И всюду тьма - Алена Мандельбаум

Ана хотела еще расспросить Лиззи, но та так распереживалась, что Ана решила ее отпустить.

«И все же, неужели пятно крови ее так напугало?..» – мысль оставляла во рту неприятное послевкусие, пока Ана хмуро ковыряла ложкой в тарелке. Луковый суп, что так пряно пах, не лез в горло. Ей было неприятно чувствовать на себе страх и отторжение. Ана бы хотела с ней сблизиться, найти союзницу в этом доме: в горничной она увидела что-то знакомое, то, что она потеряла в далеком детстве. Но она давно позабыла, как дружить, а может, никогда и не умела.

Ана задумчиво смотрела на чашку, из которой Лиззи не сделала ни глотка.

Глава 17. Я не понимаю

Ана в одиночестве лежала на кровати, ее взгляд блуждал с нависающего над ней балдахина, расшитого золотыми нитями, до увядающих гортензий. Мыслями она была глубоко внутри себя, пыталась нащупать Тьму, так удачно спрятавшуюся от инквизиторов. Ана подумала, что сейчас может потренироваться управлять ей. Сама собой Тьма никак не находилась, будто ее и никогда не было. Последний раз Ана чувствовала себя так спокойно, когда еще была в академии. Но теперь спокойствие больше походило на опустошение.

Она вспомнила, как готовилась к церемонии совершеннолетия. Рано утром хотела примерить платье, которое только забрала у портного. Как хорошо оно вышло: глубокий квадратный вырез, откровенный, но не вульгарный; темно-зеленый атлас, переливающийся на свету, многослойная юбка. Но больше всего Ана гордилась вышивкой на корсете, над которой она трудилась украдкой, воруя часы у сна, – серебряная луна переплеталась с полевыми цветами.

Этот день должен был изменить ее жизнь. Наконец-то она освободится! И это платье было символом свободы: оно было другим. Не таким, как от нее ожидали. Темным, когда ученицы традиционно носили светлое, дорогим, тогда как Ану дразнили за бедность, дерзким – она больше не собиралась терпеть унижения.

Ана развязала ленты на коробке и развернула упаковочную бумагу. Ткань мягко скользила в руках и имела приятную тяжесть. Счастью Аны не было предела. Она начала одеваться: с чулками, нижним платьем и юбками трудностей не возникло. Однако самостоятельно затянуть корсет у нее не получалось. У портного в мастерской работали две помощницы, которые без труда справились с платьем, но теперь Ана была совсем одна. Поэтому она старательно изгибалась, надеясь, что все же дотянется и в руках хватит сил.

В ее маленькой келье было практически не развернуться, между кроватью и стеной двум людям не разойтись. В углу у окна притаился маленький столик с зеркалом, в котором она и старалась рассмотреть праздничное одеяние.

Дверь за спиной скрипнула. Ана вздрогнула и резко обернулась. Перед ней стоял сам первосвященник. Ана удивленно попятилась, но тут же уперлась в стол. Она была совсем неприлично одета для встречи с главой Церкви: расшнурованный корсет, растрепанные волосы, в одном нижнем платье… Ей хотелось провалиться под землю от смущения, пока незваный гость молча ее разглядывал.

Ана узнала его. Это был человек, которого она когда-то считала родителем. Он работал в храме при монастыре, где она жила до семи лет. Первосвященник всегда был к ней добр. Когда Ану отправили в академию, они перестали видеться.

Он ступил в келью и опустился на кровать. Его белоснежная ряса слепила, седые волосы были аккуратно собраны в хвост, а морщины стали глубже с тех пор, как Ана видела его в последний раз.

– Моя милая, как я по тебе скучал, – низкий голос разорвал неловкую тишину. «Моя милая» – он всегда к ней так обращался.

– Ч-что вы здесь делаете? – Ана покраснела и прикрыла себя руками.

– Разве мог я пропустить твой переход во взрослую жизнь? Ты расцвела, моя милая.

По спине Аны пробежал холодок. Когда-то он заменил ей отца, которого она никогда не знала, но теперь между ними осталось только отчуждение.

– Ваше Святейшество, благодарю, что навестили меня, но мой вид слишком неуместен для вашего взора. – Ана опустила глаза вниз.

– Я видел тебя и более неприглядной, неужели ты забыла? – первосвященник говорил размеренно, и так же размеренно полз по ней его взгляд.

Она помнила, он купал ее. Но она больше не ребенок.

– Садись рядышком, моя милая, поговорим. – Он похлопал рукой по кровати.

Ана была смущена и озадачена, но подчинилась. Наверное, он все еще видел ее маленькой девочкой, одинокой и всеми покинутой, и пришел поддержать в такой важный день.

– Как ты планируешь жить дальше? – Первосвященник немного развернулся к ней.

– Пойду работать гувернанткой, – ответила Ана, но умолчала, что мечтала открыть цветочную лавку.

– Думаешь, тебя возьмут, моя милая? – сочувственно спросил он и положил руку ей на колено.

Его прикосновение было почти неощутимо под слоем юбок, но в ногу впились колючки тревоги.

Первосвященник за нее переживал, он такой добрый человек.

– А почему нет? У меня хорошее образование.

Он покачал головой и улыбнулся одними уголками губ.

– Моя милая, в этом мире не все так просто. Кто возьмет гувернантку без фамилии, опыта и с такой репутацией?

Ана впервые подняла на него глаза.

– С какой репутацией?

– Не притворяйся, что не знаешь, что о тебе говорят. – Его рука поползла выше, сжала бедро. – Ты ленивая, неконтролируемая, не уважаешь аристократию. Да, ты на самом деле не такая, но все вокруг считают иначе. – Он придвинулся ближе. – А еще, моя милая. – Он наклонился над ней и прошептал на ухо: – Говорят, что ты не веришь в Святца.

Ану обдало спертым, сладковатым дыханием. Колючки в ноге обратились лезвиями, перерезающими сухожилия. Она замерла, испуганно, растерянно. Рука первосвященника пригвоздила ее тело к кровати, а взгляд – ее мысли.

Она должна попросить его уйти. Должна. Но как, если губы стянуты нитями сомнений?

Он ей как отец. Он желает ей только лучшего. Он прав, о ней в самом деле так говорят. Она – неблагодарная девчонка, которая выдумывает невесть что о том, кто заботится о ней.

Грудь, лицо, руки горели. Страх и злость, стыд и вина сплелись в тугой узел, терзая ее изнутри.

– Я помогу тебе. Дам тебе кров над головой, работу и достаток. Ты знаешь, что я довольно-таки богат, моя милая. – Слова первосвященника доходили до нее медленно, будто сквозь толщу воды.

Не надо, не хочу.

Ана молчала.

– Вижу, ты понимаешь, о чем я говорю, моя красивая, юная леди.

Она не понимала.

Первосвященник взял Ану за подбородок и повернул к себе.

Она не хотела понимать.

Сухие, морщинистые руки грубо сжали ее челюсть.

Она понимала все совсем не так.

– Ты не представляешь,