои отпечатки, необходимые для лечения фтором, вернутся из лаборатории, и ее ассистентка объяснит мне, как ими пользоваться. Затем она поинтересовалась, есть ли у меня собака.

— Две, — ответила я.

— Вам известно, как следует правильно ухаживать за их зубами? — спросила она. — Ведь у них, знаете ли, тоже есть зубы.

В качестве свежего доказательства правомерности этого утверждения можно было предъявить доктору следы от зубов Кими. Но я не стала поднимать руку и демонстрировать шрам. Я сама была в этом виновата, а до некоторых людей не всегда доходит, что Кими это сделала не нарочно. (Я никогда не распространяюсь о том, что если бы она сделала это сознательно, то я бы осталась просто без руки.)

— Я пытаюсь их чистить, — ответила я.

Если вам такое заявление кажется диким, то вы безнадежно отстали в области достижений собачьей гигиены. В наши дни у каждого благовоспитанного и ухоженного Бобика имеется собственная зубная щетка и особая, безвредная при проглатывании зубная паста. Если дыхание у него не слишком свежее, то ему в пасть впрыснут жидкость для полоскания десен, а при особо удачном стечении обстоятельств дадут погрызть тонкую вощеную зубочистку в форме косточки.

— А регулярная профессиональная чистка зубов проводится?

— Нет, — призналась я. — Обе собаки еще молоды, и зубы у них хорошие, да и рисковать, по-моему, не стоит: все-таки это общий наркоз.