Офицеры-2 - Караваешникова Елена

Отведя руку назад, Буффало одним движением кисти перебросил нож клинком вперед. Сверкнула полированная сталь. Короткий, почти в упор удар был неотразим.

Все, кто был поблизости, увидели, как Ставр согнулся. У всех возникла одна мысль — нож вошел ему в живот по самую рукоятку.

Но Буффало чувствовал, как нож свободно уходил в пустоту, словно он промахнулся, чего не могло быть. Руки Ставра намертво, словно капканы, сжали его запястье и локоть. Резко согнувшись, Ставр рванул руку с ножом на себя, направляя клинок параллельно своему корпусу. Нож скользнул, не задев его. Уходя с директории удара, Ставр переломил руку Буффало в локтевом суставе, повернул назад кисть, сжимающую нож, и вогнал клинок в грудь врага.

Из глотки Буффало вырвался дикий рык. Его рука все еще сжимала рукоятку. Он конвульсивно дернул нож, но клинок на всю длину вошел в тело и застрял,

Буффало не смог его вытащить. На лице Буффало появилось смешанное выражение изумления и бешеной злобы. Колени согнулись, он осел и тяжело завалился на землю.

Все произошло настолько быстро, что даже сознание самого Ставра четко зафиксировало только начало атаки и конечный результат. Теперь, выйдя из боевого транса, он с ужасом посмотрел на Буффало. Юаровец часто, судорожно дышал — на одних вдохах, почти не делая выдохов. Клинок плотно засел в ране, крови не было. Судя по тому, под каким углом торчала рукоятка, клинок перерубил одно из нижних ребер и снизу вверх вошел под сердце. Возможно, он даже надсек сердце. Рана была смертельна. Но в теле Буффало еще был большой запас жизненной силы.

Ставр поднял голову, посмотрел на тех, кто стоял вокруг, и понял, чего от него ждут. Чтобы прекратить муки Буффало, достаточно было только выдернуть из раны нож.

Ставр наклонился над умирающим. Буффало с усилием оторвал от земли голову и с безрассудной яростью посмотрел на Ставра. Он не верил, что все уже кончено.

Когда Ставр взялся за рукоятку ножа, пальцы Буффало вцепились ему в руку, казалось, если б юаровец смог дотянуться, то впился бы зубами. Ставр выдернул клинок. Кровь хлынула из широкой раны. Глаза Буффало вылезли из орбит, как у человека, срывающегося в пропасть. Тело задергалось в последних конвульсиях.

— Что происходит, дьявол вас всех возьми? — На месте происшествия появился Хиттнер. — А ну, прочь с дороги! Что? Кто, мать вашу, прикончил этого идиота?

Его взгляд натолкнулся на нож в руках Ставра.

— Ты?! Где, мать твою, ты взял нож?

— Вытащил из него, — ответил Ставр, указав на труп Буффало.

Охранник схватил Ставра сзади за воротник и вывернул за спину руку с ножом. Налетевший сбоку другой охранник ударил кулаком в живот и вывернул за спину вторую руку. Нож полетел на землю. На запястьях защелкнулись наручники. На Ставра обрушился град изощренных, подлых ударов, какие обычно практикуют конвоиры и надзиратели тюрем. Однако даже со скованными за спиной руками он был далеко не так безопасен, как казалось охранникам. Одного из двух он наверняка смог бы завалить. Но Ставр понимал, что, искалечив кого-то из людей Хиттнера, он уже не сможет рассчитывать ни на какую справедливость со стороны начальника лагеря.

— Хиттнер! — заорал Ставр, пытаясь устоять на ногах под градом беспощадных ударов. — Я не виноват! Твою мать, останови их!

— Ладно, все. хватит с него. Дай сюда нож, Мейнс. Один из охранников поднял выпавший из руки

Ставра нож и подал Хиттнеру.

— «Кабар», боевой нож морского пехотинца, — пробормотал Хиттнер, рассматривая орудие убийства. — Еще раз спрашиваю, где ты его взял?

— Я уже сказал, что вытащил его из тела Буффало, до этого я до ножа не дотрагивался. Буффало пытался выпустить мне кишки, это точно. Но я отбил удар, и он напоролся на свой нож.

— Мистер Хиттнер, сэр, — вдруг нервно вмешался Дренковски, — Ставр говорит чистую правду. Я был рядом и видел, как все было. Буффало первый бросился на Ставра.

— Но ножа у него не было, — воинственно заявил Буч, тот парень, который передавал Ставру вызов Буффало.

— Он держал нож вот так, — Дренковски прижал левую ладонь ребром к запястью правой руки. — Никто ножа не видел, пока он не перебросил его клинком вперед, — поляк совершенно точно повторил движение Буффало.

Ставра удивило, что Дренковски защищает его так решительно и с такой горячностью.

— Да, я это видел, — подтвердил Текс. — Клинок сверкнул на солнце. И вообще все видели, что, когда Буффало упал, он еще сжимал рукоятку. Ставр действительно не дотрагивался до ножа.

— Ставр убил Буффало, — сказал Буч. — Все видели, что он выдернул нож израны и Буффало умер.

— Я выдернул нож, потому что не хотел, чтобы он зря мучился.

— Да, но перед этим ты всадил в него «ка-бар» по самую рукоятку, — уточнил Буч, — и ты должен был довести дело до конца. Никто не стал бы за тебя этого делать. Мистер Хиттнер, вы поклялись, что если кто-нибудь кого-нибудь убьет, то вы расстреляете того, кто останется в живых.

Хиттнер вплотную подошел к Ставру и, задрав голову на короткой шее, посмотрел из-под полей своей черной пыльной шляпы.

— Какого черта ты вытаскивал нож из этого бешеного придурка?

Судя по тону и выражению глаз Хиттнера, ему совсем не хотелось выполнять свою клятву.

— Это твоя вторая ошибка, счастливчик.

В толпе арестантов раздались злобные выкрики. За ними последовал уже настоящий рев. Большинство требовало немедленной казни. Дело не в том, что у Буффало было столько друзей или многие не любили Ставра. В общем, здесь каждый был за себя, и всем было наплевать друг на друга. Но обстановка в лагере уже так накалилась, что какое-то событие должно было наконец разрядить атмосферу. Ставру просто не повезло, что именно ему выпало стать козлом отпущения.

Вот когда Ставр вспомнил Герхарда — наемника, расстрелянного генералом Агильерой. Очевидно, настал его час, чтобы, как сказал Герхард, иметь мужество рассмеяться. Ставр высоко поднял голову и расправил плечи. Золотистые, как у тигра, глаза сощурились. Единственное, что выдавало его, — это пот. Крупные капли выступили на лбу, поползли по скулам, исчезая в темной, сильно отросшей щетине.

К месту происшествия уже сбежались все охранники. Размахивая оружием, они удерживали толпу на расстоянии от Хиттнера и Ставра. Такс и еще несколько парней пытались переорать остальных, требуя справедливого решения дела. Хиттнер оглянулся и посмотрел на кого-то в беснующейся толпе. Ставр машинально посмотрел в том же направлении и увидел физиономию Дренковски, такую же потную, как его собственная, и такую отчаянную, как будто расстрел угрожал самому поляку.

«Будь я проклят, — мгновенно пронеслось в голове Ставра, — Хиттнер и вонючий поляк заодно, эти суки о чем-то договорились. Дренковски смотрит на меня, как на козыря, на которого поставил собственную шкуру. Он боится, что его карта бита».

— Кончайте драть глотки! — заорал Хиттнер, силясь переорать толпу. — Тот, кто сейчас не заткнется, пожалеет об этом! Ставра расстреляют. Я обещал, значит, так и будет.

Толпа смолкла и напряглась в ожидании.

— Но прежде я должен узнать, у кого он или Буффало достали нож, — продолжил Хиттнер. — Пока я это не выясню, Ставр посидит в карцере. Все! Расходитесь. Шоу окончено.

Решение Хиттнера вызвало у Ставра сумасшедшую радость и одновременно трезвое понимание, что отсрочка приговора иногда много хуже его немедленного приведения в исполнение. Но все же главное — он будет жить еще один день, а может, и два.

10

Вскоре после того ночного разговора в бане Шуракен решил, что пора возвращаться домой. Командор не возражал. Первый, самый опасный период прошел, и теперь Шуракен уже достаточно восстановился, чтобы контролировать себя. Все это время Шуракен постоянно думал о Жене. Он был человек исключительно стойкий в своих привязанностях. Так что за время разлуки его любовь не только не уменьшилась, но даже еще больше укрепилась. Но теперь все стало значительно сложнее. Как распутать этот клубок противоречий, Шуракен не знал, но одно было неизбежно — ему предстояло прийти к Жене и рассказать о гибели Ставра. Шуракен решил, что это в любом случае сделать должен, остальное — как сложится.

Он пришел к общежитию поздно вечером. Недавно выпал снег, но он уже превратился в городскую грязь. Под ногами хлюпали лужи и бурая каша нерастаявшего снега. Шуракен остановился недалеко от входа, чтобы выкурить сигарету. На нем была кожаная летная куртка с меховым воротником и черные джинсы. Но несмотря на то что одет Шуракен был вполне обычно, в нем угадывалось что-то, выделявшее его в толпе. Некая вполне ощутимая аура опасности окружала его.

Шуракен выбросил окурок и вошел в общежитие. Через несколько минут он постучал в дверь ее комнаты. Когда Женя открыла дверь, он сразу увидел, что она выглядит усталой и потухшей, как человек, в жизни которого давно не было ни радости, ни счастья. Но при виде Шуракена она снова вспыхнула тем светлым, золотистым огнем, который сиял в ней в прежние времена.