Дохлый таксидермист - Мария Самтенко

не удовлетворившийся заверениями об отсутствии рыжих и лысых евреев, пристально разглядывал каждый труп. Приблудный терпеливо ждал снаружи – от вида покойников его подташнивало.

Ильф тоже был не в восторге от трупов, он вышел весь бледно-зеленый, но его хотя бы вдохновляло отсутствие тела брата. А у Приблудного от этого всего глаз дергался.

После морга они провели набег на телеграф, где Ильф оставил записку в отделении «до востребования», а Ваня послал Учителю короткую телеграмму.

Потом неугомонный журналист потащил Ваню проверять подвалы общежития Союза Художников, и они полчаса ждали коменданта, а потом еще два часа рыскали там, как волки. Ваня не совсем понимал, для чего они вообще полезли в эти подвалы. Ильф туманно ссылался на своего соавтора, Женю Петрова, и Приблудный с ужасом думал, чего этот тип мог еще насоветовать.

«Дорогой Учитель, это абсолютно невыносимо! Я держусь только ради тебя. На рынке мы видели…», – Приблудный снова куснул карандаш и украдкой взглянул на приятеля-журналиста. Тот возился со своим фотоаппаратом и не обращал на Ваньку никакого внимания.

«… пропавшего брата. Я сразу его заметил. »

Приблудный принялся торопливо описывать, как он приметил среди ташкентцев некоего подозрительного мужчину: рыжего, лысоватого и явно одетого с чужого плеча».

«Это был Миша – все описания совпадали в точности. Ильф очень обрадовался…»

Да, он был очень счастлив, и протянул руки, чтобы обнять брата; но тут глаза Михаила Файнзильберга изумленно расширились, он прошептал «Упырь!», столкнул Ильфа на тротуар и с дикими воплями умчался в сторону частного сектора.

«Мы с Ильфом смеялись так, что едва не свалились в арык».

Приблудный перечитал последнюю строчку, посмотрел на спокойное и сосредоточенное лицо своего приятеля, вспомнил, что Учитель просил писать с фотографической точностью и исправил «мы» на «я».

Ильф не смеялся. Он смотрел на брата остановившимся взглядом, как в «Ревизоре», и это тоже…

«…выглядело ужасно смешно, Учитель. Но Ильф, похоже, обиделся».

Ну, в смысле, первый час, когда они расспрашивали торговцев на рынке, он ходил какой-то пришибленный, и даже попытался завести разговор на тему «что делать, если у тебя не брат, а свинья». Приблудный не смог поддержать беседу, потому что начал дико хохотать.

Но Ильф, очевидно, считал, что брат должен был обнимать его, рыдая от счастья. Его взгляд стал холодным и острым; оставшиеся пол дня журналист держался отстраненно, и чуть что принимался ехидничать.

Ваня не считал это трагедией. В конце концов, в Москве Ильф тоже был холоден и не пускал «дальше прихожей», это в Ташкенте он с чего-то расчувствовался.

– Пойдемте, Ванюша, – Ильф аккуратно убрал фотоаппарат в чехол. – Впрочем, если вам нужно время... – журналист, очевидно, решил, что Ваня опять сочиняет стихи.

Приблудный торопливо завернул карандаш в письмо и сунул получившуюся конструкцию в нагрудный карман рубашки:

– Напомните, куда мы идем.

– На почту, – любезно сообщил Ильф. – Петров, наверно, уже долетел.

Приблудный схватился за голову: ему ужасно не хотелось возвращаться на почту. Ему хотелось есть, пить, спать и в тень. Но Ильф был неумолим. Он считал совершенно необходимым проверить, не появлялся ли там его свежепогибший соавтор, Евгений Петров, и останавливать его было бесполезно.

«Ну и ладно», – подумал Приблудный, сдаваясь. – «Заодно напишу Учителю».

Пока Ильф рыскал по почте и третировал всех работников, Ванька спокойно превратил свое письмо в телеграмму, и, легко расставшись с кругленькой суммой (на чем он точно не собирался экономить, так это на весточках для Учителя), отослал ее в Москву. Телеграмма шла «молнией», и Учитель должен был получить ее спустя пару часов.

– Теперь, Ванюша, – обрадовал его Ильф, – нам нужно вернуться к Союзу Художников.

– Зачем? – скептически вопросил Приблудный.

Ему совершенно не улыбалось весь день бродить между почтой, Союзом Художников, моргом, распределительным центром и рынком – а именно в этом, похоже, заключался тайный план Ильфа.

– Выше нос, Ваня, – приятель выглядел подозрительно довольным. – Нам нужно найти Петрова, он будет ждать там. Заодно попробуем раздобыть еду в столовой Союза Художников.

Ильф знал, чем мотивировать друга. Приблудный закатил глаза, но волшебное слово «столовая» звучало весьма завлекающе – пусть он и подозревал, что им ничего не дадут без карточек.

Бурчащий желудок подгонял уставшие ноги, и они долетели до огромного, торжественного здания Союза Художников с рекордной скоростью. Теперь Ванюшу не пугали ни пыль, ни жара – его манила перспектива сытного ужина.

– Куда дальше? Где здесь еда? – жадно спросил он не то у Ильфа, не то у высокого здания в «советском ампире». И застыл в ужасе: приятель полез за фотоаппаратом. – О нет! Только не это, зачем вы снова это фотографируете?! У вас что, бесконечная пленка?! Фотографируйте что-то другое!

Но Ильф твердо вознамерился снова запечатлеть монументальные колонны здания Союза Художников.

– Солнце падает по-другому, Ванюша, – сообщил он в ответ на справедливые претензии.

– Да-да, конечно, – буркнул Приблудный.

Ему ужасно хотелось оставить Ильфа с его фотоаппаратом и заняться своими делами. Да, у него тоже были дела – они касались важных поручений Учителя. Правда, он запланировал все на завтра, но терпеть Ильфа становилось все сложнее, и он уже начал думать о том, как бы откланяться. Но сначала он, конечно, собирался поесть.

Отвернувшись от Ильфа, Приблудный принялся разглядывать здания в поисках столовой.

Вскоре он обнаружил соответствующую табличку со стрелочкой, а потом нашел и дверь. Скромная вывеска сбоку гласила, что на пять часов намечаются какие-то литературные чтения (у ташкенского Союза Писателей, видимо, не было своего здания), и люди уже начали подтягиваться ко входу.

Народ был разный: и в штатском, и в гимнастерках. Приблудный не представлял, откуда в Ташкенте могло собраться столько военных, если линия фронта не успела дойти до Узбекистана. Впрочем, вояки могли быть и местными – Учитель не раз говорил, что Министерство безопасности постоянно увеличивает свой контингент за счет погибших фронтовиков.

Впрочем, Приблудного это не волновало. Еще бы грозное министерство додумалось до формы другого цвета, чтобы не путать местных с фронтовиками…

– Постой-ка! Саша! – завопил Приблудный, выхватывая из редкой толпы широкоплечего мужика крестьянского вида. – Ширяевец!

– Ваня, я ждал тебя завтра! Ты что, балбес, перепутал даты?.. – Ширяевец, огромный, широкоплечий