Соня рапортует - Рут Вернер

Я уже не помню, с помощью какого трюка я их познакомила, во всяком случае, официально я была представлена Грише Рольфом. Гриша потешался, целуя мне руку и обращаясь ко мне «милостивая государыня». Мне эта комедия не нравилась. Вскоре после открытия магазина Рольф сделал мне желанный подарок — купил в нем аппарат «лейку». С воодушевлением я принялась фотографировать людей и природу. Гриша проявлял мои снимки.

Письмо матери, 7 июня 1932 года

«Фотографии в альбоме, который я послала, расскажут тебе о наших путешествиях и вылазках за город. Я не просила фотографа увеличить снимок, однако он нашел его столь удачным, что увеличил сам и подарил его мне. Скромность не позволяет мне держать фотографию такого размера у себя, поэтому я тебе ее и посылаю. Фотография сделана Вальтером моим аппаратом во время поездки в Ланчи. Помню, что Гриша об этом снимке сказал: «Очень здорово схвачено — типичная ты». Фотографию можно назвать „Портрет пирата“».

Эта фотография, как и многие другие, которые Гриша сделал для меня, сохранились и поныне. Купленная в Гришином магазине «лейка» также цела и фотографирует безукоризненно.

Нашего сына звали Михаил. Рольф знал, что я дала ему это имя в честь американского коммуниста и писателя Михаила Гольда. Я познакомилась с ним в 1928 году в доме отдыха в Гудзоне в период моего пребывания в Америке. Его книга «Евреи, не имеющие денег» была моей любимой книгой. Позднее он снова приезжал в Германию, навестил моих родителей, но я в то время была уже в Китае, До его смерти в 1967 году я, насколько это было возможно, регулярно читала его статьи в органе американской компартии «Дейли уоркер» (впоследствии «Дейли уорлд»). Большая потеря для международного рабочего движения, что он не смог закончить свои мемуары.

Само собой разумеется, что маленький сын играл большую роль в моей жизни. Вскоре после его рождения я писала Юргену и Маргарите:

«…Не могу нарадоваться на своего ребенка и в то же время не приходить в ужас от того, что он поглотил меня всю, с головы до пят. От меня ныне ничего не осталось ни для Рольфа, ни для политики, книг и вас. Только он один — все остальное лишь в той мере, в какой это касается ребенка. Это новый для меня мир с совершенно новыми чувствами и мыслями».

Когда же Мише исполнилось одиннадцать дней, политика вновь всплыла наружу в качестве «конкурента», и следующее письмо матери лишь наполовину посвящено сыну.

23 февраля 1931 года

«Теперь я его взвешиваю каждый раз после кормления. Вес его возрастает на несколько граммов. Если он не набирает необходимого минимума, я вновь кладу его на весы. Важен каждый грамм выпитого… Рольф часто рассматривает малыша. После кормления мы убеждаем друг друга в том, что сына следует положить в кроватку и дать ему отдохнуть вместо того, чтобы целовать его и подробно обсуждать его мордашку.

Мои постоянные спутники — «Питание и уход за грудным младенцем», «Здоровые дети» и в порядке компенсации — «Волга впадает в Каспийское море» Пильняка. Предисловие книги обещает многое.

Очень интересно, сколь неожиданно серьезно комментирует европейская пресса советскую пятилетку. До этого говорилось лишь о том, какие страдания рабочим принесет пятилетний план и, естественно, что его выполнение потребует от рабочих больших жертв. Но у меня складывается впечатление, что большая часть рабочих сознательно идет на эти лишения, с тем чтобы их мечта — пятилетний план — могла быть претворена в жизнь. Интересно также, что как только капиталисты вынуждены были признать успехи пятилетки, так сразу же начали обсуждаться контрмеры — прекращение поставок машин в Россию, бойкот дешевых русских товаров и т. д.

…Действительно, мне не следует ночью перепеленывать Мишу, даже если он, мокрый, просыпается в два часа ночи. Однако встать и посмотреть, когда он плачет, я должна, хотя он у меня эдакий грибок-боровичок…»

Агнес любовно и грустно следила за развитием моего ребенка. Я позвонила ей, когда Михаил в первый раз улыбнулся; она была свидетелем и его первых шагов. Миша был приветливый и умный мальчик; всем товарищам он нравился. Петер и Сибила, не имевшие детей, много занимались с Мишей. Особенно к нему привязана моя подруга Иза. О ней я впервые упомянула в письме домой от 24 марта 1931 года:

«Должна описать вам одну свою знакомую. Однажды сюда одна-одинешенька с ящиком книг приехала молоденькая девушка, открывшая маленькую лавку, полную немецкой, английской и французской литературы радикального направления. Она была служащей одной книжной фирмы в Берлине, и один из китайских издателей обратил внимание ее патрона на имеющиеся в Шанхае возможности. Покупателями были главным образом китайские студенты. Ей сейчас 23 года. Смело, не правда ли? К сожалению, она не очень искушена в торговле. У меня руки зудят от желания ей помочь…»

Иза отличалась еще большим мужеством, чем я об этом писала. Она также была коммунисткой и работала в Шанхае нелегально. Со своим спутником жизни — одним китайским товарищем — она длительное время жила в Москве и вместе с ним приехала в Китай. По конспиративным соображениям им нельзя было жить вместе. Поэтому Иза оставила своего ребенка в Москве и очень тосковала по своей дочке, которой не исполнилось и двух лет. Однако о ребенке я узнала лишь позднее. Муж Изы примкнул к одной из троцкистских групп. Между ними возникли большие политические разногласия, и она рассталась с ним.

Белая кожа Изы была усыпана веснушками. У нее были светло-голубые глаза и рыжие непослушные волосы. Она была очень неловкой и не понимала, что́ из одежды ей к лицу. В отличие от европейцев, живших в Шанхае, Иза была очень непритязательна. Она была прекрасным человеком, ставшим мне вскоре близкой, как сестра. С Рольфом они тоже подружились, так что наша квартира стала для нее родным домом. О конспиративной работе мы никогда не говорили. Я не знала, знакома ли она с кем-либо из группы Рихарда, так же как и она ничего не знала обо мне. Наши частые встречи были легко объяснимы. В Шанхае знали, что, как и она, я по профессии книгопродавец.

Когда Иза приходила к нам, то просила позволить ей выкупать или одеть Мишу. О своем собственном ребенке она рассказала только тогда, когда получила сообщение о его смерти. Он умер от менингита. Открытая, лишенная какой-либо зависти любовь к Мише отвечала ее замечательному характеру. Часто мы беседовали о книжной лавке. Я помогла ей организовать выставку работ Кетэ Кольвиц. Иза была прилежней меня и самоотверженней в работе. Я же отличалась большей поворотливостью и имела больше идей.